Василий Калужанин - Не бойтесь свободы
ЧЕРНЕНКО. С ума сошел. Ты соображаешь, что говоришь? Поссорить нас хочешь? МИХАИЛ. Не с кем ссорить, Константин Устинович, не с кем. Нет больше товарища Андропова. ЧЕРНЕНКО. Чего-чего? ГРИШИН (шепчет). Юрий Владимирович застрелился. ЧЕРНЕНКО. Что ты сказал? Сейчас же повтори! МИХАИЛ. Ушел из жизни верный ученик товарища Черненко, крупный специалист по упорядочению быта и досуга советских масс. ГРИШИН. (шепчет) Врет, никуда он не ушел. Застрелился, подлец. Два часа назад. ЧЕРНЕНКО. Кто сказал? ГРИШИН. Галина Леонидовна. ЧЕРНЕНКО. А она откуда знает? ГРИШИН. Говорит, что сама видела. ЧЕРНЕНКО. Как сама? ГРИШИН. Она у него в это время на приеме была. ЧЕРНЕНКО. На каком приеме? Я же говорил ей: со всеми просьбами ко мне! ГРИШИН. Она не с просьбой была. По делу: письмо из Омска привезла. ЧЕРНЕНКО. Какое письмо? ГРИШИН. От партийной организации ЖЭКа имени Карла Маркса и Леона Брежнева. ЧЕРНЕНКО. Чертовщина какая-то. При чем тут Галина? ГРИШИН. Она курирует все жэковские и цирковые парторганизации. ЧЕРНЕНКО. Она же беспартийная. ГРИШИН. На общественных началах. ЧЕРНЕНКО. Ну и что, дальше? ГРИШИН. А дальше: он прочел письмо и застрелился. Прямо при Галине Леонидовне. ЧЕРНЕНКО. А что в письме-то было? ГРИШИН. Омские коммунисты написали письмо Генеральному, что никак не могут найти человека, который взял бы на себя выполнение решений пятого съезда РСДРП. ЧЕРНЕНКО. Так и написали? ГРИШИН. Так и написали. ЧЕРНЕНКО. Не может быть! ГРИШИН. Может, сам видел. ЧЕРНЕНКО. И застрелился, говоришь? ГРИЩИН. Да, Галина Леонидовна пыталась его своей грудью прикрыть не успела. ЧЕРНЕНКО. Неужели грудью? ГРИШИН. Сразу двумя навалилкась, еле оттащил. ЧЕРНЕНКО. Так ты что, тоже там был? ГРИШИН. Да с письмом от пограничников Сенегала. ЧЕРНЕНКО. Удивительный ты человек, Виктор, всюду поспеваешь! ГРИШИН. У вас учусь, Константин Устиныч. МИХАИЛ. Да здравствует верный продолжатель длел и задумок Ильича! Ура! ЧЕРНЕНКО. Ты что мои плавки натянул? МИХАИЛ. Так вы же отказались. ЧЕРНЕНКО. Давай взад, я передумал. Значит, Горыныч, говоришь.Молодец-не в бровь, а в глаз ГРИШИН. И Галстук, молодой человек, тоже снимите. Рано нас в старики записывать. Думаете, я не знаю, что там дальше за буковкой "и". ЧЕРНЕНКО. Не ссорьтесь. Не ссорьтесь. Такой день, а вы ссоритесь. А тебе, Михаил без галстука даже лучже. Ты в нем на Винни-Пуха похож. Так что? Опять Пленум собирать будем? ГРИШИН. Зачем? ЧЕРНЕНКО. Ну как же, надо же решить, кто дальше державой секретарить будет. МИХАИЛ. Так и так ясно, зачем собирать? ЧЕРНЕНКО. Что тебе ясно, Винни-Пух? МИХАИЛ. Да здравствует основоположник... ЧЕРНЕНКО. Не шуми. Выражайся конкретнее. МИХАИЛ. Я за конкретику не отвечаю. ЧЕРНЕНКО. А за что ты отвечаешь? МИХАИЛ. За продовольственную программу. ЧЕРНЕНКО. За продовольствие значит. МИХАИЛ. Не за продовольствие,а за продовольственную программу. Обеспечиваю комплексность и поступательность грядущего изобилия. ЧЕРНЕНКО. Виктор, это ты мне вчера докладывал, что в стране жрать нечего? ГРИШИН. Я! ЧЕРНЕНКО. А откуда у тебя эти сведения? ГРИШИН. Информация получена от нашего резидента в Монако. Ему удалось проникнуть на заседание ихнего казино, где обсуждался вопрос об оказании помощи голодающим Нечерноземья. ЧЕРНЕНКО. Так это же вмешательство в наши внутренние дела. ГРИШИН. Мы уже отреагировали: послали телеграмму протеста и двенадцать вагонов черной икры. ЧЕРНЕНКО. А икру зачем? ГРИШИН.