Ирина Грекова - На испытаниях
- Слушай конструктора, капитан.
Постников неохотно оборотился. Лида горячо стала объяснять ему схему рикошета, тыча карандашом в блокнот. Скворцов не слушал, что она говорит, он просто следил, как менялось у Постникова выражение лица, переходя от презрительного к почтительному.
- Сечешь, капитан? - спросил Скворцов.
- Секу.
- А валы придется перекопать, - заключила Лида. - Сделаете новые, по такому вот профилю. - Она вырвала листок из блокнота.
- Есть перекопать, товарищ конструктор.
Скворцов и Лида уходили к своей машине, а Постников смотрел им вслед. Они уезжали, а он оставался. Потом они улетят в Москву, всякие там свои диссертации писать, а он опять останется. В степи, в жаре, в мошке. Жара не жара - вкалывай. И всегда так. Приедут, поглядят, покритикуют - и снова к себе, на север. Дождь у них идет. Мостовые блестят, девушки в разноцветных плащах, как розы. Москвичи, сукины дети. Впрочем, она ничего баба. Раздражал его, собственно. Скворцов - болтун, пустопляс. Смеется, зуб стальной. И чего она в нем нашла?
Машина была горячая, как сковорода.
- Игорь, домой.
Тюменцев включил двигатель. Газик затрясся.
- Между прочим, Игорь, - заметил Скворцов, - вот что мне в голову пришло, пока я там сидел: почему ты не взял высокое напряжение прямо с трамблера на корпус?
- Такой вариант я рассматривал, он для меня не годится. Этот вариант работает только при включенном моторе. Я тогда на случай не должен мотор выключать. А за пережог горючего тоже не похвалят.
- Эх, - вздохнул Скворцов, - если бы меня так девушки любили, я бы их пугать не стал. Идите ко мне, милые, сказал бы я на твоем месте.
Тюменцев нажал стартер. "ГАЗ-69" забормотал и тронулся в путь. Дорога уходила в степь. Скворцов сказал наконец вслух то, что думал про себя целый день:
- Степь чем далее, тем становилась прекраснее.
17
Еще один день прошел, жаркий и необычайно тяжелый. К вечеру легче не стало. В небе, затянутом плотной дымкой, медленно опускалось тусклое красное солнце с резко обведенным круглым контуром. Воздух не шевелился, скованный неопределенным ожиданием.
В каменной гостинице, раздевшись до трусов, лежали на кроватях Чехардин, Скворцов и Манин. Вернувшись с поля, они не пошли даже купаться, а сразу же полегли. В номере было сверхъестественно душно. Накалившиеся за день стены немилосердно излучали жар. Чехардин и Скворцов курили, дым неподвижно висел над каждой кроватью, не смешиваясь с окружающим воздухом. Мании был некурящий и обычно любил постращать своих сожителей раком, и не каким-нибудь, а нижней губы. Но сегодня он так истомился, что даже о раке забыл.
- Хочу холодного пива, - сказал Чехардин, - чтобы в большой тяжелой кружке, чтобы вся запотела и капельки на боках... Вульгарная московская кружка пива.
- Разговор о пиве в настоящих условиях приравнивается к идеологической диверсии, - отвечал Скворцов.
- Айв самом деле, - невинно сказал Манин, - почему это здешняя торговая сеть не продает прохладительных напитков?
- Эх, Ваня-Маня, святая простота.
- А я и правда не вижу причин.
- Их более чем достаточно, - сказал Чехардин. - Организовать продажу прохладительных напитков в здешних условиях - дело нелегкое. Нужна тара, бочки, емкости, лед, пятое-десятое, вода, наконец. А чего ради они будут стараться? Какие рычаги приведут в действие всю эту махину?
- Забота о живом человеке, - ответил Манин и сам застеснялся.
- Вот-вот, - усмехнулся Чехардин. - Очень типично. На словах марксист, а чуть до дела дойдет - типичный идеалист. Сознание первично, материя вторична, так, что ли?
- Я этого не говорил.
- Простите, я только довел вашу мысль до логического завершения. Забота о живом человеке! Вещь, конечно, полезная, но утверждать, что таким рычагом вы сдвинете проблему снабжения, - значит быть идеалистом. Помимо заботы о живом человеке нужны другие, экономические рычаги. Нужно поставить торговую сеть в такие условия, чтобы ей было не только душеспасительно, но и выгодно заботиться о живом человеке. Как говорил один мой приятель: "У всякого есть совесть, но надо создать такие условия, чтобы хочешь не хочешь, а она проявлялась".
- Это не наша, это капиталистическая мораль, - искренне страдая, сказал Манин.
- Так я и знал, что вы пустите в ход какой-нибудь жупел. Известный прием: подобрать подходящее к случаю бранное слово - и спор кончен. Нет, вы попробуйте подумать, ей-богу, неплохо иногда подумать.
- Я и думаю, но не вразрез с основными принципами. А вы... ошибаетесь.
