Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего
- Что это?
- Одень, сынок, - ответила старая Сугра, - холодно уже.
На этот раз покраснел Шямсяддин, хотел встать и уйти, даже привстал, но, встретившись взглядом с Айшой, опустился на место.
- Спасибо, - тихо сказал он ни к кому, собственно, не обращаясь.
- Носи на здоровье, сынок, - ответила Сугра- ханум.
Помолчали, вдруг Шямсяддин, спохватившись, вспомнив, зачем он собственно сюда пришел, повернулся к Айше.
- Простите, я, право, совсем забыл, ведь я зашел к вам поговорить.
- Ко мне?- удивилась Айша.
- Да. Мне сказали, что вы единственная в этом селе, кто умеет читать и писать.
- Не знаю, может быть, и что?
- Не хотели бы вы преподавать? - предложил неожиданно Шямсяддин.
- Что?
- Ну, учить детей вашего села, преподавать им чтение, письмо.
- Я?
- Ну да, вы местная, все вас уважают, я знаю, я спрашивал.
- Но я никогда, никому не преподавала.
- Другого учителя в этом селе еще долго не будет. Сеидали муаллим, который здесь раньше работал, вы сами знаете, лет семь, как уехал. Кажется, в Турцию, к родственникам. Школа с тех пор стоит закрытой. А детей жалко. Смотрите, сколько их бегает, а сколько уже выросло и никогда не научатся читать.
- Но и я могу читать и писать по-старому, новый алфавит я не знаю.
- Это я тоже знаю. Но в Казахе есть учительская семинария, там вас могут научить новому алфавиту. Много времени это не займет. Самое большее месяц, так мне объяснили, а потом вы сможете работать в местной школе. А мы вам поможем, учебниками, тетрадями. Соглашайтесь, хотя бы на первое время, а там, как только подготовим нового учителя, вас заменим.
Айша не знала, что ответить. Впервые после того, как переступила она порог дома своего мужа, чужой мужчина говорил с ней о чем-то столь важном, просил ее помощи. Впервые ей предлагали работу. Ей - женщине, чей мир был очерчен границами дома ее. В надежде посмотрела она, Сугру, новость и для нее была неожиданной, и она не знала, как к этому отнестись. Сугра-ханум тоже молчала, не знала, что и посоветовать.
- Спасибо, сынок, что приглашаешь мою невестку на угодное Аллаху дело, но позволь мы подумаем немного, посоветуемся, потом скажем тебе ответ.
- Да, конечно. Я и не надеялся, что вы сразу же согласитесь. Подумайте, но если можно, недолго. Я хотел бы, чтобы до наступления зимы вы, Айша-ханум, если согласитесь, смогли бы, отучившись в Казахе, вернуться и начать здесь работать.
- Не спеши, сынок, мы еще ничего не сказали, а ты уже отправил Айшу на учебу, - слегка упрекнула Шямсяддина Сугра.
Айша все это время молчала, но румянец, разлившийся по ее щекам, выдавал ее волнение, и она внимательно вслушивалась в интонацию речи старой женщины. Уже давно их отношения прошли ту грань, когда в характере и манере поведения друг друга оставались какие-то неясности. С полуслова они теперь понимали друг друга, и пока в речи и голосе Сугры-ханум Айша не могла уловить ни одной ноты раздражения или неприязни. Выпив чаю и отказавшись от приглашения отужинать, Шямсяддин вскоре откланялся.
Оставшись одни, женщины долго обсуждали эту тему. Для них, чья жизнь, казалось, осталась в прошлом, это предложение было столь неожиданным, заманчивым и пугающим, что, возбужденные открывающимися перспективами, проговорили они до самого утра. Так ничего и не решив, уснули они, измученные беседой. Спали долго, но когда проснулись, стали обсуждать уже детали поездки Айши в Казах, как будто вчера и не было этого изнуряющего спора. Еще вчера, как только за Шямсяддином закрылась дверь, они в душе уже решили этот вопрос положительно, конечно, Айше надо поехать учиться и начать работать, но сразу же согласиться с этим ни одна из них не хотела. И с жильем проблем не было: и у Сугры- ханум, и среди родственников Айши немало людей жили в Казахе, и каждый из них, они это хорошо знали, с радостью готов был принять Айшу. Спорили они теперь о том, где остановиться будет более удобно, ведь все другие посчитают то, что Айша не остановилась именно у них, за оскорбление. Наконец, они остановились на кандидатуре Билгеис-ханум, младшей сестры Сугры, выданной в свое время замуж за молодого телеграфиста, который и увез ее в Казах. Муж ее сделал неплохую для этих мест карьеру и сейчас работал в должности начальника почтамта. Детей у них долго не было, они почти потеряли надежду, когда бог наградил их за терпение двумя прелестными малютками, и сейчас в их большом доме, что высился недалеко от его места работы, они жили с двумя девочками - пяти и семи лет. Сугра решила, и Айша согласилась с ней, что оставаться у них для Айши самое удобное место. Во-первых, просторно, она никого не стеснит, и второе, она самый близкий человек для Сугры-ханум.
- К другим ты, конечно, зайдешь, передашь от меня им поклон, но оставаться лучше у Билгеис, да и она, сама знаешь, души в тебе не чает. Представляю, как она обрадуется этому предложению.
- Ты права, Ана. Я тоже думаю, там мне будет хорошо. У нее две дочурки, прелесть. Может, я и Лейли возьму с собой? Пусть поживет там со мной, и с детьми поиграет.