Чтобы подавились от нашего изобилия. ЧЕРНЕНКО. А может лучше было эту икру отдать товарищам из Нечерноземья? ГРИШИН. Не берут. У товарищей она и так есть, а остальные ее не любят. МИХАИЛ. Они потому и Нечерноземьем называются, Константин Устиныч, что ничего черного не любят. ЧЕРНЕНКО. Ну, так что будем делать? Кого Генсеком назначим? ГРИШИН. Константин Устинович, вы же обещали! ЧЕРНЕНКО. Я передумал. Вы тут без моего ведома икру вагонами вывозите,а я за вас отвечать буду. В такой стране я управлять не хочу. ГРИШИН. И не надо, Константин Устинович, неуправляемой державе нужен не управляющий, а ласковый, все понимающий руководитель. ЧЕРНЕНКО. Ты так думаешь? ГРИШИН. Уверен. И не только я, все так думают. МИХАИЛ. Нет, не все! ДРУЗЬЯ И РОДСТВЕННИКИ. Что? МИХАИЛ. Я думаю, что Родине нужен не управляющий, а Константин Устинович Черненко - великий наставник зрелой молодежи. ГРИШИН. Фу ты, ну ты. Ну, конечно, же великий. О чем речь. ЧЕРНЕНКО. Ну что ж, воля партии для меня закон. Но чтобы потом никаких претензийй. Поклянитесь, что... ХОР. Клянемся! Клянемся!
Диалог Тысяча Пятый
24 июня 1984 года.12 часов 05 минут.
Москва.Кремль.Реанимационная.На
барокамере плакат"Все на выборы".
Члены коллективного руководства
свободными от бюллетней руками об
меряют пациента.Входит лысый сани
тар.В руках у него коса,на голо
ве-урна для тайного голосования.
ГРОМЫКО. Как, уже? МИХАИЛ. Пора, пора, Андрей Андреевич. Народ заждался. Вся страна застыла у экранов телевизоров. ГРОМЫКО. Будем будить? МИХАИЛ. Вам виднее. ГРИШИН. Надо будить, а то что люди подумают. ГРОМЫКО. При чем тут люди? Надо же думать и о руководителях. И потом, мы ж его уже 9 мая будили. Не бережем мы наши кадры, не бережем. ГРИШИН. Причем тут 9 мая? Сказано же, народ ждет. СОЛОМЕНЦЕВ. При чем тут народ? С каких это пор вы народником стали, Виктор Васильевич? ГРИШИН. С вами станешь. Я же предлагал купить у японцев электронного Устиныча. Не захотели-теперь сами выкручивайтесь. СОЛОМЕНЦЕВ. Ваше предложение противоречит партийной этике: мы не можем тратить партийные деньги не на членов Политбюро. А ввести электронного Устиныча в состав партийного руководства может только Пленум. ГРИШИН. Ну и ввели бы давно. СОЛОМЕНЦЕВ. Пленум же может созвать только Константин Устинович, а ему некогда, сами видите. Вот и получается, что ваше предложение неэтично. ГРИШИН. Все равно придется будить. ГРОМЫКО. Это почему же? ГРИШИН. А кто за него голосовать будет? Я, что ли? Или Вы? ГРОМЫКО. Я не буду, это было бы нарушением конституционных прав товарища Черненко. ГРИШИН. Вот-вот, и я не буду! МИХАИЛ. Ну, пусть не голосует. СОЛОМЕНЦЕВ. Ты что, с ума сошел? Хочешь лишить партию, народ самого важного голоса. Как председатель партийного контроля, я этого не допущу. ГРОМЫКО. Что же ты предлагаешь? СОЛОМЕНЦЕВ. Перенести выборы на 10 марта 1985 года. ГРОМЫКО. Почему именно на 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Видите ли, Андрей Андреевич, за 13 лет сидения в Политбюро я установил удивительную закономерность. ГРИШИН. Какую? Леонидовы штаны во все стороны должны? Это я ещераньше тебя установил, но молчу. Молчу потому, что в Политбюро, товарищ Соломенцев, надо не закономерности устанавливать, а Родиной руководить. СОЛОМЕНЦЕВ. Что вы такое говорите? При чем тут штаны Леонида Ильича? И эта ваша ирония насчет наших интернациональных долгов? Не понимаю я вас, товарищ Ваксман. ГРОМЫКО. Ну, ну не ругайтесь. Так почему же именно 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Теперь уже не вспомню, о чем это я хотел сказать. Сбили меня с мысли.
