Мирза Ибрагимов - Наступит день
- Мне кажется, - поделился Фридун своими впечатлениями с Ризой Гахрамани, - что он видел и пережил больше, чем все мы вместе взятые, что он лучше нас понимает жизнь и правильнее ее представляет.
- Да, - подтвердил Риза Гахрамани. - Он побывал в водовороте жизни и главное - вышел из него целым. Мы же только собираемся по-настоящему окунуться в борьбу. Он был участником кровавых битв и вернулся закаленным бойцом, а мы впервые берем в руки оружие. Ты представляешь разницу между закаленным воином и молодым бойцом, который еще не знает, как он выдержит предстоящий бой?
- Да, только жизненный опыт может наложить на человека отпечаток той твердости, которую я наблюдал в лице и глазах Керимхана Азади.
Они молча прошли мимо полицейского постового и свернули в свой переулок.
Небо было покрыто клочьями облаков; между ними в просветах мерцали звезды. Они напомнили Фридуну деревню, Гюльназ, дядю Муссу. И ему захотелось снова рассказать Ризе Гахрамани о том, что пришлось ему видеть и пережить в деревне, но товарищ неожиданно спросил его:
- Ты продолжаешь давать уроки Шамсии-ханум?
- Да, занимаюсь с ней два часа в день, но мне кажется, она мало понимает из того, что я ей говорю.
- Чего ты хочешь от этих баловней судьбы? Даже тысячи таких учителей, как ты, не сумеют научить их чему-нибудь. Ведь подобных учеников не касается дыхание самого главного учителя - дыхание жизни.
- Очень может быть, что ты прав.
- Не "может быть", а так и есть. Хорошо еще, что эта барышня к тому же не презирает тебя.
- Нет, нет! У Шамсии-ханум очень общительный, добрый нрав. На завтра она даже пригласила меня к себе на званый вечер в Шимран.
- Да что ты? - удивился Риза Гахрамани. - Я б на твоем месте не поехал. Пить шербет из слез бедноты! Есть хлеб, который замешан на крови угнетенных!
Фридун не стал спорить со своим другом, в груди которого, казалось, клокотала ненависть всех нищих и голодных к богачам.
- Я еще подумаю, - уклончиво ответил он, - утро вечера мудренее...
Со вчерашнего дня Фридун всем нутром почувствовал, что жизнь его обрела совершенно иной, глубокий, благородный смысл. Прежнюю свою жизнь он сравнивал со светильником, который едва тлел в пустой, заброшенной пещере. Так бесплодно и догорел бы он до конца, ни одному путнику не осветив дороги, или погас бы от внезапного порыва ветра.
Теперь светильник этот стал факелом, вознесенным на высокую гору. Он освещает путь находящемуся в вечном движении беспрерывному потоку людей.
И, быть может, когда-нибудь от этою небольшого, но яркого огня займется великий очистительный пожар. Тогда выпрямится спина дяди Мусы, согбенного под тяжестью заботы о куске хлеба; сотрутся с лица тети Сарии следы бесконечных горестей; заблестит свет надежды и счастья в глазах Гюльназ. Тогда вся деревня, миллионы трудящихся навсегда избавятся от тяжких цепей гнета и нищеты.
Охваченный этими мечтами, Фридун забыл, что часы уже показывают шесть... В это время к дому подкатила роскошная машина. Через минуту раздался звонок, и в комнату вошел высокий молодой человек.
Распечатав протянутый им конверт, Фридун прочитал следующую записку:
"Дорогой учитель! Как мы условились, посылаю за вами машину. Шофер предупрежден обо всем. Не опаздывайте! С глубоким уважением. Шамсия".
- Ладно! Сейчас спущусь! - сказал Фридун щеголеватому шоферу.
Когда шофер вышел, он снова пробежал глазами записку и улыбнулся.
Риза Гахрамани, который в это время находился в комнате, хмуро отложил газету и исподлобья взглянул на Фридуна. Тот прочитал записку вслух.
- Итак, меня ждут везиры и придворные, - не без иронии заключил Фридун, завязывая галстук. - Как говорится у поэта: "Я раб, которого обслуживают султаны!"
- Иди, братец, только не очень задерживайся. Я боюсь, что пользы от великосветского "солнца" ты не получишь, а обжечься можешь.
- Не беспокойся, друг мой, постараюсь вернуться целым и невредимым, все так же улыбаясь, ответил Фридун и вышел из комнаты.
Через несколько минут машина уже мчалась по дороге в Шимран.
Только теперь, сидя в комфортабельном автомобиле, Фридун почувствовал вдруг колебание, но об отступлении уже нечего было думать.
"Будь что будет! Порой и ошибка полезна", - сказал он себе и стал обдумывать, как вести себя на балу.
