Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет
– Нет, нисколько.
– Странно.
Он осмотрел меня с головы до ног, даже отступил назад, чтобы было удобнее, честное слово, только итальянцы позволяют себе такое.
– У вас богатая фактура, я так и вижу вас в движении.
– Хотите, я пройдусь, – сказала я. – Мне только платье мешает, узкое очень, но я могу снять.
Он рассмеялся, впрочем, улыбка, искусственная, полузастывшая, и до этого не сползала с его лица. Глаза смотрели остро и холодно и совсем не подходили ни к смеху, ни к веселью.
– Это смешно. – Слава Богу, он понял, что я шучу, хотя ничего смешного в моих словах не было. – Нет, не надо, я и так вижу. Вы ведь американка? – вдруг спросил он, и опять улыбка неестественно расползлась по его лицу.
– Да, – ответила я, – как вы так проницательно догадались? Не может быть, чтобы по акценту. – Видимо, это опять было смешно, потому что он вновь засмеялся.
– Да уж, различил.
Он продолжал посмеиваться, но в смехе его не было веселости, он даже не хотел этого скрывать. Плечо его снова плюхнулось на костыль, и голова сразу перекосилась, даже глаз отъехал в сторону, он и вправду был похож на птицу, и, вот так продолжая скособоченно разглядывать меня, повторил:
– Как тут не различишь, конечно, различил. – И вдруг, не меняя наклона головы, ни расползшейся, придурковатой улыбки, не расправляя сморщившегося лба, сказал:
– Вы никогда не задумывались о том, что внешность зачастую определяет судьбу?
Я хотела ответить, но он остановил меня, я не поняла как, потому что ничего не изменилось в его лице, только застыло еще сильнее.
– Нет, вы не поняли, не характер, даже не поведение, а судьбу. По внешности можно понять, что произойдет с человеком в будущем.
Я хотела спросить: «Ну и что же произойдет со мной?» – а как же иначе поддерживать этот идиотский разговор? – но тут, слава Богу, рядом мелькнул Джонни, и я поймала его молящим взглядом. Он и вправду был здесь, как рыба в воде, сразу хлопнул старика по плечу, улыбка его толстых губ стала шире растянутых губ моего навязчивого собеседника, как будто они соревновались именно в ширине улыбки Только у Джонатана она была добрая.
– Ха, – сказал он, – тебя Альфред развлекает. Я улыбнулась Альфреду, мол, ах, так вот вы кто.
– А это, Джеки, кстати.. – Он остановил кого-то проходящего мимо, – Дино, привет.
Тот обернулся и подошел к нам, мне показалось, что я видела его прежде. «Где же я видела его?» – подумала я.
– Это Джеки, а это Дино. – Мы улыбнулись друг другу, как полагается.
– Так вот, дорогая, – Джонатан обнял меня за талию, слишком демонстративно, именно так, чтобы все поняли, что он ко мне имеет только дружеское отношение, – раз Альфред тебя оценил, то это неспроста.
– Почему неспроста? – спросила я, вновь отвесив старцу учтивую улыбку.
– Потому что, – смеялся Джонни, – если Альфред кого оценил, это всегда неспроста.
Они все трое засмеялись, все, кроме меня. Джонатан понял, что мне неловко, и сразу осекся.
– Нет, серьезно, Альфред – это наш знаменитый режиссер, ты ведь слышала, – он назвал фамилию, и я вздрогнула, настолько она была знакома. – А ты небось стоишь и дерзишь тут, я ведь тебя знаю, наверняка уже кучу гадостей наговорила.
Он перевел взгляд на старика, и улыбка сразу прибавила в ширине.
– Дерзит, Альфред, или не дерзит?
– Дерзит, – согласился тот, – но в меру. Хорошо, в меру дерзит.
– Ну, тогда ладно. – Джонни снова хлопнул его по спине. – Ты тоже будь осторожна с ним. Жуткий бабник. – Это уже он сказал мне. Теперь я ждала хлопка по спине. – Но Гениям позволяется, им все позволяется. – И вновь старику:
– Но она ведь не актриса и не итальянка, Альфред, она холодная. Тебе будет сложно с ней.
– Не знаю, не знаю. – Глаз Альфреда еще больше скосился и застыл на мне в сомнении, и я не поняла, в чем он не уверен, то ли в моей холодности, то ли в том, что ему будет сложно со мной. Теперь, зная, кто он такой, я посмотрела на него другими глазами; то, что мне секунду назад казалось навязчивостью, вдруг приобрело пусть и несколько извращенный, но смысл.
«Что он сказал про судьбу? – вспомнила я. – А, что ее можно определить по внешности. Это странно».
