Исмаил Шихлы - Буйная Кура
Каменотесы работали с утра до вечера, не разгибая спины, заваленные со всех сторон осколками камней.
В народе говорили, что царь хочет поскорее проложить эту дорогу, чтобы соединить Тифлис с Ереваном. А Ереван с Баку - Азербайджаном, а нужно это для удобного передвижения войск к границам России с Турцией. Видимо, обыкновенная земляная дорога, проходящая несколько выше, по склонам холмов, не годилась для этой цели. И правда, это была древняя заброшенная дорога. Старики говорили, что по той дороге проходило некогда множество караванов. А еще раньше по этой дороге шли грабить Тифлис Шах-Аббас и Ходжар. Именно по этой дороге приходил сюда грузинский царь Ираклий, совершая набеги на деревни и села, расположенные по берегам Куры.
На этой дороге, недалеко от Гейтепе, сохранился древний мост, соединяющий узкий переход в месте слияния Куры и Храма. Он построен из желтого кирпича. Внутри кирпичных опор имеются небольшие помещения вроде камер, загороженные железными решетками. Сейчас из страха никто не проникает туда, кроме птиц, да, правду сказать, никто и не знает, как туда войти. Говорят, раньше были лестницы и путники, застигнутые ночной темнотой и боявшиеся разбойников, укрывались и ночевали в этих камерах. Другие говорят, что камеры устроены для сторожей.
Есть и легенда о постройке моста. Будто бы жили на берегу Куры двое влюбленных. По красоте они не уступали друг другу. Но юноша встретил богатую девушку и предпочел ее своей бедной красавице. Тогда она, чтобы доказать верность своей любви, построила этот мост там, где сливаются реки, а чтобы доказать крепость ее, велела замешать раствор не на воде, а на козьем молоке. Вот и стоит этот мост века, и ничего ему не делается.
Инженеры, строители дороги, подтвердили, что мост построен на козьем молоке, и даже решили не строить новый мост, а немного отклонили дорогу и вывели ее к древнему мосту, вполне надеясь на его прочность и крепость.
Потом строители ушли, а дорога осталась. Остался и дом "Заеж". Некоторое время он пустовал. Кто-то ночью сорвал и унес дверь и оконные рамы. Но однажды в "Заеж" снова приехали люди из города. Они перестлали пол, вставили новые рамы, сделали новую дверь, а на столбе веранды повесили синий железный ящик.
Теперь по вечерам окна дома не ярко, но постоянно светились. Там жили двое людей, мужчина, почтовый чиновник, и пожилая женщина, как видно - его мать. Эти люди встречали фаэтоны, едущие в Тифлис, Ереван, Гянджу, отдавали им письма, брали письма у них. Иногда около дома останавливались казаки, сопровождавшие фаэтоны с колокольчиками. Проезжие иногда отдыхали в этом доме, иногда оставались ночевать. Застигнутые в пути темнотой или непогодой тоже всегда могли найти там желанный приют. Иногда казаки с саблями наголо сопровождали мимо этого дома арестантов.
Потом жизнь на дороге замерла. Все меньше людей стало ездить по ней. Уехали из придорожного домика его обитатели. Некоторое время он снова стоял пустой.
Но два года назад приехал неизвестно откуда и неизвестно зачем молодой мужчина лет двадцати пяти и поселился в пустующем домике. Никто не знал, кто он такой. По виду - по смуглому лицу и по черным волосам - он мог бы сойти за правоверного, однако людей смущала одежда незнакомца. Он носил солдатские сапоги и длинную косоворотку с вышитым воротником, которую подпоясывал шелковым крученым пояском с кисточками на концах.
Он носил также длинные волосы и бороду и, по совести говоря, напоминал своим видом русского или цыгана.
Дотошные гейтепинцы вскоре знали уж, что у приехавшего всего имущества один небольшой сундук, матрац, одеяло и большая теплая шуба.
Звали приезжего Ахмед. Говорил он с непонятным акцентом. Он, правда, пытался убедить людей, что он мусульманин, но все равно все его считали за русского и называли двояко: либо Почт-Ахмед, либо Рус-Ахмед.
Рус-Ахмед жил замкнутой, можно сказать, отшельнической жизнью. Никуда не отходил от своего дома, поглядывал на дорогу и, если видел, что никто не едет, не скачет, брался за лопату и начинал копаться в земле.
В первое время люди сторонились Рус-Ахмеда. Что общего может быть у правоверного мусульманина с крещеным человеком? Но постепенно привыкли к нему.
Ахмед купил лошадь, арбу, привез из города бочку для воды. В верхней части Гейтепе земля сухая, без полива там не вырастет ничего. Каждый день Ахмед ездил дватри раза на Куру за водой. Вокруг дома начала приниматься зелень.
Ахмед любил временами поохотиться, половить в Куре рыбу. Как и все гейтепинцы, он не любил сетей, а устраивался на каком-нибудь пне и маленькой удочкой ловил небольших рыбок. Сельские ребята иногда подшучивали над ним, а порой подходили к нему, и тогда завязывался разговор. Ледок отчуждения понемногу таял.
