Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз
Констебли задвигали стульями, поднимаясь.
- Он в подвале теперь, собирается переодеться, - сказал злобно вошедший первым. - Когда закончите, отвезите к себе, нам в центральной он не нужен, оформляйте самостоятельно. Это просто псих...
- Выспаться, - сказал я Ефиму. - А перед этим пообещаешь выполнить две мои просьбы?
Констебли и штатские исчезли, "Вольво" укатил.
- Какие?
Буфетчик равнодушно наблюдал, как я снимаю сапог, достаю складной нож, открываю лезвие-пилку и отделяю каблук у неповрежденного сапога.
- Ефим, сделай так, чтобы все работающие по делу Бахметьева убрались с дороги Чико. Это - первая. И чтобы они убрались с моей дороги. Вторая. Тогда и только в этом случае появится шанс, что Тургенев лично и в то время, когда мы ждем, и в том месте, где мы устроим засаду, выйдет на линию огня. Я перейду ему дорогу. Я знаю как, я знаю где и знаю когда... Если Чико не освободить из-под опеки, он заляжет на дно и будет доставать генерала через дублеров, которые нам неизвестны. Ситуация уйдет из-под контроля. Единственный способ сохранить Чико в поле зрения - дать ему возможность работать всласть. И устранить физически за секунду до покушения... Но до начала второй половины этой секунды никто не должен трогать и меня!
- Такие дела квалифицируются как убийство. Ты хочешь на него санкцию? Это парадокс!
Дверь снова открылась. Вошли двое. Круглолицый парень без шляпы и в сером пальто услужливо поддерживал под локоток старушку в очках с оправой, выполненной в виде птичьих крыльев.
- Хорошо. Я сделаю это не за секунду, а за полсекунды до того, как Чико нажмет кнопку электронного взрывателя, - сказал я. - Самооборона в чистом виде.
- Так мало достойных молодых людей, - вещала по-английски старушка. Они не хотят наслаждаться окружающей средой, не понимают радостей жизни... Они не видят прекрасного города. Все, что им требуется, это хаотичные извивы в дискотеках и пустая болтовня в кафе!
- Конечно, мэм, блестящее наблюдение! - сказал круглолицый. - Хотите кофе? А себе я попрошу пиво, если не возражаете.
- У нас нет пива, - сказал буфетчик. Он дергал желваками на скулах, вызывающе, в упор, разглядывая жиголо, нанятого божьим одуванчиком. В буфетчике кипела злоба из-за того, что констебли не заплатили. Оставленные ими пустые чашки из-под кофе, некоторые с окурками, в беспорядке стояли на трех из шести столов кохвика. Мытья посуды не оберешься...
Но секунду спустя это уже не имело никакого значения. На седые букли сыпались осколки люстры, за стойкой оседала срезанная автоматной очередью зеркальная полка, лицо бармена разлеталось серо-розовыми ошметками, а из игрального автомата струей потекли монетки.
Старуху снесло прямым попаданием, а жиголо, кажется, оставался ещё живым, когда мы валились под столик. Думаю, эти двое и послужили нам прикрытием.
Ефим, ерзая на боку, волосатыми руками, вылезшими из манжет, с которых отскакивали пуговицы, выставлял свой нелепый "Стечкин". И во время. От дверей, вприсядку, на нас пятился парень в цветном студенческом картузике и с роликовой доской, закинутой на ремне за спину. Дергая обтянутой джинсами задницей и локтями в замшевых налокотниках на рукавах фуфайки, он бил трассирующими - подумать только! - из настоящего американского "Уивера" в сторону букинистического магазина, откуда, по всей вероятности, и прошивали кафе из штурмовых автоматов констебли. Такая удача для парочки в цигейковых куртках: одним ударом два шара в лузе - загнать моего ликвидатора-неудачника в кохвик, где меня им Бог послал, и огнем констеблей уничтожить обоих... Мой труп списывается под перестрелку с сумасшедшим.
Слава богу, Ефим вспомнил про предохранитель после того, как два или три раза безуспешно вдавил спусковой крючок своего монстра. Парень тихо поник, словно присел на ступенях забегаловки, прислонившись в задумчивости картузиком к рекламе "херши-колы". Мой "ЗИГ-Зауэр" я и сам не услышал, такая шла пальба с улицы.
- Уходим, - сказал я Шлайну, - за бар и через подсобку...
Он кивнул.
- Мы достали его!
- Ты уже доставал его полчаса назад... Если быть точным, достал его я, пока ты вспоминал про предохранитель, - осадил я Ефима. - Слава богу, что ещё не достали меня...
- Нас!
- Так куется боевое братство, - съехидничал я.
