Г Владимов - Три минуты молчания
- Ты, - спрашиваю, - из цирка? Или так, жить расхотелось?
Он сидел и глаза таращил. Даже испугаться не успел. Не понял, чем бы это кончилось, если б она к нему вернулась с креном. Вскочил и снова за бочку.
- Подожди, - говорю, - посмотри хоть, как это делается.
- Чего ты с ним нянькаешься? - Шурка Чмырев мне заорал. - Синяков понабьет - научится. Мне кто показывал?
- Потому ты дураком и остался. Гляди, - говорю Алику, - я ее одними пальчиками покачу. Видишь - сама идет. Все понял?
Покивал он, потом сам попробовал - опять она у него вырвалась.
- Алик! - ему Димка крикнул. - Не позорь баскетболистов!
- А черта ли толку, - говорю, - что он баскетболист? Тут думать надо. Вот, смотри. Ты на пароходе работаешь, тут все труднее в сто раз. Но можно же эту качку использовать. Ты же не смотришь, катишь ее против крена, это себе дороже. А я подожду, и вот она сама пошла, только поддерживай с боков. А теперь крен на меня, сейчас назад покатится, а я ее - поперек. И никуда она, сволочь, не денется. Вот и весь университет.
Понял как будто. Сам попробовал и получилось. Расцвел от радости.
- Спасибо, - говорит.
- Не за что. Спасибо мне твоего не надо. Мне б как-нибудь тебя живого домой отпустить.
Вместе мы быстренько их скатали, и он до того разошелся - еще чего-то хотел делать на палубе.
- Неужели все? - спрашивает.
Я удивился - одно дело ему показали, а в другом он опять лопух. Видит, что трюм не закрыт лючинами, брезент валяется рядом.
- Так и поплывем, - спрашиваю, - с разинутым трюмом?
Даже уши у него запылали.
Мы положили все лючины*, накрыли брезентом. Тут он сам стал заклинивать.
* Лючины - толстые доски, перекрывающие люк (обычно -трюмный, когда большие размеры не позволяют его накрыть одной крышкой).
- Ты, - спрашиваю, - ручник держал когда-нибудь?
- Что это такое - ручник?
- То, что в руке у тебя.
- А! Молоток?
- Дай сюда. И ступай в кубрик.
Жора-штурман крикнул мне из рубки:
- Гони ты его по шеям, сам сделай. Алик на меня поглядел, и мне нехорошо сделалось. У него чуть не слезы были в глазах. И правда, зачем я его мучил?
- Иди умывайся, без тебя управлюсь.
Он встал, руки в карманах, но не уходил. Смотрел, как я заклиниваю. А рядом другой лежал ручник и клинья - он их не догадался взять.
- Ну, что стоишь над душой как столб!
- Послушай, - он мне говорит, - я думал - ты хоть чем-то отличаешься от всех остальных. Так мне казалось. А ты - такой же, зверь. Это жалко, шеф. Побереги хоть нервы. Что за удовольствие - орать на человека?
Я встал тоже:
- Удовольствия мало. Но это хорошо, что я кричу. Вот когда ты мне совсем будешь до лампочки, я тебе слова не скажу. Это лучше будет?
- Ты знаешь - пожалуй, лучше.
Он закусил губу и пошел. Честное слово, мне жалко его было до смерти. И ненавидел я его - со вчерашнего вечера. Ну, хорошо, пусть я - зверь. Но зачем человек не своим делом занимается?
А все уже в кубрик ушли. Один я остался - из-за салаги. А на палубе не дай Бог задержаться.
- Эй, как тебя? Шалай? - Жора-штурман мне кричит. - Кто шланг оставил?
- Кто же оставил? Кто бочки заливал.
- У, салага, мешком трехнутый! Убери-ка его.
Пошел убирать. За это время он мне еще работу нашел.
- Глянь-ка, вон бочка слева стоит, шестая.
- Ну?
- Привяжи-ка ее, от греха подальше, покатится.
Это уж Васька Буров мне удружил, сачок.
- И рыбодел не привязали.
Уже все на обед пронеслись галопом, а я все возился. Вот те и Алик! "Неужели все?" Я взмолился наконец:
- Жора, всей работы на палубе не переделаешь. А мне на руль идти.
Он махнул рукой.
- Иди обедай. Боцмана позови ко мне.
Покамест я рокан скидывал, умывался, уже в салоне битком набилось. Это у нас быстро делается - не хочется же по переборке жаться, за столом только восьмеро помещаются. Да еще обязательно кто-нибудь из штурманов или механиков рассиживает - не выберут другого времени пообедать.
В данный момент третий штурман рассиживал. Доедал не спеша компот, а косточки сплевывал на ложечку, - в мореходке, поди, научился. Им там, поди, специально лекции читают - как себя в обществе вести.
Так он, значит, посиживал, а мы по переборочке жались. И он же нам еще и говорит:
- Вам, - говорит, - обед сегодня не полагается, мало рыбы взяли. Одиннадцать бочек - это разве улов?
- А кто ее искал? - спросил Шурка. - Ты ж на вахте был.
- Эхолот ищет, не я.