Рус-Ахмед часто сидел на крыльце "Заежа" и читал книгу. Иногда, собрав вокруг себя ребят, он рассказывал им о далеких краях, дремучих бескрайних лесах, шумных городах, больших реках, о странах, в которых царствуют снег и мороз. Ребятам больше всего нравилось, когда он рассказывал о замерзших реках, о том, как переезжают по ним арбы, о том, как люди гуляют прямо по воде или катаются на санях. Среди этих ребят был и младший сын Джахандар-аги Ашраф.
Их знакомство началось со спора.
Однажды Ахмед бродил неподалеку от дома Джахандар-аги по лугу, который тянулся вдоль берега Куры. По тропинке он шел в сторону просяного поля, надеясь подстрелить куропатку, которая, как он думал, прилетит с того берега Куры, чтоб поклевать просо. Вдруг из-под ног Ахмеда выпорхнула перепелка. Она стрелой пролетела в сторону поля. Два выстрела прозвучали одновременно. Птица камнем упала в траву. Ахмед поднял с земли птицу, и тотчас услышал гневный и резкий голос:
- Эй, Рус-Ахмед, я подбил эту птицу!
Ахмед повернулся и увидел подростка с ружьем в руках. Ему было лет четырнадцать - пятнадцать. На нем была черная вышитая чоха. Серая бухарская папаха сдвинута на затылок, иссиня-черные волосы упали на лоб. Мальчик, как видно, был очень взволнован.
- Откуда ты знаешь, что ты подбил птицу? Ведь я тоже стрелял!
- Как это откуда? Я не упустил до cих пор ни одной птицы.
- А вот сегодня может быть, упустил.
- Я говорю: отдай мою перепелку!
- Ну, а что будет, если я не отдам?
Парень поднял ружье:
- Убью.
- Разве человек может драться из-за такой пичужки? Хочешь, я подарю тебе ее?
- Не нужно мне никаких подарков. Я подбил ее, она моя. Кроме того, это наш луг.
Ахмед улыбнулся детской горячности Ашрафа. Побелевшее лицо мальчика выражало гнев.
- И все, что находится здесь, все ваше?
- А как же, по-твоему?!
- И лес на той стороне?
- Все.
- И вода?
- Перестань шутить. Давай сюда птицу!
Ахмед протянул птицу Ашрафу. Парень поднял крыло птицы и посмотрел, куда ударила дробь. Гнев на его лице исчез. Ахмед увидел на лице парня улыбку, а в глазах радость. В то же время ему как будто было жаль перепелку. Он разглядывал ее с любопытством ребенка, а не охотника.
- Ну что, доволен?
Ашраф улыбнулся. В улыбке проскользнула вроде как виноватость. Но нельзя было сказать, чем он огорчен - тем ли, что убил птицу, тем ли, что отнял ее у Ахмеда.
- Так где же мне теперь охотиться? Я вижу, все здесь ваше. Наверное, ты не разрешишь мне и рыбу ловить в Куре?
Ашраф не уловил шутки в разговоре Ахмеда.
- Вода в Куре не моя и рыбы ничьи. Они божьи. Какое мне до них дело.
- Птица тоже ведь божья, однако ты отнял ее у меня.
- Ее я подбил.
- Значит, говоришь, ты меткий стрелок и охотник лучше, чем я?
Ахмед все шутил. Ашраф же воспринимал его слова с полной серьезностью. У него засветились глаза и покраснели щеки, как у капризного ребенка, которого обижают.
- Ты не веришь, что я меткий стрелок?
- Не верю.
- Давай тогда поспорим. Увидим, кто лучше стреляет.
- Но это ваш луг, у меня нет права стрелять здесь.
- Ничего, я разрешаю.
- Хорошо, пусть будет по-твоему.
До самого вечера они бродили по берегу Куры. Ахмед нарочно не стрелял в птиц, которые легко ложились на мушку, и таким образом позволял Ашрафу, которого обуревала первая охотничья страсть, выстрелить первым. Мальчик по колена измок в росе и забыл все на свете. Каждый раз, подбив птицу, он поднимал ее за крыло и с гордостью показывал Ахмеду, словно говоря: "Ну, как?" Ахмед улыбался.
Не заметив, они ушли далеко от села. Ахмед понял, что Ашраф забыл о времени и не думает возвращаться, и придержал шаг.
- Может быть, хватит, а то мы перебьем всех птиц. Теперь я поверил. Ты и вправду хороший охотник.
- Ты тоже неплохо стреляешь, русский...
Ашраф спохватился и покраснел.
- Не стесняйся. Меня все называют здесь Рус-Ахмедом. Ты тоже называй так.
- Почему тебя так называют?
- Откуда мне знать?
- Из-за того, что ты носишь шапку?
- Наверное.
- А почему ты не носишь папаху?
- Привык.
