Иван Истомин - Первые ласточки
— Ты тоже иди! Будешь на крыльце помогать мне выбирать игрушки. — Петрук надел малицу на Ильку, вышли на крыльцо. Петрук исчез на вышке старого дома.
Илька сидел на крыльце и думал о букваре. «Я ведь буду хозяином букваря, — размышлял он. — Начну читать день и ночь, наизусть выучу. Февра не хочет учить меня читать и писать, я сам собой научусь…»
Петрук наконец вышел, вынес кучу всевозможных игрушек.
— Ох, Илька, и игрушек у тебя — ужас! — смеялся Петрук, вываливая на крыльцо лодку, гимгу, нарту, пароход и много других поделок. — Еще пойду, принесу, сразу все не взять.
Илька обрадовался игрушкам — вот и снова встретился со старыми друзьями.
Петрук появился с чучелом оленя-пыжика и коня. И третий раз сходил Петрук и приволок чучело огромного орла с распростертыми крыльями, свисающей головой и одиноким стеклянным глазом. Принес еще падко — небольшую меховую сумочку, чем-то заполненную.
— Во сколько притащил! — Петрук вспотел, откинул капюшон малицы. — Чего тут только нет! Сейчас разберем, что мне, а что тебе.
— А орел-то не игрушка, — серьезно сказал Илька. — Висел он вверху, в комнате. Ты бы еще манчики[17] приволок.
— Нет, манчики там! — Петрук показал на вышку нового дома. — Видел — трогать нельзя! А вот орел со сломанной головой как раз то, что надо мне. Во какие крылья! И хвост есть. А голову и глаз я сделаю. И возьму себе еще лодку, и гимгу, и баржу. А вот оленя и коня — не знаю, — задумался Петрук. — Который лучше? А может, оба?
— Не дам ничего! — закричал Илька, трогая то лодку, то баржу, то коня, стоящего на подставке с колесиками. — Уходи отсюда!
— Здрасте-пожалте! — качнул головой Петрук. — Я старался, даже вспотел совсем, пока тащил такую уйму. И — нате! Я должен пойти, а ты останешься играть. Не выйдет! И потом — я уже говорил тебе: и бумагу, и букварь дам для взрослых. И еще что-нибудь найду…
Упоминание о букваре урезонило Ильку. Он сказал:
— Какой навязчивый! Но ты умолчал — с какими буковками букварь, а?
— Огромными! — засмеялся Петрук и хотел еще что-то добавить, но тут зашли в ограду Федюнька с матерью.
— Мамэ! Сколько игрушек! — Федюнька ринулся к игрушкам.
Елення хлопнула руками по бокам.
— Пресвятая Богородица! Что это такое? Даже орел и олень с конем…
— Мы, тетя Еля, разбираем игрушки. Нужно мне срочно, — Петрук снова чиркнул по горлу, — нести в школу на выставку…
— А Петрук дает мне букварь для взрослых. «Мы — не рабы», — добавил Илька.
— Букварь?! — удивилась Елення. — А где он?
— Петрук обещает, но не дал еще. — Илька посмотрел на братана.
— Я сейчас!.. — Петрук побежал домой.
Через каких-нибудь десять минут он вернулся, принес два больших листа коричневой бумаги с таблицей умножения на обороте и букварь.
— Принимай и не жалуйся! — Петрук положил все это на колени Ильке.
Илька готов был взлететь от радости, Елення наклонилась, чтоб посмотреть букварь. И Федюнька туда же подсунул голову.
— Мы… не… ра… бы… — с трудом прочитала по слогам Елення. — Хорошая книга. Учеба — как голодному пища. А это столько бумаги? Вот хорошо-то!.. — Она поцеловала Петрука в лоб, но Петрук отстранился.
— Пахнет суром, — сказал он.
— На именинах пробовала сур, — засмеялась Елення.
А Илька торжествовал:
— Какие буквы здоровенные! Ура-а! Я буду читать!..
— Читай, читай. — Петрук припал на колени возле игрушек, пытался поставить на место голову орла, но она упорно сваливалась набок. — Вот черт! Не поставить ведь…
— Это не игрушка, — Елення кивнула головой на орла. — Зачем тебе, Петрук?
Он сказал, что нужно для выставки, даже орел. Но он добрый и жалеет Ильку — оставит и ему половину.
— Половину? — Федюнька тоже ползал вокруг игрушек. — Разве нет у тебя, Петрук, своих игрушек?
— Нету, собаки съели, — захохотал Петрук. — У Ильки больше всех игрушек на свете.
— Это все сделал отец. И оленя, и коня тоже. — Илька посмотрел через плечо, не переставая любоваться букварем.
— Папа, папа смастерил… — Елення вдруг вспомнила, что надо растопить железную печку и согреть обед для семьи, и пошла в избу.
Петрук вскочил на ноги, посмотрел на солнце.
— Уже шесть часов? Опоздал… Что же делать?