МИХАИЛ. Я помню, Михаил Сергеевич. Вы мне об этой закономерности в марте говорили, когда Юрий Владимирович неожиданно на заседание Политбюро явился. СОЛОМЕНЦЕВ. Ах, да, вспомнил! Так вот я установил, что где-то за неделю до Дня Парижской Коммуны все настоящие генеральные секретари оживают, взбадриваются, что ли. ГРОМЫКО. Неужели? СОЛОМЕНЦЕВ. Очень устойчивая закономерность. Проведено 4 раза на Леониде Ильиче и один раз на Юрии Долгоруком. ГРОМЫКО. Как на Юрии Долгоруком. Он же не был Генсеком. СОЛОМЕНЦЕВ. Не может быть! ГРОМЫКО. Посуди сам: если бы Юрий Долгорукй был Генсеком, то мы его похоронили бы на Красной площади. А он стоит на улице Горького, значит никакой он не Генсек. СОЛОМЕНЦЕВ. Да ну, что вы мне такое говорите? Бред какой-то. МИХАИЛ. Андрей Андреевич, вы с Михаилом Сергеевичем о разных Юриях говорите: вы о князе, который напротив Моссовета торчит, он о товарище Андропове, который... ГРОМЫКО. А причем тут Долгорукий? МИХАИЛ. Это народ Юрия Владимировича так прозвал. ГРОМЫКО. Понял. Так, значит, говоришь за неделю до Парижской коммуны. Почему же тогда Леонид Ильич помер? СОЛОМЕНЦЕВ. Я думал об этом. И пришел к выводу, что мы сами виноваты. ГРОМЫКО. Ты кого-то подозреваеш? (обводит взглядом избирателей). АЛИЕВ. Я Ильича не убивал, клянусь матерью. ГРИШИН. У меня алиби: я в это время спал. СОЛОМЕНЦЕВ. Вы меня не так поняли. Мы все виноваты, поторопились с выборами. ГРИШИН. Что значит поторопились? Мы все варианты рассмотрели, как сейчас помню: 1. Закопать старого и избрать нового. 2. Избрать нового и закопать старого. 3. Избрать нового и не закапывать старого. 4. Закопать старого и не избирать нового. Ты что, забыл? СОЛОМЕНЦЕВ. Все, да не все. Самый главный вариант проглядели: не избирать и не закапывать. АЛИЕВ. Как это? СОЛОМЕНЦЕВ. А вот, так. Если бы мы не поторопились с выборами и оставили бы Генсеком Ильича, то в марте каждого года, он был бы с нами, с партией, с народом. АЛИЕВ. Что же ты раньше молчал? Получается, что ты убил Ильича. Это ты, я помню, предложил третий вариант, хотя знал, что избирать нового нельзя. У, убийца! СОЛОМЕНЦЕВ. Я не убивал! ГРИШИН. У него алиби. У него тогда паралич левого полушария был, а при левом параличе партийный руководитель имеет право не отвечать за свои слова. Вот если бы правое... СОЛОМЕНЦЕВ. Левое, левое. Правое у меня еще к 60-летию Великого Октября удалили. РОМАНОВ. Так это же прямой путь в бессмертие, если мы будем не избирать нового и не закапывать старого, то у нас будет вечный настоящий Генсек. У меня есть идея! ГРИШИН. Раскопать Леонида Ильича и вновь избрать его Генеральным секретарем. Угадал? РОМАНОВ. Угадал! Если парижская закономерность справедлива, то... ГРИШИН. Поздно, раньше надо было думать об Ильиче. РОМАНОВ. Что поздно? ГРИШИН. Раскопками заниматься поздно.. Тоже мне,археологи нашлись. РОМАНОВ. Почему поздно?
