Исмаил Шихлы - Буйная Кура
Джахандар-ага накрылся одеялом и повернулся к стене. Он хотел уснуть, избавиться от тяжелых дум. Но это оказалось невозможным. Шамхал все время неотступно стоял перед глазами.
Вдруг в душе Джахандар-аги стали подниматься удивительные чувства: он вспомнил рождение Шамхала, его детство. Он вспомнил, как однажды, когда весь народ был на эйлаге, ему пришлось заночевать с женой в шатре. Тогда Зарнигяр-ханум стыдливо призналась, что ждет ребенка. Счастливый Джахандар-ага сказал: "Если родится мальчик, я одену тебя в золото с ног до головы". Все это произошло как будто вчера. Разве он забыл, как сын начал ползать, как без штанов бегал перед шатрами, как порой, убежав от матери, прятался где-нибудь, как пил, перемазав мордашку, прямо из кастрюли свежие сливки. Он рос живым, неспокойным ребенком. В курятнике самовольно брал яйца, в деревянном тазу хлеб. Все это он относил собакам. Мать злилась и наказывала его, Джахандар-ага останавливал жену, брал Шамхала на руки и сажал на коня. Малыш, боясь свалиться, крепко держался за отца. Все это было. Отчего же сейчас все пошло вкривь и вкось? Почему ребенок, его ребенок, кого он таскал на себе, качал на коленях, всячески ласкал и лелеял, должен стать чужим и даже врагом, изменником, отцеотступником, причиной несчастья, сердечной боли и даже слез?
Ребенок... Хорош ребенок! Джахандар-ага улыбнулся, когда перед глазами возникла широкая спина сына. Сын покидал дом, он спускался к берегу Куры. Память нарисовала Джахандар-аге и темные полосы на спине, которыми он, отец, разукрасил тело своего сына. Шамхал вырос, раздался в плечах, сделался юношей, над губой у него пробились усы. Он стал силен и красив. Разве может быть какое-нибудь горе у отца, имеющего такого сына?
И вот ребенок женился. Чудеса! И не просто женился, а выкрал девушку. Джахандар-ага хотел представить, как Шамхал спит сейчас в землянке, обняв жену. Значит, Шамхал уже настоящий мужчина? Глава семьи? Не может быть. Только вчера он бегал без штанов и качался у отца на коленях. Трудно разобраться во всех этих чувствах, поднявшихся в душе, трудно найти ответы на все вопросы, роящиеся в голове. С одной стороны, Джахандар-ага, как отец, гордился тем, что сын его вырос и стал красивым мужчиной. Но каким мужчиной! Бесчестным, опозорившим отца, своевольно женившимся на девушке, которая не достойна продолжать его род.
Джахандар-ага снова разгневался. Чтобы забыть Шамхала, он начал думать о другом сыне. "Интересно, что сейчас делает Ашраф? Слышал ли он обо всем, что произошло в доме? И он тоже отвернется от меня? Нет. Ашраф умный парень, он не чета Шамхалу".
Джахандар-ага беспокойно ворочался в постели, то кутался в одеяло, то совсем раскрывался от духоты. Он не мог заснуть, воюя с мыслями, нахлынувшими вдруг на него. Горько было и то, что ударил Мелек, но кто знает, может, это и к лучшему. Не ударь ее, неизвестно, что бы наделал. Ей-богу, Мелек хорошая жена. Вот уже второй раз она вовремя останавливает, не дает пролить родную кровь сына. Джахандар-аге стало жалко жену. Рука все еще болела, напоминая о случившемся. Приподнявшись, Джахандар-ага посмотрел в сторону спящей.
Мелек не спала. Щека горела, хотя боли уже не чувствовалось. Она неподвижно и молча лежала в постели. Не хотелось спать, не хотелось и думать. И мысли, и чувства как будто притупились и ослабели. Помнила и знала она только одно: Джахандар-ага не ушел с ружьем из дома и вообще не ушел. Значит, она сделала то, что нужно. Что из того, что ее избили, что она потеряла сознание, это такая мелочь. Главное, что он не ушел с ружьем из дома и не наделал беды. Кровь не прольется, несчастье не обрушится на семью. Вот чего хотела Мелек и вот чего она добилась. Значит, все хорошо.
Мелек знала, что муж, лежащий невдалеке, тоже не спит. Она знала, что он прислушивается к ней, но ничем не выдавала себя, ждала, что он будет делать и как себя поведет. Она не надеялась, конечно, что он подойдет к ней, к ее ногам и будет виновато ее ласкать. Когда это было, чтобы мужчина, избив жену, пришел признаваться в своей вине и просить прощения! Хватит с нее и того, что он остался дома. Это все равно, что он послушался ее, исполнил ее волю. Победа на ее стороне. Напротив, это она могла бы, если бы нашла в себе силы, сползти с постели и подползти к мужу, чтобы приласкать и успокоить его. Она нашла бы нужные слова и сказала бы их. Ведь его тоже жалко. Сын обрушил на отца такой камень.