— Надо подождать папу. — Илька повернулся к игрушкам, не выпуская из рук бумагу и букварь. — Он подскажет, что взять, а что оставить…
2Гриш пришел уставший, с засунутым за пояс тасму — топором.
— Мать родная! — обрадованно ахнул Гриш, увидев на крыльце игрушки. — Все притащили-приволокли сюда с вышки? Зачем?
Ребята объяснили, перебивая друг друга.
— А-а — задумался Гриш. — Раньше грамотой была — лишь топор да пила. А теперь в школе — выставка? Дельно задумано! А ты, Петрук, подарил за игрушки Ильке бумагу и букварь?.. О-о, замечательный букварь! «Мы — не рабы!» Точно — не рабы и есть! — И он чмокнул Ильку в лоб.
Петрук сурово и деловито заявил:
— Не можем игрушки разделить поровну! Тебя, дядя Гриш, ожидали. Дели! Честно!
Решили отдать Петруку оленя. Петрук настороженно, зорко и ревниво следил за ребятами. Их у крыльца собиралось все больше, подошла Февра с подругами, и все хотели подержать в руках игрушки, а Петрук еще не понимал, что они уже не достанутся ему.
— А в руках что у тебя, Илька? Букварь? — Февра взяла букварь и начала с подругами разглядывать картинки, ахая и охая.
— Откуда букварь и бумага? — удивились девочки.
Гриш взял игрушечную баржу. Она сделана из остова решета как раз в тот год, когда Ильку разбил паралич. Она точь-в-точь похожа на настоящую, спаренная и стянутая в двух местах суровыми нитками, дно и палуба! А на палубе все что полагается — от руля и до кают, над каютами поперек перила, мачта. Даже уборная на корме, а на носу крохотный якорь из крючка-тройника.
— Нельзя отдавать баржу. — Гриш вертел в руках покрытый варом остов баржи, легонько барабаня пальцем. — И вверху все сохранилось, кроме снастей. Придет лето — будете играть.
Петрук захныкал:
— А мне же кроме оленя что-то нужно еще взять. Лодку и гимгу возьму, вот что… — и Петрук отложил их к оленю.
Илька закивал:
— Правильно, Петрук. Остальное бери все, даже сумочку-падко.
— Падко?! — воскликнула Февра. — Потеряла я наперсток, а он, наверно, в сумке. Вот хорошо-то что нашлось падко…
— Э-э… — начал было Петрук, но тут Февра дернула за замшевую тесемочку возле горлышка сумочки и вывалила на крыльцо все содержимое падко. И наперсток тут как тут.
— Ой! — воскликнула Февра. — Нашелся наперсток! И акани-куклы целые! Можно играть!
А акани — каких только не было! И, как у северян, разноцветные одежды с перьями и клювами уток.
— Мы тоже устроим выставку аканей-игрушек, — заявила Февра. — Ага ведь, девочки?
Подруги обрадовались.
В ограду вошел Куш-Юр и остановился перед крыльцом.
— Нечистая сила! — удивился он, видя Гриша и ребят в куче игрушек. — Я иду к тебе, Гриш, с просьбой — смастерить мне игрушку, а у тебя, наверно, уже готово! Да тут целая выставка!
— Тебе нужна игрушка?! — изумился Гриш. — Ведь Сандра еще не родила… Но пож-жалуйста! Я еще не все продал-раздал. Вот есть орел… только голова на боку… — Он, смеясь, поднял над собой орла-иера.
— Орла не нужно. — Куш-Юр с удовольствием разглядывал игрушки, и лицо его теплело. — Мне нужно для сельсовета свистульку, чтоб урезонивать кое-кого. Знаешь, как милиционер. Собираюсь съездить к оленеводам, а патронов к нагану нету. И сделать свисток не умею. Есть тут свистулька?
— Есть. — Петрук быстро нашел деревянную свистульку. Раздался тонкий пронзительный свист, хоть уши затыкай.
— Пойдет, — засмеялся Куш-Юр и забрал свистульку. — Первый раз вижу такие живые игрушки — оленя и коня. И баржу. И гимгу. И лодку. Все как настоящее… Гриш, ты великий мастер! — восхищался Куш-Юр. — Это же нужное для жизни рукоделие…
— Да ну уж, — засмущался Гриш. — Просто игра для души… Когда маленько возвращается детство.
— Это не детство возвращается, — задумчиво, будто погружаясь в себя, ответил Куш-Юр. — Это пробуждается красота…
3Было солнечно, пригревало — начался апрель. Школа стояла наискосок, метрах в двухстах, возле самой горы, над Обью. Говорили, что хозяин этого дома не успел достроить его и скончался перед Октябрем. А сам он жил во втором трехкомнатном доме с мансардой, обшитом тесом, со ставнями в нижнем этаже. Новая власть достроила новый дом и сдала под школу…
Федюнька и Венька, сосед, подвезли Ильку к школе на нарточке и остановились.
— Окон-то сколь! — Илька начал считать их, получилось восемь.
В крайнем окошке Илька увидел Петрука. Он что-то сигналил, показывая рукой в другую сторону, к крыльцу.
