Мирза Ибрагимов - Наступит день
Из всего прочитанного и услышанного у Фридуна давно сложился в сознании образ Реза-шаха как кровожадного тирана и мрачного деспота.
Все симпатии Реза-шаха были на стороне городских и сельских богатеев, которым создавались наиболее благоприятные условия деятельности. В деревнях крестьяне, в городах рабочие были поставлены в полную зависимость от произвола купцов, фабрикантов, помещиков.
Старый крестьянин из Ардебиля часто говорил:
- Его величество сдал нас помещику, как хозяин сдает строителю материал, и поручил: строгайте, тешите, гните!
Но в высших официальных кругах и на страницах печати все больше говорилось и писалось о заслугах шаха перед Ираном, о проведенных им дорогах, о ввезенных им в страну машинах, о построенных по его указанию зданиях и дворцах. Конечно, главное место в этих рассказах отводилось столице и столичной жизни.
Вот почему, прибыв в Тегеран, Фридун с особым вниманием почти с первого же дня стал присматриваться к внешнему облику этого города, изучать жизнь столицы во всех подробностях.
Первое, что сразу бросилось ему в глаза, был резкий кричащий контраст между нищетой и богатством, голодом и избытком.
Политическая и умственная жизнь города имела не менее глубокие противоречия. Сразу открыть их было, конечно, трудно, потому что люди боялись друг друга, не доверяли никому, подозревали всех. Однако круг, в который попал Фридун, давал ему возможность близко познакомиться и с этой стороной жизни.
Особенно благоприятные условия представлялись для этого в университете.
Фридун вступил в университет с огромным душевным подъемом. Его тянула сюда в первую очередь не мысль об обеспеченной жизни в будущем, а надежда получить знания и закалку, чтобы смелее и тверже идти по избранному пути, быть полезным народу, лучше исполнять свой долг перед ним.
Вот почему, обсуждая с Курд Ахмедом, Ризой Гахрамани и Арамом Симоняном вопрос о выборе специальности, он без колебания остановился на юридическом факультете:
- Мой жизненный путь определен: это путь борьбы. Поэтому я должен изучить прежде всего юридические науки.
- По-твоему выходит, что я избрал путь, идущий против общественных интересов? - со смехом спросил Арам, который учился на медицинском факультете.
- Нет, мой друг, - серьезно возразил Фридун. - Общество подвержено и физическим, и духовным болезням, оно нуждается во врачах обоего типа - и в тебе и во мне. И потом я убежден, что медицина для тебя не узкая специальность, а оружие в борьбе за наше общее дело.
- В этом можешь не сомневаться.
Университетская жизнь еще более углубляла и усиливала освободительные устремления Фридуна, хотя нельзя сказать, чтобы программы Тегеранского университета были построены на основе передовых научных идей или преподавателями являлись прогрессивно настроенные профессора. Наоборот, этот университет, учрежденный в 1917 году, на протяжении всего своего существования находился под неусыпным наблюдением полиции. Здесь годами занимались отрицанием общеизвестных исторических истин, противоречивших интересам деспотической власти, и беззастенчивой пропагандой наиболее реакционных теорий, игравших на руку феодальным кругам. Религиозные догмы старательно вколачивались в головы студентов как некая специальная "наука", хотя в стране и не было недостатка во всевозможных духовных школах и институтах, которые в свою очередь усиленно сеяли фанатизм, суеверие и предрассудки.
Проведенная в университете в 1937 году реформа призвана была якобы содействовать "европеизации" этого высшего учебного заведения, но на самом деле привела к еще большему укреплению реакционных основ учебных программ, к еще большему преследованию сколько-нибудь прогрессивных течений в науке.
На юридическом факультете все преподаваемые предметы приводили к одному выводу, что деспотия Реза-шаха является наивысшим идеалом государственного устройства, что лишенные элементарных понятий о справедливости и человечности иранские законы представляют собой образец гуманности, что единственно прочной основой благополучия государства и счастья народа является монархия.
Студент, допускавший хотя бы малейшее сомнение в незыблемости этих "истин" или недостаточно усердствовавший в подкреплении их доводами и доказательствами, тотчас же зачислялся в "опасные элементы" и брался под усиленный надзор.
