Я Горбов - Асунта
Затем он слегка поклонился, приподнял шляпу и пошел прочь, чувствуя неопределенное, но приятное, удовлетворение. "Не оттого ли, - говорил он себе, - что ничего нет общего у этого разговора с теми, которые затевают на улицах с незнакомыми дамами охотники за приключениями?", и думал, что у встречи этой должно подучиться продолжение.
3. - СТОРОНА ДЕЛОВАЯ
На другой день Филипп уехал в Вьерзон, провел там неделю и вернулся в Париж. Когда утром он просматривал в бюро сборочной мастерской текущую переписку, ему доложили о приходе посетительницы, дав, при этом, заполненную ею фишку: имя, цель визита и т. д. Имя ему не говорило ничего. Ни о какой Асунте Болдыревой он никогда не слышал. Kроме того, что оно было незнакомо, оно показалось ему странным, едва ли не претенциозным, похожим на псевдоним, выбранный начинающей кинематографической актрисой. Филипп {11} осведомился о внешнем виде просительницы, но служащий, который впустил ее в ожидальню - лишь мельком ее оглянувший, - мог только сказать, что она "производит впечатление брюнетки".
- Разве что глаза блестящие очень, - добавил он.
Тогда Филипп понял, что это незнакомка, с которой он неделю тому назад заговорил на берегу Сены, и которой дал карточку.
Подосадовав на себя за неосмотрительность, он все же решился ее принять.
- Я вас просил придти через месяц, - сказал он недовольно, едва она переступила через порог, - а вы являетесь через неделю.
Она стала шарить до странности настойчивым взглядом в глубине его зрачков и ничего не ответила.
"Что ей нужно?" - спрашивал он себя, не зная, что сказать и раздражаясь.
- Я пришла спросить нет ли у вас работы, - проговорила наконец Асунта. - Я никак не думала, что разница в три недели может быть так важна.
- Напрасно вы так думали.
- Но разве не от вас зависит придавать времени и срокам ту или иную степень важности?
- Вы очень нервны, мадам. Новые неприятности с мужем?
- Ничего подобного.
Глядя на нее и ее слушая, он подумал, что в голосе ее звучат нотки, отражающая независимость характера и суждений. Взгляд же ее проникал в его глаза, точно бы с некоторым правом. Мысленно он сравнил этот взгляд со взглядом Мадлэн, который показался ему, при мысленном этом сравнении, довольно таки тусклым.
- Дайте мне ваш адрес, - промолвил он, - и когда у меня будет работа, я вас извещу.
- Скажите лучше прямо, что работы для меня у вас нет и не будет. Обещаний известить я получила достаточно, чтобы понять, что они значат.
- Думали ли вы, что я явлюсь к вам на дом, чтобы предложить должность? - проговорил он, иронически.
- Почему бы нет? - отозвалась она с совершенной естественностью.
- Ваш адрес. Я заеду к вам сегодня вечером, - пробурчал он и недовольно, и смущенно, снова, как то уже раз было на берегу Сены, не понимая, какому он подчиняется импульсу. - Мы обсудим.
- Что мы обсудим?
- Чем я могу быть вам полезным.
- Улица Байар, номер пятнадцать, - сказала Асунта.
- Это в каком квартале? - осведомился Филипп, плохо знавший Париж.
- Елисейские Поля. Недалеко от набережной.
{12}
4. - УЛИЦА БАЙАР
Дом номер пятнадцать по улице Байар был старым и низким, по обеим сторонам его высились многоэтажные здания, скорей роскошного вида. В элегантном этом квартале, он был очевидным анахронизмом. Поднимаясь по лестнице, Филипп, с неудовольствием, отметил некоторую поспешность своих шагов.
"Любопытство?" - спросил он себя и тотчас же нашел ответ: увидать обстановку, в которой она ссорится с мужем, может быть действительно довольно любопытно.
У края его сознания промелькнул образ Мадлэн. Счастье при браке по расчету вообще проблематично; то же, что Мадлэн с каждым месяцем все больше и больше к мужу привязывалась, и все больше и больше была охвачена очарованием его молодости, было для него источником дополнительных трудностей.
- Уж лучше бы она меня ненавидела? - пробурчал он, ища кнопку звонка. Но кнопки не было и он постучал. Дверь открыла Асунта. На Филиппа пахнуло спертым воздухом и при первом же беглом взгляде он обнаружил, что чистота помещения весьма сомнительна.
- Добрый вечер, входите пожалуйста, - сказала Асунта. - Савелий, м-сье Крозье, о котором я тебе говорила, оказывает нам честь своим визитом.
И прибавила, обратившись к гостю:
- Простите за беспорядок. Мы живем в тесноте. Кроме того, моя дочка больна и в такую холодную погоду я опасаюсь растворять окна.
