Алексей Писемский - Люди сороковых годов
Павел поклонился ей и, нимало не медля затем, с опущенными в землю глазами, подошел под благословение к отцу-настоятелю: после жизни у Крестовниковых он очень стал уважать всех духовных особ. Настоятель попривстал немного и благословил его.
- Вы знакомы?.. Ты узнал?.. - спросила Александра Григорьевна сына, показывая ему на Павла.
- Узнал! - отвечал тот, немного картавя.
- Et vous messieurs?* - прибавила Александра Григорьевна сыновьям исправника.
______________
* А вы, господа? (франц.).
Молодые люди все раскланялись между собой.
- Игрывали, я думаю, вместе, - обратился полковник добродушно к исправнику.
- Вероятно! - отвечал тот холодно и не без важности.
Все наконец уселись.
- Не хочет вот в Демидовское! - отнесся полковник к Александре Григорьевне, показав головой на сына. - В университет поступает!
Мысль эта составляла предмет гордости и беспокойства его.
- А!.. - произнесла та протяжно. Будучи более посвящена в военное ведомство, Александра Григорьевна хорошенько и не знала, что такое университет и Демидовское.
- Какому же собственно факультету посвящает себя сын ваш? - спросил настоятель, обратившись всем телом к полковнику.
- Да я и не знаю, - отвечал тот, разводя руками.
- По какому-нибудь отделению философских факультетов, - подхватил Павел, - потому что мне больше всего хочется получить гуманное, человеческое воспитание.
Александра Григорьевна взглянула на Павла. С одной стороны, ей понравилась речь его, потому что она услышала в ней несколько витиеватых слов, а с другой - она ей показалась по тону, по крайней мере, несколько дерзкою от мальчика таких лет.
- Homo priusquam civis*, - произнес настоятель, покачивая ногой.
______________
* Человек прежде всего гражданин (лат.).
- Homo superior cive!* - подхватил Павел.
______________
* Человек выше гражданина! (лат.).
- Sic!* - подтвердил отец Иоаким.
______________
* Так! (лат.).
Разговор этот латинский решительно возмутил Александру Григорьевну. Он ей почему-то показался окончательною дерзостью со стороны мальчика-гимназиста.
- Я не знаю, для чего этой латыни учат? - начала она почти презрительным тоном. - Язык бесполезный, грубый, мертвый!
- Как же бесполезный?.. - протянул отец Иоаким. - Язык древних философов, ораторов, поэтов, язык ныне медицины, - разъяснял он ей.
- Но, святой отец! - воскликнула Александра Григорьевна. - Положим, он нужен какому-нибудь ученому и вам, как духовной особе, но зачем же он вот этому молодому человеку?.. - И Александра Григорьевна показала на правоведа. - И моему сыну, и сыну полковника?
- Как зачем юристу латинский язык? - вмешался опять в разговор Павел, и по-прежнему довольно бойко.
- Да, зачем? - повторила, в свою очередь, резко Александра Григорьевна.
- Потому что асе лучшие сочинения юридические написаны на латинском языке, - отвечал Павел, немного покраснев.
Он и сам хорошенько не знал, какие это именно были сочинения.
- У нас кодакс Юстиниана{121} читают только на латинском, - сказал очень определительно правовед.
- Кодекс Юстиниана! - подхватил Павел.
Александра Григорьевна пожала только плечами. Разговаривать далее с мальчиком она считала неприличным и неприятным для себя, но полковник, разумеется, ничего этого не замечал.
- Поручиком, говорит, у них выпускают! - проговорил он опять, показав на сына.
- Как поручиком? - спросила уже сердито Александра Григорьевна.
- Не то что военным, а штатским - в том же чине, - объяснил полковник. Говоря это, он хотел несколько поверить сына.
- Десятым классом, коллежским секретарем выпускают кандидатов, присовокупил Павел.
- Да, десятым - то же, что и из лавры нашей! - подтвердил настоятель. А у вас так выше, больше одним рангом дают, - обратился он с улыбкой к правоведу, явно желая показать, что ему небезызвестны и многие мирские распорядки.
- У нас выше, титулярным советником выпускают, - подтвердил правовед.
- Я, признаюсь, этого решительно не понимаю, - подхватил Павел, пожимая плечами. - Вы когда можете выйти титулярным советником? - обратился он к правоведу.
