Ирина Грекова - На испытаниях
- А может, не пойдем? - сказал Чехардин, светлыми своими, розовыми сейчас глазами глядя на солнце. - И есть-то не хочется. Ну его к черту, этот ужин.
- Не демобилизовывайте масс! - крикнул Теткин. - Пойдем стройными рядами на трехразовое питание.
Его поддержал Скворцов:
- Придется пойти, в порядке дисциплины.
Пошли. Теткин воинственно шагал впереди. В свете заката его лысина блестела, как помидор.
- Товарищи, вы видите перед собой победителя, - сказал Скворцов. - Не далее как вчера наш доблестный Теткин ходил в пойму с прекрасной незнакомкой, имя которой начинается с буквы "Э".
- Откуда ты знаешь?
- Ха! Вы имеете дело со Скворцовым. Моя агентура не дремлет. Я знаю не только о самом факте прогулки, но и о той роковой роли, которую сыграли в ней комары...
- Замолчи ты, пошляк.
- Если бы не комары, - невозмутимо продолжал Скворцов, - напавшие на него и его даму в наиболее ответственный момент, наш Теткин, как честный человек, должен был бы жениться...
Он старался говорить как всегда, но что-то не говорилось ему сегодня, не острилось. Должно быть, духота.
Из столовой пахло застарелым борщом. У входа стояли и бранились толстый повар в колпаке и заведующая товарищ Щукина.
- Бандит ты, а не баба, - говорил повар.
- А я тебя проработаю, - отвечала Щукина.
В офицерском зале никого не было. Пришедшие сели за столик, горячие руки сразу прилипли к клеенке. Скворцов с ужасом обнаружил, что ему не хочется есть. Небывалый случай! Это уже последнее дело. Но тут он услышал женский голос, негромкий, с легким переломом на каждом слове, - и понял, что пришла Лида Ромнич. Он не ждал ее сегодня - их группа работала на дальних площадках, у сухого озера. Лида вошла, поздоровалась, и он сразу полез на седьмое небо, даже есть захотелось. Она села за стол, переставила солонку с места на место, налила себе воды. Все, что она делала, казалось ему необычайно значительным, он следил за ней со вниманием и восторгом, доходящими в своей совокупности даже до какой-то досады. Что-то от него требовалось, но он не знал что. "Ну, посмотри на меня, ну, улыбнись же, ну же", - думал он. Она посмотрела и улыбнулась. Он понес какую-то несусветную чушь, только чтобы она засмеялась. Она засмеялась, но от него все еще что-то требовалось.
Вошел повар, утираясь колпаком.
- Ужинать будем?
- Очень даже будем, - ответил Скворцов.
- Сознательные офицеры в такую погоду не ужинают. Вредно. Мы и то не готовили. Один лапшевник, с обеда не покушали.
- Ну, давайте лапшевник. Пф, духота.
- Не иначе как тридцаточка идет, - сказал повар.
- Что за тридцаточка? - спросил Чехардин.
- Суховей, - пояснил Скворцов.
- Молчи, - перебил его повар. - Никакой не суховея. Это в России суховей, а здесь тридцаточка.
- А почему так называется? - спросила Лида.
- Примета такая. Дует он и дует, и три дня, и три ночи, а как подует три дня и три ночи, то будет надвое: или перестанет, или будет дуть еще месяц, а в месяце тридцать дней, вот и называют тридцаточка. Очень от нее люди томятся. Вредная очень. А вы ужинать выдумали.
- Ничего не поделаешь, - сказал Скворцов. - Мужчина должен быть свиреп.
Подали лапшевник - он был несъедобен: остывший, склеившийся монолит. Ели только Теткин и Скворцов, Теткин даже две порции. После ужина вышли на улицу - там было не свежее, чем в офицерском зале. По горизонту, вспыхивая и переползая с места на место, бродили огни. Это горела степь. Она горела уже несколько дней: где-то на стрельбах подожгли траву, и теперь пожары кочевали по всей округе, их никто не тушил - горела ведь только трава, это никого не беспокоило, кроме змей и тушканчиков.
- Слышите, пахнет дымом? - спросил Теткин.
Пахло не дымом, а чем-то гораздо похуже. Вскоре они вступили в зону нестерпимого зловония: оказалось, что посреди площади лежит дохлая собака.
- Какое амбре! - восхитился Скворцов.
- Эту собачку еще третьего дня машиной задавило, - радостно сообщил Теткин.
Лида Ромнич вдруг рассердилась, даже ноздри задрожали:
- Что за безобразие! Здесь же люди живут! Почему не уберут собаку?
Теткин захохотал:
- Наша общественница развоевалась. У нее это бывает.
- Можете жаловаться, - в нос протянул Чехардин.
- И пожалуюсь.
- Генералу Гиндину, - подсказал Скворцов. - Ему как раз сегодня нечего делать.
- Именно генералу Гиндину! - вскинулась Лида.
- Когда же вы к нему пойдете?