- Лейли уже не ребенок, чтобы с детьми играть. Сколько лет ей уже?
- Десять.
- Вот, почти взрослая, но хорошо, возьми Лейли с собой, - согласилась Сугра-ханум.
* * *
Через неделю, когда Шямсяддин зашел к ним, Сугра-ханум дала ему положительный ответ. Но его предложение отвезти Айшу было встречено отказом.
- Спасибо, Айша сама как-нибудь доедет. Ты лучше скажи к кому она там в семинарии должна подойти, насчет учебы.
Шямсяддин, счастливый, что Айша согласна поехать на учебу, обещал все узнать и передать, как советовала Сугра- ханум, ее сестре, Билгеис-ханум.
Айша обратила внимание, что на этот раз на нем была другая гимнастерка, новая, которая изменила его. Она была ему великовата, но не намного, зато давала ему уверенности. Дорогая, мягкая ткань мягкими складками обнимала его широкую грудь, стягивалась широким кожаным ремнем. И весь он как будто вдруг повзрослел.
Часто в течение прошедшей недели, после того, как Шямсяддин ушел, она вспоминала его и его старую, застиранную, наполовину мокрую от дождя гимнастерку. У Садияра была точно такая, конечно, не такая старая, как у Шямсяддина, но фасон был тот же. Айше вспомнилось, что однажды на охоте Садияр, зацепившись за сук, распорол ее. И хотя в доме всегда была прислуга, одежду своего мужа Айша стирала сама, и в тот раз, тщательно выстирав его гимнастерку, она аккуратно заштопала ее, да так, что Садияр сразу не мог найти место шва. Вспомнила, как, выгладив и сложив гимнастерку, она потом долго сидела, положив на нее руки, отдыхала счастливая.
В какой-то момент Айша поймала себя на мысли, что ей нравилось стирать мужскую одежду, вдыхать тяжелый запах пота и... она испугалась. Впервые после смерти мужа, она подумала о мужчине, и это был не Садияр. "Неужели Шямсяддин мне нравится",- задавала она себе вопрос снова и снова, но никак не могла найти ответ. "Конечно, нет", - твердила она, но уверенности не было. И сейчас, стоя рядом с Шямсяддином в прихожей, видя его смущение, когда он пытался натянуть на ноги до блеска начищенные старые сапоги, она испытала необычайное волнение, и хотя ей это было приятно, она покраснела.
- До свидания, - пробормотал Шямсяддин уже у дверей и, посмотрев на нее, вдруг улыбнулся.
Глава седьмая
Прошел почти месяц, как Айша с дочкой жила в доме Билгеис-ханум в Казахе. Лейли была счастлива, давно она не жила с матерью столь долго вдвоем. О многом говорили они, скорее как две подруги, чем мать и дочь, ничего не скрывала от нее Айша. Говорили и об отце ее, Садияре, Лейли его помнила смутно, все больше по рассказам бабушки и дяди Башира, в котором души не чаяла. Впервые после смерти мужа Айша говорила о нем, вспоминала его, пересказывала его слова, смеялась над его шутками, произнесенными так давно, что Лейли многое просто не понимала, утратили они уже свою свежесть, и многих людей, о которых рассказывала мать, она не знала. Но не для нее рассказывала все это Айша, для себя, и благодарна была она своей дочери за эту возможность. Айша рассказывала, и было ей от этого легко, боли больше не было, сердце ее отныне было свободно. После похорон Садияра Айша первое время жила, как в тумане, изо дня в день, не чувствуя смены погоды, времени года, боли и страха. Смерть, наверное, была бы для нее избавлением, но и она не наступала. Ждала ее Айша и удивлялась, что не идет она за ней. А потом все стало безразлично, и не ждала она больше ничего от этой жизни. Сейчас, вспоминая с дочуркой прошлое, она оживала, и вместе с ней оживала ее душа. С удивлением смотрела маленькая Лейли на свою мать, то говорящую и плачущую, то смеющуюся и горюющую. Смотрела и удивлялась, как меняется она прямо у нее на глазах, превращаясь из понурой, с потухшим взглядом женщины в ту, прежнюю, красотой и статью которой она, будучи еще совсем крохой, восторгалась. Долго они жили вдали друг от друга, и даже когда Айша приезжала в Вейсали, к родителям, навестить свою дочурку, того прежнего отношения между ними не было, что-то чужое, что появилось в поведении Айши, мешало им. Не смела больше Лейли так просто подойти и поцеловать Айшу. Мать была далека от нее. И вот, наконец, все вернулось. Айша рассказывала, слезы скатывались по ее щекам, когда она почувствовала легкое прикосновение. Словно ото сна очнулась Айша, Лейли сидела рядом на ковре и, прижавшись к ней, плакала. Сколько раз пыталась Лейли спросить свою мать об отце, но каждый раз чего-то боялась, что-то удерживало ее, тема эта была под негласным запретом в их отношениях. Она мешала им, но не смели они нарушать это табу. Только теперь, выговорившись и перешагнув через нее, они почувствовали облегчение. Уже громко, по несколько раз в день говорили они о Садияре, и был он уже не саднящей, кровоточащей раной, а чем-то близким, родным, тем, что всегда с тобой. Неважно, что человека уже нет в живых, память о нем становится частью тебя, как рука или сердце, которые у тебя есть, и которые, если здоровы, мы не чувствуем. Они не мешают, а наоборот, помогают нам жить, восторгаться красотами природы, любить и быть любимыми.