- Вполне возможно. Думающий человек не застрахован от ошибок. Это знает каждый, кто когда-нибудь пробовал думать сам.
- Я с вами согласен, - сказал Скворцов. - Рычаги нужны. Помните, я вам рассказывал про ту бабищу из "Лихрайпотребсоюза"? Ее бы каким-нибудь рычагом... Сидит, как царица, и на лице - глубочайшее презрение ко мне, живому человеку...
- Естественное презрение владельца к неимущему.
- Чем же она владеет?
- Как чем? Информацией! Пока существуют дефицитные товары, существуют и владельцы информации. Информации о том, где, какой и в каком количестве появится товар. Эту информацию можно продать, купить, обменять (ты - мне, я - тебе). А власть! Возьмите хотя бы Ноя! Завези в Лихаревку вдоволь напитков - и лопнет ваш Ной как мыльный пузырь.
- А я люблю Ноя, - вступился Скворцов. - Что-то есть в нем широкое. Этакая бескорыстная, я бы сказал, любовь к материальным благам. Он ведь не для себя - ему угощать надо.
- Дефицит, - сказал Манин, - явление временное. Конечно, есть еще некоторые трудности, но это болезни роста. Когда мы добьемся подлинного изобилия, небывало высокого уровня производства на душу населения, дефицита не будет.
Чехардин выслушал и сказал задумчиво:
- У буддийских народов есть весьма остроумное устройство - молитвенное колесо. Когда верующему приходит в голову помолиться, ему даже не надо произносить слов, достаточно повертеть колесо.
- А что, я что-нибудь не то сказал? - обеспокоился Манин.
- Наоборот, даже слишком то. То, да не то. Наш дефицит в большинстве случаев обусловлен не бедностью. Мы достаточно богаты для того, чтобы выбрасывать на ветер, уничтожать, гноить огромные материальные ценности. Представьте себе все это в масштабе страны! Несобранные урожаи; зараженные сорняками, гибнущие поля; в огромных количествах производимый никому не нужный ширпотреб... Это все - чистые издержки. А ведь общие принципы разумного управления известны. Экономическая система, как и техническая, должна основываться на принципе обратной связи. В технике мы признаем обратную связь, а в экономике упорно ее отрицаем!
Манин покраснел чуть не до слез и сказал дрожащим голосом:
- Ну уж это... Это я не знаю что... Это какая-то кибернетика.
- Еще один жупел. Сейчас вы обзовете меня апологетом буржуазной лженауки. Слово-то какое: "апологет"...
- А есть еще хуже: "молодчик", - сказал Скворцов.
- Одно другого стоит.
На этом месте разговор прервался, потому что вошел Теткин, очень веселый, и заорал:
- Ужинать, братцы! Скорей в портки и ужинать! Я по такой жаре ненормально жрать хочу!
Он схватил со стола графин с водой, желтой, как чай, и горячей почти как чай, хлебнул из горлышка, сморщился, сплюнул, уронил пепельницу, захохотал и удалился, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
- Это он всегда такой жизнерадостный? - осведомился Чехардин.
- Всегда, - ответил Скворцов, натягивая брюки. - Вчера утром он потерял шляпу и по этому поводу хохотал до обеда. Потом нашел шляпу и хохотал уже до вечера.
Манин оделся раньше других и вышел.
- Напрасно вы при нем, - сказал Скворцов.
- А что? Разве он...
- Нет. Просто пай-мальчик, потому и может продать. И не потихоньку, а в открытую. Выступит на собрании и начнет в порядке самокритики со слезами на глазах поносить себя самого за то, что вас слушал...
- А ну его к черту, пусть поносит, - рассердился Чехардин. - Чего в самом деле бояться? Двум смертям не бывать...
- Это верно. Только боимся-то мы не смерти, а чего-то похуже.
- Страшна не смерть, а унижение.
- Страшна не смерть, а когда люди от тебя отвернутся.
- Кому что. Между прочим. Скворцов, вы, кажется, думающий человек...
- Не очень.
- Все равно. Так вот, не скажете ли вы мне: чем мы, собственно говоря, живы?
- Странный вопрос. Мы с вами или вообще?
- Мы с вами.
- Ну, работой. Скорее всего работой.
Чехардин улыбнулся:
- Я так и знал, что именно это скажете.
- А вы что скажете?
- Я с вами вполне согласен.
- Работа плюс чувство юмора. Не так ли?
- Плюс, а не минус. Мы, пожалуй, пришли к соглашению.
- Ну, хватит философии - в самом деле пора ужинать.
Внизу, у подъезда, стояли Теткин и Манин. Теткин кокетливо обмахивался найденной шляпой. Сплющенное, раздутое в боках огромное солнце сидело уже на самом горизонте. Духота становилась зловещей.
- А может, не пойдем? - сказал Чехардин, светлыми своими, розовыми сейчас глазами глядя на солнце. - И есть-то не хочется. Ну его к черту, этот ужин.