- Сейчас.
- А не поздно? - усомнился Манин.
- Что ты, поздно! - ответил Теткин. - У него, как в министерстве, до поздней ночи работают.
- Пойти мне с вами? - спросил Скворцов.
- Нет, я одна, - сердито ответила Лида.
18
В кабинете генерала Гиндина горела лампа с зеленым абажуром, резко выделившая на столе освещенный круг. Углы комнаты тонули в подводной тени. Со стены пристально глядел большой Сталин с тяжелыми усами, в тяжелой раме, критически поджав полумесяцами нижние веки. Генерал в расстегнутом кителе на голое тело сидел за столом и работал. Тикали часы, вентилятор шевелил листки настольного календаря, и жирные черные цифры все время сменяли друг друга, вызывая ощущение неустойчивости времени. Часы тоже тикали неравномерно: то торопились ужасно, то вдруг замедляли ход и становились почти неслышными.
Гиндину было нехорошо. Он уже принял нитроглицерин, но стеснение в груди не проходило, и железная скованность в левом плече - тоже. Он с жалостью посмотрел на свою жирную седую грудь, заметно вздрагивавшую от толчков сердца, но тут же осадил себя: "Спокойно, Семен, все будет хорошо. Только не распускаться". Пожалуй, разумнее всего было бы пойти домой и лечь, но дома у него, собственно, не было, а мысль о своем номере с люстрой и картиной "Три богатыря" была ему противна. Он продолжал работать, просматривая документы и останавливаясь на местах, отчеркнутых по полю синим карандашом. Эти привычные "боковички" (сигналы опасности!) сегодня тоже казались неприятными, хмурились синими бровями.
Он обрадовался, когда вошел ординарец.
- Товарищ генерал, к вам какая-то гражданка добивается.
- Пусть войдет.
Гиндин встал и застегнул китель.
Вошла Лида Ромнич. Генерал удивился:
- Вы? Как приятно! Чем обязан?
Лида прямо взглянула ему в глаза и сказала:
- На площади лежит собака.
- Что это, стихи? - спросил Гиндин.
- Нет. На площади действительно лежит мертвая собака и... пахнет. Лежит уже третий день, и никто ее не убирает. Я решила обратиться прямо к вам.
- И правильно сделали. Садитесь, пожалуйста. Подождите минуточку, сейчас я приму меры.
Лида опустилась в глубокое кожаное кресло, мгновенной прохладой коснувшееся ее локтей. Генерал сел за стол и позвонил. Появился ординарец. Гиндин повертел в руках карандаш и спросил:
- А где у нас может быть сейчас начальник КЭЧ?
- Майор только что прошел к себе, товарищ генерал.
- А ну-ка пригласи его сюда.
- Слушаюсь, товарищ генерал.
Ординарец вышел. Гиндин любезно, наклонив голову, глядел на свою посетительницу.
- Вы не поверите, как я счастлив, что вы зашли ко мне.
- Я зашла... из-за собаки.
- Тогда я счастлив, что умерла эта собака. Иначе я не имел бы удовольствия видеть вас у себя... Но раз уж вы пришли, давайте побеседуем. Может быть, вы в чем-нибудь испытываете нужду? Питание? Помещение? Говорите, я к вашим услугам.
- Нет, спасибо, мне ничего не надо.
- Может быть, хотите переехать в "люкс"? Отдельный номер с видом на пойму. А?
- Нет, спасибо.
- Скажите, а какое вино вы любите?
- Плодоягодное.
- Не шутите, я говорю серьезно.
- В такую погоду - никакое.
- А в прохладную погоду?
- Право, не помню. Это было давно.
- А вы все-таки вспомните.
- Какой вы смешной! Ну, цимлянское.
- Завтра же пошлю самолет за цимлянским.
- Ради бога, не надо.
- Там, в Москве, была одна женщина, - задумчиво сказал генерал, - я ее любил, а она меня нет, вы представьте себе, она меня не любила. Однажды она обмолвилась - просто так, в разговоре, - что обожает розы. Я послал в Крым один из своих самолетов... На следующий день у ее ног были две корзины роз... И знаете, это был единственный случай, когда я увидел в ее глазах искру нежности... Отчего вы улыбаетесь?
- Слишком много.
- Чего?
- Ног и корзин.
- О, да вы умница. С вами на стандарте не проедешь. Виноват - привычка.
- А где она сейчас, эта женщина?
- В Москве. Мы с нею уже давно не встречались. В прошлом году она вышла на пенсию... Понимаете? Моя любовь - пенсионерка. Это смешно?
В дверь постучали.
- Войдите! - крикнул Гиндин.
Вошел офицер с испуганными глазами.
- Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию явился.
- Являются привидения, товарищ майор.
- Виноват. Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию прибыл.
- Так-то лучше. Я хочу познакомить вас с представителем Москвы. Майор Пряхин, начальник КЭЧ. Лидия... Кондратьевна, если не ошибаюсь.