Впрочем, она могла бы все это сделать, но не хотела. Может быть, боялась. Малейшее движение, неосторожное слово могут испортить все дело. Захочешь подправить брови, а выколешь глаз. Нет уж, пусть лежит и отдыхает. Самое лучшее. Она сделала все, что могла, об остальном пусть позаботится аллах.
Услышав, что муж встал и приближается к ней, Мелек удивилась, но не сказала ни слова. Ничем не проявила она себя и тогда, когда муж приподнял одеяло и лег рядом. Долгое время они лежали молча. Каждый знал про другого, что тот не спит, но не находил слов, чтобы начать разговор. Мелек даже не знала ведь, какие чувства привели сейчас мужа в ее постель: жалость, сознание вины, благодарность или просто мужские чувства?
Но как бы то ни было, в душе она радовалась и гордилась. Она поняла, что оказалась сильнее этого мужчины с львиным сердцем.
Джахандар-ага лежал и думал, как бы дать понять жене, что он огорчен воем этим происшествием и благодарен ей, но сейчас не вспоминалось ни одного доброго слова, а те слова, что он говорил жене про себя, почему-то не хотели выходить наружу и произноситься вслух.
По совести говоря, в обращении с женщинами Джахандар-ага до сих пор не испытывал необходимости в каких-то там особых словах. Это были скорее отношения коршуна и беззащитной полевой птички. Но сейчас наступила потребность сказать Мелек нечто особенное, такое, что было бы ей приятно услышать и что смягчило бы ее боль и горечь.
Откуда происходила такая потребность, Джахандар-ага и сам не мог бы сказать: то ли от любви, от чувства, в котором не сильно разбирались такие мужчины, как Джахандар-ага, то ли от отцовской благодарности за спасение сына.
Молчание длилось долго. Они лежали головами на одной подушке и оттого явственно слышали дыхание друг друга.
- Что, я сильно тебя ударил? - наконец произнес мужчина.
- Оказывается, у тебя тяжелая рука.
Тогда Джахандар-ага дотронулся своей ладонью до щеки Мелек и почувствовал, что щека вся в слезах. Он стал своими грубыми пальцами осушать эти слезы, а потом стал гладить брови, а потом почувствовал под ладонью горячие губы Мелек, нежную кожу ее шеи, плеча...
Мелек лежала молча, всем своим существом впитывая не щедрые ласки мужа.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
На отшибе от остальных домов села Гейтепе, чуть повыше большой дороги стоит трехкомнатный дом. В народе его прозвали "Заеж" - от русского слова "заезжать". Старики помнят, что этот дом был построен в то время, когда прокладывали дорогу. Те, кто руководил строительством дороги, приходили в этот дом ночевать. Как строилась дорога, помнят многие из пожилых гейтепинцев. Некоторые сами участвовали в работах, возили гравий из старого, высохшего русла Куры.
По распоряжению пристава старейшие люди села обходили дома и просили жителей Гейтепе выделить арбы и быков на строительство дороги. Это касалось не только Гейтепе, но и других сел.
Арбы кружили тогда непрерывным хороводом между берегом реки и дорогой. Одни сваливали гравий, другие грузили его. Быки уставали, становились на колени, тяжело дышали, но карусель все кружилась и кружилась, много гравия было высыпано на землю, прежде чем по ней пролег прочный и крепкий большак.
И вдоль самой дороги, тоже как муравьи, ползали взад и вперед бесчисленные арбы. Они везли песок и камень.
Гейтепинцам было лучше других, потому что вечером после работы они сразу оказывались под родным кровом. Жителям дальних сел приходилось ночевать тут же около дороги. Горели костры. Люди по очереди пасли быков и сторожили арбы. Домой им приходилось ездить в неделю, а то и в две недели раз, родные привозили им пищу.
Частенько наезжал пристав в сопровождении казаков посмотреть, как идет дело.
Каменотесы - все приезжие, русские - механически поднимали и опускали свои молотки, словно работала гигантская, чудовищная мельница, перемалывавшая груды камней. Камни привозили и сваливали. Поднимались и опускались молотки. Из-под молотков высекались искры. Казалось, камни противоборствуют, противостоят человеку, не хотят быть раздробленными и уложенными в дорогу вместо того, чтобы в живописном беспорядке валяться там, где им указала сама природа.
Каменотесы работали с утра до вечера, не разгибая спины, заваленные со всех сторон осколками камней.
В народе говорили, что царь хочет поскорее проложить эту дорогу, чтобы соединить Тифлис с Ереваном. А Ереван с Баку - Азербайджаном, а нужно это для удобного передвижения войск к границам России с Турцией. Видимо, обыкновенная земляная дорога, проходящая несколько выше, по склонам холмов, не годилась для этой цели. И правда, это была древняя заброшенная дорога. Старики говорили, что по той дороге проходило некогда множество караванов. А еще раньше по этой дороге шли грабить Тифлис Шах-Аббас и Ходжар. Именно по этой дороге приходил сюда грузинский царь Ираклий, совершая набеги на деревни и села, расположенные по берегам Куры.