В аристократическом обществе, которое должно было собраться у Шамсии-ханум, в кругу людей, которые привыкли чувствовать себя господами положения уже от рождения, он должен был держаться без тени смущения, свободно и естественно.
Что ж, он постарается безукоризненно выполнить свою роль!
Тем временем машина была уже в Заргенде. Расположенное на склоне живописной горы, в десяти - пятнадцати километрах к северу-востоку от Тегерана, это дачное место славилось своими водоемами и фонтанами, цветущими садами и парками.
По соседству с Заргендой расположился другой живописный утолок Шимран, который, как и Заргенда, служил в жаркие летние месяцы местом отдыха и увеселений для тегеранских аристократов. Кое-кто из них имел здесь сады площадью в десять и больше гектаров. В тени этих роскошных садов возвышались дворцы, где весело и беспечно проводили время высокопоставленные тунеядцы. Имел свой дворец в Шимране и Хикмат Исфагани.
Фридун и раньше бывал здесь с товарищами, но они только издали любовались красотой этих парков и дворцов. Высокие ограды закрывали туда доступ таким, как они, беднякам.
Тем с большим интересом ехал Фридун на сегодняшний званый вечер.
Шофер остановил машину у высоких ворот. На гудок вышел седобородый старик и, широко распахнув ворота, пропустил их в парк.
Выйдя из машины, Фридун посмотрел на сверкавшее белизной здание и остановился, пораженный роскошью дворца.
Вот на что растрачивались плоды трудов таких людей, как Серхан и старик Муса! Вот какая пышная и праздная жизнь шла среди цветников за высокими толстыми стенами. И это в голодном и нищем Иране!
Охваченный горькими мыслями, Фридун медленно шел по аллее между мощными ветвистыми деревьями. Впереди, на небольшой круглой площадке, в изысканном вечернем туалете встречала гостей Шамсия.
Фридун поклонился своей ученице и скромно остановился поодаль.
Шамсия в сопровождении нескольких девушек и молодых людей подошла к Фридуну.
- Прошу познакомиться!
Фридун, чувствовавший неловкость в кругу этих разряженных и чуждых ему людей, протянул руку близко стоявшему к нему высокому молодому человеку, но тот, отодвигаясь, насмешливо процедил:
- Не лучше ли начать с дам?
Фридуна обдало дурным запахом, исходившим изо рта этого аристократа.
И вдруг Фридун как бы очнулся от внутреннего толчка, точно услышал голос, говоривший ему: "Как могут смутить тебя эти дармоеды и бездельники?" И он почувствовал себя выше и сильнее их.
Фридун повернулся к девушке, которая стояла рядом с ним:
- Извините, ханум!
В глазах окружающих отразилось любопытство. Все точно насторожились. Услышав в голосе Фридуна нотки искренности и силы, незнакомка скользнула по нему ласковым, ободряющим взглядом и протянула руку.
Воспользовавшись этим, Шамсия поспешила представить ее:
- Судаба-ханум! Дочь министра двора!
Фридун с интересом посмотрел на девушку. Ее большие, ясные глаза показались ему прекрасными. Окончательно овладев собой, Фридун пожал благоухающие тонкими ароматами ручки дам и повернулся к мужчинам.
Разбившись на группы, гости разгуливали по обширному парку. Вечерняя прохлада нежно ласкала лицо, лучи заходящего солнца освещали верхушки чинар.
Через каждые десять-пятнадцать шагов стояли готовые к услугам лакеи. Угадав по легкому движению гостей их желание, слуги бесшумно подлетали с подносами, на которых были чай, кофе, шербет, сладости, фрукты, сигары или папиросы.
Перед дворцом с мраморными колоннами, играл оркестр. Некоторые из гостей танцевали, но общество еще не было достаточно оживленно, и большинство присутствующих просто прогуливалось по аллеям парка.
Изредка Фридун встречался со своими новыми знакомыми, но те каждый раз окидывали его невидящим взглядом и проходили мимо. Лишь одна из девушек, первая, с которой он познакомился, Судаба-ханум, при встрече улыбалась ясными глазами и заговаривала с ним.
Узнав о том, что он недавно из Азербайджана, она стала проявлять к нему еще больший интерес. Составивший о ней мнение как об искренней и простой девушке, Фридун не мог понять, почему окружавшие ее молодые люди и девушки были заметно холодны и даже высокомерны с дочерью министра двора. И только впоследствии он узнал причину такого отношения аристократической молодежи к Судабе-ханум.
Судаба родилась в Азербайджане, в бедной крестьянской семье. Много лет тому назад, когда ей было всего три месяца, министр двора взял в плен ее мать и сделал своей женой. В высших аристократических кругах Судабу и ее мать долгое время презрительно называли: "Военные трофеи"...