Филипп колебался, снимать ли ему пальто? Не снять - значило быть готовым уйти, снять - предполагало визит более длительный. Tем временем дверь в соседнюю комнату отворилась и в ней показался Савелий. Это был человек среднего роста, широкоплечий, с неправильными чертами лица, выдающимися скулами, узкими, окруженными морщинами, глазами, с жидкими, белесоватыми волосами. Он молча поклонился и застыл в ожидании.
- Добрый вечер, - сказал Крозье. - Рад с вами познакомиться.
- Счастлив вас видеть у нас, - последовал ответ, - надеюсь, что некомфортабельность нашей квартирки вас не испугала.
- Какое это может иметь значение?
- Значение это может иметь, разумеется, ничтожное, да и то, если допустить мысль, что таким вещам можно вообще придавать хотя бы какое-нибудь значение. Бывает, однако, что и пустяки оказываются принятыми во внимание и влияют на мнение гостя о хозяевах. Мое замечание было, следовательно, не больше чем предосторожностью.
Я ведь не мог знать вашей точки зрения? Не правда ли?
- Я вас предупредила, - вмешалась Асунта, - что он философ и причудник.
- Философия... - начал было немного растерявшийся Крозье.
{13} - Один очень известный мудрец, - перебил его Савелий, довольствовался бочкой. Я не достигаю таких высот и сознаюсь, что немного больше комфорта меня устроило бы. Я сожалею, что все усилия мной сделанные для улучшения условий нашего существования, ни к чему не привели. Возможно, что это результат того, что я фантазер и причудник, как говорит жена.
Он сделал два шага, приблизился к Филиппу и пожал ему руку. Приблизилась к нему и Асунта, так что они, все трое, оказались как раз под висевшей на проволоке, довольно сильной, электрической лампой. Тени на лицах их соответственно удлинились. Из стоявшей в углу кроватки донесся не то плачь, не то хрип дочки Асунты, Христины. Беспорядок и спертый воздух, странные слова Савелия, все это совсем не соответствовало привычкам Филиппа. Он испытал род незнакомого ему до той поры внутреннего смятения, которое еще возрастало оттого, что Асунта не сводила с него глаз. "Здесь не настоящая жизнь, - подумал он с тоской, - здесь только ее предместье". И, спохватившись, добавил: "не проник ли я в область, где здравый смысл не полноправен? и реальность не безусловна? Во всяком случай не может быть и речи, чтобы предложить этой даме место в моем бюро. Надо быть очень осторожным. Мало ли что за всем этим кроется".
Савелий, между тем, продолжал:
- Я не щадил усилий и проявлял большую предприимчивость. После того как мне пришлось, вследствие революции, покинуть Петербург, я перебрался во Францию, где и стал учиться рисованию и живописи.
- Вы тоже из Петербурга? - спросил Филипп Асунту.
- Я там родилась.
- Но разве Асунта русское имя?
- Hет, конечно, испанское. И моих сестер зовут Нурия и Мария-Пилар. Они остались в Петербурге, в "Ленинграде", как теперь говорится. Но мы даже не переписываемся. Из-за террора.
- Ее отец, - вмешался Савелий, - был одним из секретарей императорского посольства в Мадриде. Он очень полюбил Испанию, женился на испанке и назвал своих дочерей испанскими именами. Как вы можете судить, он уклонился от принятого порядка: сначала полюбить женщину и потом, если все хорошо складывается, полюбить ее страну. В случае отца моей жены все было навыворот: сначала страна, потом женщина.
- Я рада была бы вас чем-нибудь угостить, - промолвила Асунта, - но у меня как раз вышли все запасы. Даже сахару нет.
- Разрешите вас пригласить пообедать со мной в ресторане?
- Мы вас благодарим. Но нам нельзя оставить Христину одну. Она больна.
- Вас могло удивить, - вставил Савелий, - что у моей жены и ее сестер испанские имена. А что мою дочь зовут Христина вас не удивляет?
{14} - Я об этом не подумал.
- Дочь русских родителей должна была бы быть Катей, Машей, Наташей, Таней, Женей, Олей, Соней... А мы нашу назвали Христиной. Это оттого, что она родилась во Франции, где, вероятно, проживет всю жизнь. Французское имя напрашивалось. Она француженка и выйдет замуж за француза.
- Да, - оборвала его Асунта, - но душа девочки моей осталась русской и французское имя ничего не переменит.
- Ну пусть ее душа осталась русской, - отозвался, слегка насмешливо, Савелий. Обратившись к Филиппу он прибавил:
- Читали ли вы дневник Льва Николаевича Толстого?
- Нет.
- Так вот он там часто повторяет: моя душа счастлива, моя душа счастлива, моя душа счастлива. Не говорит: я счастлив, а именно говорит: моя душа счастлива. Вот этого я и желаю Христине: чтобы ее душа была счастливой. А что она останется или не останется русской, неважно. Сверх того перемены подданств на души не распространяются. Эти перемены касаются только тел. Русская душа во французском теле? Да если это может способствовать счастью этой души, чего же больше желать? Я часто думал о том, чтобы выразить это в красках и линиях, но решительно не знаю, как взяться.
