Я Горбов - Асунта
- Действительно. И сомневаюсь в том, что такое полотно увеличило бы ваши доходы и поспособствовало бы укреплению счастья души Христины. Живопись заработок неверный. За некоторыми исключениями, конечно.
- Да, я знаю. Ради этого самого заработка мне пришлось быть чернорабочим у мистера Сальмсона и у м-сье Рено, грузить по ночам мешки и ящики на товарном вокзале; мыть автомобили; замешивать известь на постройках. Эта последняя работа мне особенно ясно дала почувствовать, что насущный хлеб достается в поте лица. Замешивать известь в июльскую жару! Мать честная! С той поры я обхожусь пособиями.
- Я вам говорила, что он причудник и фантазер, - сказала Асунта.
- Фантазер? Просто манера выражаться.
- Рынок труда довольно узок в настоящее время, - заметил Филипп, - и найти подходящую работу не всегда возможно. Но в общем к иностранным рабочим рукам во Франции относятся благожелательно. На вашу долю выпали некоторые испытания. Считаю, что вы имеете моральное право на помощь.
Так говоря Филипп думал: "Наверно все то, что я вижу и что я слышу, и есть прославленный charme slave".
Монгольские черты лица Савелия и не в меру блестящие глаза его жены полурусской, полуиспанки - подсказывали какие-то, весьма расплывчатые догадки о невозможности точных этнических разграничений, а беспорядок и валявшаяся на стульях нечищенная {14} одежда что-то говорили о природной беспечности, лени, или склонности к меланхолическому безразличию. На всем стояла печать временности, почти кочевья. Что до беседы, порой почти смехотворной, то она была в естественном сочетании с рамками, в которых протекала.
- Почему же мы, однако, стоим? - спросил Савелий. - У нас четыре стула, а нас всего трое. Можно сесть.
Асунта подошла к кроватке Христины, ее муж помог гостю снять пальто. Ярко освещенная лучами лампочки группа распалась, все становилось по местам, приходило в равновесие. Но Филипп уже отдавал себе отчет в том, что между ним и четой Болдыревых протянулись
какие-то нити, которые мешали распрощаться и уйти. Он спросил себя, не ждет ли от него Асунта не предложения работы, а чего-то другого? Например, более прочного знакомства, может быть дружбы? И так размыслив, он обнаружил, что таково именно его собственное желание и что предложение должности в мастерской не более, не менее чем уловка, хитрость, предлог.
- Вы давно женаты? - спросил он.
- Скоро три года.
- Ранний брак.
- Не совсем, - сказала Асунта, - мне не было и двадцати. Но Савелий на восемь лет меня старше.
Привыкший к умственному счету, Филипп тотчас же отметил:
- Ваш муж, значит, родился в 1903 году?
- Совершенно точно, - сказал тот, - я только успел увидать Божий свет и начал задумываться над законами бытия, как отовсюду стала угрожать смерть. Чтобы не быть убитым или растерзанным, как то случилось с моими родителями, надо было прятаться, бежать. И знаете по какой причине их убили? Потому, что отец был жандармским полковником, а мать женой полковника. Первые уроки жизни: ненависть, зависть, месть, жестокость и, больше всего, глупость, глупость и глупость. Отличная школа, судите сами.
Филипп знал в общих чертах о том, как протекала русская революция и считал, что все ужасы, о которых ему пришлось слышать, хотя и прискорбны, но свойственны всякой революции. Возмущаться ими можно, но удивляться тут нечему. Белых русских, бежавших в Европу, по большей части считали за баловней старого режима, так что некоторая резкость в их отношении со стороны сбросившего иго народа была понятной. И, сверх того, от Вьерзона до Poccии так далеко ! Случайная встреча с жертвами социалистического произвола побуждала его отнестись к этим заключениям с большим вниманием.
- Во Франции, - говорил между тем Савелий, - все протекло в должном порядке: война, победа, мир. У нас порядок был противоестественный: поражение, революция, гражданская война, террор. Мира мы так никогда и не заключили.
Филипп хотел было возразить: "а Брест-Литовск?" - но Савелий не дал ему {16 }времени.
- Я далеко не один утверждаю, что мир умер в России с началом войны 1914-го года. С той поры все у нас протекает срочно, экстренно, напряженно, все продолжает быть мобилизованным.
- Я не думаю, - вставила Асунта, - что это может интересовать м-сье Крозье.
- Напротив, напротив...
Но Асунта настаивала:
- Вы слишком снисходительны. Если надо обо всех этих вещах подробно говорить, давайте лучше дождемся подходящего случая. Я не хочу, чтобы у вас осталось впечатление, что на вас обрушились с лавиной жалоб. И это тем более, что я ни на что не жалуюсь. Наоборот, я очень рада, что мне удалось спастись.
- Я тоже ни на что не жалуюсь, - прибавил Савелий, - я всего на всего рассказываю, как все было.