Особенно неблагонадежным считался юридический факультет, который прослыл рассадником "вредных" мыслей. На юридическом факультете волей-неволей приходилось знакомить студентов с экономическим положением, государственным строем и конституциями других стран. А это, естественно, приводило к нежелательным для власти выводам, способствовало зарождению среди студентов "опасных" идей, давало повод к теоретическим спорам между студентами если и не в самом университете, то за его стенами. Поэтому во время занятий на этом факультете строго пресекались всякие попытки доискиваться причин изучаемых явлений, а тем более не допускались никакие пререкания с лектором.
Фридун, наблюдавший на своем факультете мрачную картину полного подавления личности, все же находил среди студентов немало свободомыслящих и смелых юношей. Это были большей частью мечтатели, жаждавшие "подлинной свободы личности", искавшие более широкого поля деятельности.
Особенное внимание Фридуна привлекал своими резкими суждениями и смелым, независимым поведением Гурбан Маранди, - студент третьего курса экономического отделения юридического факультета.
Знакомство их состоялось не совсем обычно.
Однажды Фридун машинально расхаживал по обширному двору университета, с головой погрузившись в тоскливые воспоминания о родном, дорогом для него Азербайджане.
Неожиданно к нему подошел молодой человек невысокого роста, но крепкого сложения и заговорил с ним по-дружески, как со старым знакомым. Протянув Фридуну руку, он добавил, не дожидаясь ответа:
- Догадался, что ты азербайджанец, и не выдержал. Решил подойти и спросить, может быть, ты привез какие-нибудь новости с родины. Ты откуда?
- Из Тебриза.
- И прекрасно. А я из Мараги... Познакомимся!..
Услышав его фамилию, Фридун удивился:
- Почему же Маранди?
- Дед мой переселился из Маранда, а я родился в Мараге, но нас прозвали марандцами. В Мараге бывал?
- Нет.
- Жаль! Замечательное место! Одни фруктовые сады чего стоят!
С большим воодушевлением стал он рассказывать о марагинских садах, о прелести цветущих абрикосов и в заключение пожаловался, что за последние три года ему не удалось побывать на родине.
- Не удивляйся, дорогой! - сказал он, заметив вопросительный взгляд Фридуна. - За эти годы мне с трудом удавалось сводить концы с концами, платить за комнату, учебу, питаться. Я никак не мог сколотить денег на поездку в родные места.
Звонок, возвестивший о начале занятий, прервал их беседу.
Следующая встреча состоялась через пять дней.
По окончании занятий Гурбан Маранди подошел к Фрпдуну.и они целый час гуляли по городу.
Из этой беседы Фридун выяснил, что у Гурбана в Мараге никого из родных нет, родители его давно умерли, а он прошел долгий трудовой путь от сапожного подмастерья до домашнего слуги. Лишь благодаря недюжинным способностям ему удалось в этих условиях окончить среднюю школу. С большим трудом добился он приема на юридический факультет.
Тяжелая жизнь и общительный, добродушный характер юноши возбудили в Фридуне уважение и симпатию к нему.
При третьей встрече Гурбан стал жаловаться на недостатки избранной им специальности.
- Откровенно говоря, я начинаю горько раскаиваться в выборе факультета. Какое право, опирающееся на принципы справедливости и правды, можно представить себе в обществе, где насквозь прогнили все моральные и нравственные устои? А там, где нет такого права, адвокат должен продать свою честь и совесть, оправдывая взятки и разбои, кровь и гнет. Лучше бы я избрал медицину!
Стараясь рассеять его сомнения, Фридун стал доказывать обратное. И добавил, что лучше умереть славной смертью за правду и справедливость, чем жить пиявкой, питаться кровью народа.
- Остерегайся, земляк! - сказал тот, выслушав Фридуна. - Страшное место наш университет! Помни, что самым опасным у нас считается мыслить. Берегись этого.
- А у меня опасных мыслей нет.
- Но ведь ты не из числа сытых счастливчиков. Разве твой отец коммерсант?
Услышав о том, что Фридун такой же одинокий бедняк, как я он, Гурбан Маранди сказал:
- Тогда я не верю, чтобы тебя не посещали "опасные" мысли... Ведь я придерживаюсь учения, согласно которому идеи, рождающиеся у человека, определяются его экономическим и общественным бытием... - Склонившись к нему, он продолжал почти шепотом: - Правда, это называется марксизмом и считается у нас самым еретическим учением. Лекторы просто дрожат от страха, излагая учение Маркса даже в самом куцем виде в соответствии с учебной программой. Излагают к тому же путано и неверно. Но мне оно кажется весьма убедительным. Как ты, земляк, смотришь на это?