Все, конечно, шуточки. Только шутить не надо, когда всем обидно из-за тонны уродоваться.
- Это вот точно, - дрифтер ему сказал. - К эхолоту еще мозги требуются.
Тот застыл с ложечкой, медленно стал бледнеть.
- Не понял. Прошу повторить.
Дрифтер взял да и повторил, ему что. Да еще прибавил в том смысле, что кое-кто у нас на пароходе чужой хлеб ест.
- Твой, что ли?
- И мой, в том числе.
- Прошу - персонально. При свидетелях. Кого имеешь в виду?
Дрифтер смолчал через силу. Его уже и за локти дергали, и на ноги наступали. Бондарь зато высказался.
- Ты б, Сергеич, не шумел бы, видишь - с выборки люди пришли, устали, как собаки. Могут чего и лишнего сказать - про кого, и сами не знают. А ты на себя примешь.
Тоже миротворец. В нем такая змея сидит, на всех яду хватит. И как чуть скандалом запахло, он тут, с добродушной такой ухмылочкой. Третий пошел к двери, сказал:
- Я лишнего от себя не прибавлю. А то, что тут было сказано, считаю нужным довести до сведения капитана.
- Валяй, доводи, - дрифтер опять не стерпел. - Это ты умеешь.
И только за третьим дверь захлопнулась, Васька Буров поддакнул.
- Да чо с него взять-то, с Шакал Сергеича? С чужим же дипломом плавает.
И пошло на эту тему.
- Как так - с чужим?
- А украл он его, наверно.
- Да не украл, на толчке купил, со всеми печатями.
- Только "фио"* проставил.
* То есть фамилию-имя-отчество.
Димка все эти речи слушал, посмеивался, переглядывался с Аликом, потом сказал:
- Очаровательная вы компания, бичи! Смотрю на вас - не налюбуюсь. Непонятно мне - что вас объединяет? Ни дружбы, ни привязанности, простой привычки даже нет друг к другу - сплошная грызня. И на это вся энергия у вас уходит. А доведись-ка вам сообща против кого-нибудь - хватит ли ее?
Я увидел - все на него смотрят злыми глазами. И молчат.
- Будет вам, - кандей Вася вмешался. - Передеретесь еще в салоне.
Он притащил целый таз с жареной треской и вывалил на стол, на газетку. Нам в этот день четыре трещины попались, и он их всю выборку за бортом держал, на прядине, только сейчас живыми кинул на сковороду. Потому что, как говорил наш старпом из Волоколамска, "ее, заразу, нужно есть, когда она в состоянии клинической смерти". И тут, конечно, все споры кончились. А дальше я не знаю, мне на руль было идти.
10
Сменял я помощника дрифтера, Гешу. А у Геши часы золотые на руке, он их и во время выборки не снимает, и всегда ему кажется - он лишнее на вахте стоит.
- Может, ты б еще через час пришел? - спрашивает. - А то слишком рано.
- Знаю, что рано, - говорю, - да там кандей трески нажарил, мне жалко стало, что тебе не достанется.
- Семьдесят градусов, руль сдан.
- Порядок. Руль принят.
А встал я минута в минуту, еще Жору-штурмана не сменяли. Как раз вместе со мною третий заступал, а он-то не опаздывает, Жору боится. Жору и капитан боится. Ну, не боится, а прислушивается, потому что на самом деле ему бы старпомом плавать, а не плосконосому.
Пришел третий - нахмуренный, красный лицом, только шрам белел.
- Точны, как бог, Константин Сергеевич, - Жора его всегда на "вы" зовет, хотя тот и младше его годами и чином. - Курс семьдесят, селедка ушла на бал. Увидите акулу - передайте привет. Адье!
Третий походил по рубке, зашел в штурманскую - там что-то эхолот пискнул, - спросил оттуда:
- Сколько держишь?
- Да семьдесят.
- Держи семьдесят пять.
- Пожалуйста.
- Не "пожалуйста", а "есть держать". Учишь вас, а все деревня. Никакой морской четкости от вас не дождешься.
Вышел опять в ходовую, опустил окно. Внизу как раз прошел дрифтер руки за поясом, штаны сзади блестят, голенища желтым вывернуты наружу, за голенищем - нож. Рыбацкий шик.
Третий сплюнул на палубу, повернулся ко мне.
- Как ты относишься, что он на тебя замахивался?
- Кто замахивался?
- Ну, чего виляешь? Свайкой он на тебя замахнулся или нет?
- Я тоже на него замахнулся. Даже вроде бы кинул.
- Ты тоже не на высоте. Но он первый начал. Это все видели.
- Ладно. Забыто уже.
- Ха! Думаешь, он тебе забыл?
- Почем я знаю? Я ему забыл.
- Ну и дурак. Такие вещи нельзя оставлять без последствий.
- У него работа нервная.
- А у тебя спокойная? Он за свою работу и получает больше тебя.
Мне неохота было лезть в ихнюю склоку. Она у них теперь не кончится. Как у меня с бондарем. Тоже друг друга не взлюбили - значит, нужно на разные пароходы расходиться, а не выяснять.
- Слушай, Сергеич, я жаловаться к кепу не пойду. Предпочитаю своим способом.