– Ладно, маэстро, пойдем, у меня к тебе дело есть, – сказал Джонни старику, и, хотя тот все еще смотрел на меня, как птица, одним глазом, не отрываясь и не моргая, я выдержала взгляд и не отвела свой. Но Джонни уже утаскивал его в сторону, и я слышала, как он говорил, как бы шутливо, но на самом деле пряча за шуткой уважение:
– Мне твоя проницательность нужна, маэстро, и мудрость. Особенно мудрость. – И уже отойдя, обернулся:
– Дино, подожди меня, мне надо поговорить с тобой. – И при этом еще успел подмигнуть мне.
Я снова взглянула на Дино, теперь мы были вдвоем.
– Где-то я видела вас, смотрю и не могу вспомнить. – Мне стало неловко, и я улыбнулась.
– Конечно видели. С полчаса назад, на сцене. Я даже схватила его за руку.
– Конечно, вы же играли в спектакле. Вы же играли этого, как его…
Он кивнул.
– Я вас сразу узнал. Вы сидели в первом ряду с Джонни. Вы очень внимательно слушали, я выбрал вас как «Зрителя». Ну, вы знаете, есть такой сценический прием, выбрать одного зрителя, который наиболее гармонично присутствует в спектакле, и играть только для него.
– Да, да, – сказала я, – я знаю.
Он говорил быстро, но не скороговоркой, а отчетливо, легко разделяя слова, и от этой непривычной манеры сам голос его, мягкий и плавный, звучал взволнованно. Я вгляделась в его лицо, не то что смуглое, но, казалось, с сильным загаром. Черные, кудрявые волосы были длинными, а глаза, миндалевидные, но светлые, придавали всему лицу необычную выразительность. Он был крепкий, среднего роста, чуть выше меня, и я сразу заметила правильную трапецию его фигуры и неровности мышц под рубашкой.
– Да, правда, – снова сказала я, – конечно, я помню вас, вы очень хорошо играли. – И я попыталась отпить из стаканчика, но он оказался пуст.
Он заметил и взял у меня стаканчик.
– Я знаю один рецепт, вам понравится, – сказал он и отошел к столу.
Я смотрела на него, он двигался настолько складно, что были заметны играющие мышцы под рубашкой, и вообще, его лицо, тело, даже волосы говорили о гармонии. Дино вернулся и протянул мне стакан, я попробовала.
– Очень вкусно, – сказала я, – спасибо. Вы правда хорошо играли.
Чем дольше я смотрела на него, тем лучше я вспоминала его роль.
– Да нет, что вы. У меня маленькая роль, совсем крошечная. Я недавно в труппе, Альфред только пробует меня.
– Он действительно такой, – я искала слово, – не знаю, талантливый?
– Кто, Альфред? – Он кивнул головой. – Он сила, он все видит, чувствует и очень, – он начал жестикулировать, помогая себе руками, – разносторонний. В нем много всего.
– Знаете, я сейчас подумала, – сказала я, почти перебив его, – как это трудно, наверное, быть актером. Я только сейчас, глядя на вас, об этом подумала. Ведь у каждого своя жизнь, свои заботы, неприятности порой, головная боль, плохое настроение, в конце концов, как и у всех нормальных людей…
Он прервал меня, руки его снова пришли в движение, но не нервное, а дополняющее красоту голоса:
– Да, да, я понимаю, о чем вы. Вы правы, каждый вечер, приходя в театр, надо меняться, переставать быть собой, забыть, что беспокоило, а может быть, и тяготило еще минуту назад. Надо каждый раз становиться кем-то другим и жить этой чужой жизнью, и растворяться в ней.
Он говорил воодушевленно, и именно эта страстность приковывала внимание к его голосу.
– Знаете, кто был бы лучшим актером? – спросил он, я промолчала, ожидая продолжения. – Человек с раздвоенной личностью, даже с растроенной или расчетверенной. – Я не понимала, шутит он или говорит серьезно. – Вернее, не совсем так, это актерская профессия вызывает раздвоенность, стимулирует ее. Мы, актеры, странные люди.
Глаза Дино немного сузились. Они казались настолько живыми, что готовы были отдать часть чего-то внутреннего, только пожелай взять. Я вдруг подумала, что желаю.
– Вы тоже странный, Дино? – спросила я.
– Я? – он на мгновение засомневался. – Я, наверное, тоже странный. – А потом добавил:
– Я наверняка странный. А вы?
Глаза его, казалось, хотели раствориться в моем взгляде.
– Не знаю, никогда не задумывалась. Нет, думаю, не странная, обыкновенная. Как вам кажется?
– Вы хотите, чтобы я сказал, необыкновенная? – Мы оба засмеялись. – Нет, в вас действительно есть что-то необычное, я еще только не разобрался, что именно.
– Но вам это «что-то» нравится? – Я сама не очень понимала, зачем я все это говорю.
– Дайте подумать, – вновь улыбнулся он, а потом быстро согласился:
– Да, нравится.
– Ну, тогда и не разбирайтесь, – посоветовала я.
– Не буду.
Мы замолчали, Дино смотрел на меня. Я пыталась отвести глаза, но это было сложно. Мы продолжали молчать, и эта разросшаяся пауза становилась слишком однозначной.
