Василий Дворцов - Аз буки ведал
У ворот стоял мотоцикл. Знакомый мотоцикл. И от реки, зло и железно улыбаясь, к нему шел Джумалиев. Ага, вот теперь-то дверь мышеловки громко хлопнула.
- Какая встреча! А? Неужели ты подумаешь, что она случайна? Нет, хорошие люди всегда находят друг друга.
- Согласен. И тоже немного рад.
- Ты здесь что, знакомых ищешь? Москвичей? Или москвичек? А? Тогда, как найдешь, мне сообщи. Чтоб твою личность подтвердили. И еще скажу только тебе, по секрету: я ваших москвичек не имел еще. Позор для просвещенного человека. Шучу. Но ты мою шутку понял. Я ведь этот лагерь обязан досматривать, работа наша такая. Должен все упреждать. Мой отчет - то, что на моем участке ничего ни с кем не случилось. Это следователь или там прокурор от преступлений кормятся. От громких дел. А я от тишины.
Джумалиев со своей неприятной привычкой держать, придавливая, человека за руку тихо-тихо, но настойчиво подводил Глеба к выходу. "Сейчас посадит в свой самокат. Довезет до тех парнишек. А они очень тихонько- главное, чтоб в отчете участкового была полненькая тишина, - прирежут. А останется только одна проблема - за плотину труп сбросить. Далее Катунь сливается с Бией и дает начало великой сибирской реке Оби. Ты вроде имел знакомых в Новосибирске? Через недельку донесет".
- Ты что, меня не слышишь?
- У меня здесь встреча с начальником лагеря. Мы с ним к главе района собирались.
- С Дажневым? Не повезло тебе. Они уже с утра вместе в Горно-Алтайск укатили, на пару дней. Какая-то туда шишка прилетает. А здесь потом охотиться будут.
- А Дажнев при чем?
- Так тот ему какой-то дружочек по комсомолу. Это ж народ друг дружке рубахи на собраниях дерет: кто, мол, из кандидатов лучше. А те-то все из одного теста. И из одного корыта. Так только, кто больше прихлебывает... Я тебя опять спрашиваю: у тебя тут сколько знакомых?
- Есть кое-кто.
- Москвичи или как?
- В основном да. А что?
- А то! Ты сейчас где гулял?
- Нигде, я только подошел.
- Медленно ходишь. Я утром на кордоне был. Анюшкин сказал - ты здесь. А с утра сколько прошло? Медленно, не спеша ходишь.
- Я же городской, непривычный. Там все на метро да на метро.
Джумалиев провел Глеба мимо своего мотоцикла, мимо ворот. Теперь они шли в сторону кухни. Все-таки какой же участковый непроницаемый: тугая, сырая, тяжелая глина, такой, не излучающий никакого тепла, водянистый, зеленовато-серый грязевой ком. Эта его пугающая и отталкивающая водянистость сочилась из его крупных пор, лоснилась по жидким черным волосам на угрястой шее, парила над широкой непросыхающей спиной. Вот куда, скажем при нужде, ему врезать, чтобы вырубить? Похоже, у него нервных окончаний на поверхности и близко нет: шоковый удар тут не поможет. На излом - силы не хватит. Вообще, чувствуешь себя как песик рядом с бегемотом. Даже не укусить. Эх, почему Глеб в культуристы не подался? Как часто в жизни не хватает простой пары десятков дополнительных килограммов мяса. Для пущей уверенности. И уважения собеседников.
- Посидим здесь.
Они сели под навес с самого края длинного стола. Джумалиев был в "списках": к ним сразу же подошла молодая женщина, вежливо, но устало поздоровалась, назвала дежурные блюда. Участковый попытался было привычно попошлить, но, натолкнувшись на терпеливое молчание, быстро согласился и на щи, и на лапшу с тушенкой. Есть Глебу хотелось жутко. И это было неплохим признаком еще не скорой кончины.
- Вот служба, весь день на колесах. А в "уазике" движок стуканул. Так теперь как пацан на этой тарахтелке. Весь в пыли. Ты-то пешочком ходишь, на пейзажи любуешься. Цветочки там нюхаешь. Для здоровья-то ходить полезно. А у меня по вечерам поясница отваливается. Хондроз замучил, хоть кричи иной раз. Мне бы щас съездить в Белокуриху, подлечиться немного. Да льготы нам в МВД посрезали, теперь никаких зарплат не хватит... Блин, как какая заваруха, так нас, ментов, сразу вспоминают. Как чуть затихло - пошли вон! Обидно. Хоть бы где какой переворот затеяли... Ты-то не воевал? Нет? Точно? А то что-то ты такой смелый... Или еще не пуганный?
Джумалиев вдруг низко наклонился к лицу Глеба. Крошка с его мокрой губы упала в тарелку. Светло-карий, неблестящий и не моргающий на свету взгляд земноводного... Точно? Да! Вообще вся эта исходящая от него "сырая" энергия - самая обычная энергия земноводного. Да! Он просто-напросто жаба. Гигантская, наполненная холодной болотной водой, пупырчатая, мерзкая жаба. Жаба. Нет, ты теперь меня не напугаешь: я же тебя просто проткну! Любой проникающий удар, и ты - лужа! Слизь.
Глеб улыбнулся и отодвинул тарелку.