- На будущий год, - произнес тот.
- А я вот-с, - продолжал Павел, начиная уже горячиться, - если с неба звезды буду хватать, то выйду только десятым классом, и то еще через четыре года только!
- Что ж! Каждое заведение имеет свои права! - возразил с усмешкой правовед.
- У нас, из пажей, тоже выпускают поручиком, а из других корпусов прапорщиками, - вмешался в разговор, опять слегка грассируя, Сергей Абреев.
- Это-то и дурно-с, это-то и дурно! - продолжал горячиться Павел. - Вы выйдете титулярным советником, - обратился он снова к правоведу, - вам, сообразно вашему чину, надо дать должность; но вы и выучиться к тому достаточно времени не имели и опытности житейской настолько не приобрели.
- Отчего же выучиться я не успел? - спросил правовед обиженным голосом и краснея в лице.
- Да потому что, - я не знаю, - чтобы ясно понимать законы, надобно иметь общее образование.
- Да почему же вы думаете, что нам не дают общего образования? продолжал возражать обиженным тоном правовед.
- Потому что - некогда; не по чему иному, как - некогда! - горячился Павел.
- Отчего же - некогда? - вмешался опять в разговор Сергей Абреев. Только чтобы глупостям разным не учили, вот как у нас - статистика какая-то... черт знает что такое!
- Статистика, во-первых, не черт знает что такое, а она - фундамент и основание для понимания своего современного государства и чужих современных государств, - возразил Павел.
Настоятель мотнул ему на это головой.
- Про ваше учебное заведение, - обратился он затем к правоведу, - я имею доскональные сведения от моего соученика, друга и благодетеля, господина Сперанского{122}...
Проговоря это, отец Иоаким приостановился немного, - как бы затем, чтобы дать время своим слушателям уразуметь, с какими лицами он был знаком и дружен.
- Господин Сперанский, как, может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин - 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе...
- Это может быть! - отвечал правовед.
- Верно так, верно! - подхватил монах.
- Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно сделала гримасу; так что даже полковник, сначала было довольный разговорчивостью сына, заметил это и толкнул его ногой. Павел понял его, замолчал и стал кусать себе ногти.
- Ах, боже мой, боже мой! - произнесла, вздохнув, Александра Григорьевна. - России, по-моему, всего нужнее не ученые, не говоруны разные, а верные слуги престолу и хорошие христиане. Так ли я, святой отец, говорю? - обратилась она к настоятелю.
- Д-да-а! - отвечал ей тот протяжно и не столько, кажется, соглашаясь с ней, сколько не желая ее оспаривать.
- Милости прошу, однако, гости дорогие, кушать!.. - прибавила она, вставая.
Все поднялись. Полковник сейчас же подал Александре Григорьевне руку. Это был единственный светский прием, который он очень твердо знал.
- Ваш сын - большой фантазер, - оберегите его с этой стороны! - шепнула она ему, грозя пальцем.
- Есть немножко, есть!.. - подтвердил полковник.
При размещении за столом Павлу предназначили сесть рядом с кадетом. Его, видно, считали за очень еще молодого мальчика. Это было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет оказался презабавным малым: он очень ловко (так что никто и не заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал на нем глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать; тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит. Павел принялся над этим покатываться со смеху самым искреннейшим образом.
В это время Александра Григорьевна обратилась к настоятелю.
- Вот вы были так снисходительны, что рассуждали с этим молодым человеком, - и она указала на Павла, - но мне было так грустно и неприятно все это слышать, что и сказать не могу.
Настоятель взглянул на нее несколько вопросительно.
- Когда при мне какой-нибудь молодой человек, - продолжала она, как бы разъясняя свою мысль, - говорит много и говорит глупо, так это для меня нож вострый; вот теперь он смеется - это мне приятно, потому что свойственно его возрасту.
- Но почему вы, - возразил ей скромно отец Иоаким, - не дозволяете, хоть бы несколько и вкось, рассуждать молодому человеку и, так сказать, испытывать свой ум, как стремится младенец испытать свои зубы на более твердой пище, чем млеко матери?
- А потому, что пытанье это ведет часто к тому, что голова закружится. Мы видели этому прекрасный пример 14 декабря.