- А я предпочитаю про это даже не думать. Я хочу, чтобы все было хорошо там, где я нахожусь, и больше ничего.
- Постараюсь вам помочь, - сказал Филипп.
- Видишь, Савелий? - обратилась Асунта к мужу. - Не говорила ли я тебе, что если м-сье Крозье к нам не придет - ничего с места не стронется; и что, наоборот, его приход внесет перемены. И к лучшему. Вот он наш гость. Знаете ли вы, м-сье Крозье, что ваш визиг это хорошая примета? Я верю в приметы. Но только в хорошие. В плохие - нет.
- Счастлив узнать, что я хорошая примета. И польщен. Готов допустить, что наша встреча принесет прекрасные плоды.
Лед таял. Сначала робко, потом с уверенностью стали звучать шутки. Савелий отбросил свои ужимки, отменил оригинальничанье, Асунта же оживлялась все больше и больше. Раза два или три она залилась румянцем, голос и смех ее звенели.
Филипп покинул своих новых знакомых довольно рано, - с облегчением ли? с удовлетворением ли? - он не знал. На улице он на мгновение приостановился и поймал себя на мысли о Мадлэн. Он отстранил ее с легкостью, заменив размышлениями о предстоявших на завтра деловых встречах и разговорах.
5. - УЛИЦА ВАСКО ДЕ ГАМА
Спустя несколько дней Савелий нашел работу, - скромную, плохо оплаченную, ни в чем не соответствовавшую его вкусам, - но все-таки работу. Парикмахерская, куда он поступил, находилась на окраине и ехать до места службы надо было по метро, с несколькими пересадками. Савелий подметал, вытирал пыль, чистил, мыл, бегал в лавки за покупками. А так как хозяин сразу его предупредил, что он должен быть как можно более незаметным, то Савелий и старался все делать бесшумно и проворно. Посетители были по большей части {17} служащие и появлялись или до, или после закрытия контор и магазинов. Соответственно парикмахер открывал рано и закрывал поздно, после чего Савелию надо было провести еще час в дороге.
Навестивший Болдыревых двумя неделями позже Крозье был доволен. Как раз он имел в виду предложить Савелию работу, намереваясь даже, специально для него, создать какую-нибудь третьестепенную должность. Теперь эта забота отпадала. А с должностью для Асунты тоже можно было, пока Савелий работает, не спешить. Когда он высказался в этом смысле, Савелий принял свой парадоксально-поучительный тон.
- Ожидание перемен к лучшему, - сказал он, - один из главных стимулов населения земного шара. Оно поощряет предприимчивость, каковая, в перспективе ожидания перемен к худшему, была бы несуразностью.
Крозье поморщился и промолчал.
- Савелий, Савелий, - пробормотала Асунта.
- Не хотите ли с нами откушать? - отнесся Савелий к Крозье. - еда скромная. Но всё ингредиенты качества превосходного.
Немедленное согласие Крозье его удивило. Но почти сразу он понял, что цель Крозье, задержавшись, задать несколько вопросов, чтоб лучшее себе о Болдыревых составить представление. Савелий охотно пояснил, что покинул Петербург в 1920 году, еще до того, как кончилась гражданская война. Ему было семнадцать лет. До этого времени отец его скрывался. Добыв подложные бумаги он устроился в окрестностях города в продовольственном складе.
- Служащие там были многочисленны, и неопытны, - говорил Савелий. Прятаться за вымышленными должностями и подложными бумагами было тогда единственным выходом для целых категорий граждан. Но, конечно, слишком долго тянуться это не могло. В частности, мой отец, опознанный одним из посетителей, был арестован и расстрелян. Несколькими днями позже та же участь постигла мою мать. Я уцелел случайно, так как в те дни находился не дома, а у друзей, и был своевременно осведомлен. Надо было бежать. Ничего другого я себе представить не мог. Но был я молод и неопытен, и куда бежать не знал. Хорошо, что нашлись люди, которые помогли советом...
Савелий попросил разрешения опустить подробности и не перечислять хитростей, опасностей, предательств и самоотвержений, которые ему пришлось видеть. В результате усилий друзей и своих собственных он оказался в Финляндии, откуда перебрался в Швецию, где у него была родственница: троюродная сестра матери, давно вышедшая замуж за Стокгольмского коммерсанта.
Она взяла его под свое покровительство и, при участии разных беженских комитетов, добыла ему визу во Францию и скромную стипендию. Но двумя годами позже стипендия кончилась. В течете некоторого времени стокгольмская родственница высылала в Париж пособия. Но она скоро умерла, а муж ее ни о каком пособии и не подумал, {18} - Он, вообще, вычеркнул Савелия Болдырева из своей памяти. Так вот и вышло, что после нескольких неудачных попыток найти в своих способностях к живописи и рисование источник заработка, Савелий стал брать какую угодно работу. Тогда-то он и познакомился с Асунтой.