Мы перескочили через стойку и вышибли закрытую на ключ дверь в подсобное помещение. Без второго каблука двигаться было легко.
- Парня сделали, - сказал Ефим, оглядывая помещение. - Дурачок был крайним от того, кто заказал ему нас на сегодняшний вечер. Констебли орудие ликвидации ликвидатора...
- Ты, как всегда, прозорлив!
Мы не торопились. Полицейская стрельба по трупам не ослабевала.
В подсобке на разделочном столе коробился кусок ватмана с надписью по-русски фломастером: "Срочно и дешево полдома в центре Лампешциемса, в Латвии. Соседей нет. Телефон - Тукумс 24544, с 26 по 29 ноября звонить или спрашивать здесь".
- Рождество не за горами, декабрь приближается, - сказал я. - Вот бы купить... Не знаешь, хорошо там зимой?
- Иди ты с этим Тукумсом или как там, мать его...
- По-моему, у них кончаются казенные боеприпасы, пальба затихает, как считаешь? - спросил я.
- Каждый труп в зале трижды убили, наверное... Согласен, пора, сказал Ефим.
Выстрелом я погасил жужжавшую лампу дневного света, приоткрыл дверь черного хода. Она выводила в узкий дворик, где к каменному забору приткнулся трехколесный грузовичок. Ефим двигался за мной, пятясь, прикрывал.
Железные ворота поверху опутывала колючая проволока, кованый засов намертво приржавел к висячему замку. С кузова грузовичка мы перелезли на ограду, утыканную бутылочными осколками, и спрыгнули.
Опять двор! С мусорных контейнеров пришлось забираться на грохочущую крышу амбара и уже с неё скатываться на улицу.
Свет в окнах обыватели притушили. Гангстерское представление удобнее просматривалось из темных комнат.
- Связь по запасному варианту, - сказал Шлайн.
- Сдержи обещание, Ефим Шлайн! Свободу Тургеневу!
И мы разошлись.
Когда я садился в "Форд", носки были мокрыми насквозь, в сапогах хлюпало. Где взять среди ночи ботинки?
Голова разламывалась.
Но оставалось ещё одно дельце. Доведу до конца рабочий день и высплюсь, подумал я, включая зажигание. Высплюсь. А утро, тем более солнечное, бог даст, окажется мудренее вечера.
Управление разведывательными операциями начинается с ясного, исключающего двусмысленность определения цели - что именно и к какому сроку требуется сделать или разузнать.
А затем разверзается хаос.
Считается, что оперативные действия ведутся или данные собираются по намеченной схеме, но это внешне, а на деле продуманная система немедленно разлаживается. Работа попадает в зависимость от сложившихся агентурных и иных источников, внутриконторских интриг, привычек, в том числе вредных, капризов и дури младшего персонала, а главное - от чувствительности бюджета. Половина информации тормозится в приемном отстойнике, где свирепствуют случайности в виде недо - или перепроявленных фотокопий документов, стертых компьютерных дискет или халтурных действий при дешифровке. Руководство, как правило, заигрывает с оперативниками, сколько бы ни вуалировалось это разносами, указаниями или приказами. Постепенно задача самоприспосабливается под окружающую среду. То есть цель подгоняют под возможности конторы. Как следствие, заказчику навязывают ненужный товар, и складывается обстановка, когда, как говорится, хвост виляет собакой.
Рутинная бюрократическая псевдожизнь.
Какой суп варили Шлайн, Дубровин, Воинова и группа, приехавшая из Москвы под предлогом обустройства представительства петербургской фирмы, мне было неведомо. Но в том, что на московской кухне творится то же, что и на всякой другой аналогичной, я не сомневался. К тому же "исходное сырье" варева - Чико со свитой, Гаргантюа Пантагрюэлевич, калининградские сепаратисты, местное пророссийское подполье и все остальное представлялось аморфным и непредсказуемым. Кривая могла, конечно, вывезти, только - куда?
На Алексеевских курсах надежность источников классифицировалась латинской алфавитной последовательностью - А, В, С и так далее. Качество поступавших сведений обозначали цифрами от единицы и выше, при этом "единица" означала проверенные и подтвержденные данные, а "тройка" возможно достоверные.
Мои сведения о Чико Тургеневе я бы оценил А-2.
Соображения о Дубровине стоило классифицировать А-1, хотя они были лишены подтверждающей информации и практически основывались на сопоставлении косвенных фактов и интуитивной догадке.
Каким бы продуктом бюрократической системы Ефим Шлайн не являлся, он со своим опытом работы мог бы, имей достаточно времени, докопаться до предательства Дубровина. Или Марты Воиновой. Или и Дубровина, и Воиновой. Или оправдать обоих и покаяться в душе перед ними.