- Пуганый. Но и самому пугать приходилось.
Джумалиев с ходу не включился:
- Кого приходилось? А? - И опять, как тогда на кордоне, раскрученно запсиховал. - Ты мне ешь! Ешь, тебе говорят. Все съешь, что тебе люди принесли. Потом только красуйся. Что, блин, если нос не ломали, ты героем себя корчишь? Да я таких, как ты, красавчиков еще в армии языком заставлял себе жопу лизать! Да я таких хорошеньких - за уши и...
Была у лисицы избушка ледяная, а у зайца лубяная. Была у Джумалиева вилка алюминиевая, а у Глеба стальная. Откуда она попалась - с округлой, тяжело литой рукоятью и тонкими острыми-острыми длинными зубцами? Глеб крепко зажал ее в кулаке зубами вниз и с размаху всадил в деревянную столешницу рядом с ладонью участкового. Вилка, прежде чем согнуться, ушла глубоко-глубоко. Чуть ли не до середины зубов. Как, однако, хорошо снимают возбуждение колющие и режущие предметы. Наступила очень приятная тишина. И Джумалиев прокололся уже окончательно:
- Ты... Ты это зачем? Мог же промахнуться? Ты это зря. А если бы я тебя сейчас из лагеря вывел? Ты знаешь, кто там тебя караулит. Я же тебя по-хорошему просил пока с кордона не отлучаться... Просил. По-хорошему.
Губы у него окончательно посерели. И теперь он уже не был хозяином стола. Да и сам стол теперь стал только частью кухонной полянки, а та только частью густо населенной вселенной, в которой было еще очень много хозяев. Даже от пылающих в отдалении плит на них внимательно смотрели несколько пар глаз: так хорошо стол брякнул, и чашки тоже неплохо подпрыгнули. И как мы теперь разговаривать будем? Потихоньку? Главное ведь сговориться. И лучше на самой тихой ноте. Нам все равно сейчас не разойтись.
- Я не сам оттуда ушел. Меня попросили к охоте койку освободить.
- Так бы сразу и говорил.
- А ты бы так сразу бы и спрашивал. Вот так именно, без рукоприжатий.
- Мне же тебя прикрывать надо. Не то пришьют как барана. А я даже без оружия. Дубинка только. С ней не расстаюсь: деревня. Здесь же все всем родня, никого посадить нельзя. Тот - племянник, этот - сват. Поэтому, если что - поймаю, отдубашу по ребрам, чтоб месяцок покряхтел, и все. Говорят, Лев Толстой тоже за этот метод перевоспитания был. Не послушались либералы графа. Поел? Пойдем, а то ты тут слишком много внимания возбуждаешь. У женщин.
Они встали, издали покивали официантке и пошли к воротам.
- Ты мне и непонятен, и не нужен. Я и без тебя бы жил. Но есть просьба подключить тебя к кислороду. На фиг? Не знаю, не пойму. Короче, лучше сам пойми: тут республика. Тут каким бы ты хорошим русским ни был - все равно ты хуже последнего шорца. Но сами алтайцы народ в большинстве дрянь, грязь сопливая. Да и спиваются напрочь. Тут все казахи держат. На круг - из русских в начальниках только директор лесозавода. Да и то потому, что на казашке женат. Русские, конечно, недовольны. Дергаются. Но ты-то свой, понимаешь: их власть кончилась. Хватит, поутирали они нас. Потыкали в морду. Подоили. Теперь мы им кровь попьем. Если чего - Китай рядом. Рано или поздно - русским конец. До Урала гадов отгоним! Но пока силы надо копить. В кулак. Наверное, поэтому ты нужен. Мы-то здесь все давно поделены, кто за кого. А ты новенький. Ничей. Тебя и Дажнев поддерживает. А это величина. И Семенов. Тебя они как бы за своего держат. Но главный здесь, конечно, поп. Ладно, его пока рано. Короче, тебе все равно выбора нет: либо в стаю, либо в петлю. Но ты же наш по крови-то! Ты же все равно для русских "косоглазым" всегда только будешь! Значит, и этого у тебя выбора нет.
Джумалиев увлекся своей изысканно ловкой, дипломатичнейшей речью. Сколько же он умных, ловких, убедительных слов сказал, ни разу не заматерившись! Но при этом он все как-то уменьшался, опадал в объемах и массе. Теперь, при равном росте, он и заглядывал в лицо Глебу снизу вверх, слегка сгибаясь в пояснице.
- Тут кедровая республика, это что банановая. Все со всеми на связке. Одиночки тут сразу умирают.
- Как ветврач?
- Вот-вот, точно. Довыпендривался, герой. Умный уж больно был, принципиальный. Теперь закопали.
- А скоро и меня рядышком.
- Если будешь с нами - прикроем. Здесь люди, кто с умом, деньги делают. Хорошие деньги. Но делятся. Касса общая. Тут ведь тебе и корешки, и кедр, и золотишко с камешками, и главное - дорожка из Ташанты. А по ней, сам понимаешь, анаша ходит. Ты если дураком не прикинешься, то со своей московской задницей быстро наверх выйдешь. Домой-то возврата, поди, нет? А? Наварил там, поди, делишек? Молчишь. Иначе каким феном тебя сюда надуло?
