Маруся Климова - Голубая кровь
Маруся рассеянно слушала. Тут из передней послышался радостный смех. «А, вот еще! Пришли, пришли!» — Петр Сергеевич прервал свой рассказ и заспешил к гостям. В комнату вошла дама в очках с рыжими взлохмаченными волосами, в брюках и в белом пиджаке, под которым виднелся вязаный шерстяной жилет, она вся была обвешана цепочками и бусами. В руках она держала матерчатую сумку, из которой торчали кульки. За ней вошел мужчина в полосатом костюме, галстуке и розовой рубашке, на носу его топорщились очки в пластмассовой оправе. «Знакомьтесь, знакомьтесь, — нетерпеливо сказал Петр Сергеевич, и в голосе его послышались какие-то визгливые нотки. — Это Наталья Дмитриевна, а это — Игорь Николаевич». Не успели гости сесть, как в дверь снова позвонили. На этот раз пришел молодой человек с лысой яйцеобразной головой и густой бородой, тоже в очках. «А это — наш дорогой Владимир Иванович, молодой ученый. И, конечно, поэт в душе. Ну-с, а теперь прошу всех присаживаться. Поговорим о деле. Собственно для чего мы здесь собрались? Россия сейчас почти погибла, интеллигенция полностью оторвана от народа, она стоит на коленях, а культура растоптана. Наша задача — возродить культуру, а культура растоптана. А для того, чтобы возродить культуру, нужно поднять интеллигенцию с колен, духовно преобразить…»
«Да, — вмешался сын Петра Сергеевича с горящими глазами, — свобода Для нас дороже жизни.»
«Браво, браво, молодой человек,» — сказал Игорь Николаевич, который сидел рядом с Марусей.
«Да, да, — подтвердил Петр Сергеевич, — но коммунистов мы не берем в нашу партию. Единственно, кого не берем. — это коммунистов…»
«Ну и зря, — вмешался Игорь Николаевич, — коммунисты тоже неплохие ребята…»
Тем временем жена Петра Сергеевича неслышными шагами ходила взад-вперед и накрывала на стол. На столе появилась белая скатерть, а затем соленая рыба, ветчина, огурцы, потом горячая картошка и бутылка водки. Петр Сергеевич предложил всем перекусить и продолжить обсуждение. Все с аппетитом принялись за еду. Петр Сергеевич налил водки и предложил тост за свободу и демократию. Все с энтузиазмом выпили, причем Петр Сергеевич встал, обошел всех и старательно чокнулся с каждым. Потом последовал тост за женщин. «Скажите, пожалуйста, — сказал Петр Сергеевич, уже немного расслабившись, почему это я женщин люблю, а они меня — нет?»
«Об этом лучше спросить у вашей супруги,» — заметила Наталья Дмитриевна.
«Видишь ли, миленький, — комариным голоском проговорила бледная иссушенная жена Петра Сергеевича. — ты любишь разных женщин, а каждая женщина хочет быть избранницей». При этом она так жалобно протянула слово «избранница», что Маруся подумала, что она сейчас разрыдается. Петр Сергеевич уставился на жену, глаза его были непроницаемы, как пуговицы, только где-то там, в самой глубине, теплился безумный огонек.
Игорь Николаевич, сидевший рядом с Марусей, совсем осовел, он ослабил себе ремень на брюках и развалился на диване. Л Наталья Дмитриевна говорила без умолку. Она рассказывала про экстрасенсов, о том, что у нее самой недавно открылись сверхъестественные способности, и от нее глохнут телевизоры. А недавно она была на выставке в музее Достоевского — при этих словах она указала на бюст писателя, стоявший на книжной полке в углу комнаты — и там на картинах не было ничего, кроме квадратов и кружочков, но эти квадраты и кружочки так и высасывали из нее всю энергию…
Бородатый карлик, сидевший рядом с Натальей Дмитриевной, болезненно поежился в кресле. Наталья Дмитриевна повернулась к нему: «Вам холодно?» Карлик доверчиво закивал головой и обхватил свои плечи руками. «А знаете, почему вам холодно? — вдруг сказала Наталья Дмитриевна, — Потому что у вас низкая жизненная программа!» Карлик вжался в кресло. Наступила неловкая пауза.
«Да, а вот я еще знаю, — сказала подруга высокого Ромы Света, чтобы немного разрядить обстановку, — одна моя знакомая была на сеансе экстрасенса. Потом проснулась ночью, а ее руки сами так себя и массируют, так и массируют. А она на свои руки смотрит и запоминает, — где какая точка находится…»
«Да, Светочка, вот видите, — сказала Наталья Дмитриевна, — а я вот сама чувствую, что все наше поле здесь очень густо сконцентрировано, надо немного разрядить.»
При этих словах она вдруг замолчала и сосредоточенно уставилась на противоположную стену. Маруся чувствовала себя не очень уютно. Тем временем кто-то вспомнил про академика Сахарова.
«А, — сказала Наталья Дмитриевна, мгновенно очнувшись, — Сахарова на семь лет раньше забрал к себе Космос.»
«Почему?» — спросил Игорь Николаевич.
«Грешок какой-нибудь был. И это подпортило его ауру,» — пояснила Наталья Дмитриевна.
«Понятно, — задумчиво сказал Игорь Николаевич, — в его ауре дырка образовалась и через эту дырку…»
«Да, да, точно! Я вот сама, будучи уже не слишком молодой, вдруг что-то поняла. Схватила свою дочь под мышку и побежала креститься. Не в какой-нибудь там собор, а в обыкновенную церквушку на Охтинском кладбище. И оказалось — не просто так — там ведь вся моя родня похоронена, а я-то этого тогда не знала, но вот как-то почувствовала. Вот я и окрестилась — надо же мне приобрести покровительство космических сил.»
«Да, возможно, вы правы, — сказал Петр Сергеевич. — Но посмотрите, что сейчас с Россией! До чего ее довели! Ведь она уже почти погибла!»
«А вам не кажется, что Россия это заслужила?» — свысока спросила Наталья Дмитриевна.
«Каким же образом?» — спросил Петр Сергеевич.
Тут с дивана поднялся Владимир Иванович.
«Вы все немного ош-шибаетесь, — заикаясь сказал он, — вот я п-пишу д-диссертацию как раз по теме русской и-истории. вот мы с моим р-р-руководи-телем н-недавно обсуждали как раз этот в-вопрос. Я вам с-сейчас все объясню. Вы п-п-просто заблуждаетесь…»
«Да, да, — подтвердила Наталья Дмитриевна, — вы человек высокой цели. У вас высокая жизненная программа.»
«Спасибо,» — вежливо сказал Владимир Иванович, но продолжить не успел.
«А теперь чай,» — объявил сын, появившись в комнате с кухни.
«Так каковы же цели и средства вашего движения? — спросила Наталья Дмитриевна, — Нужно же определиться. Ведь без этого же ничего не получится.»
«Послушайте, — Петр Сергеевич мечтательно посмотрел в окно, — ведь встречаются два человека — мужчина и женщина — и мужчина говорит женщине: „Я тебя люблю“ Какие здесь цели? Какие средства? Брак это цель? Или средство? Здесь так просто не ответишь. Я написал книгу. Эта книга будет издана, возможно, при помощи мюнхенских друзей из христианской демократической партии. Регистрировать наше общество мы не будем, я поклялся, пока советская власть существует не вступать с ней ни в какие отношения. Я же и в психушке в свое время сидел.»
«Какой ужас! — сказала Наталья Дмитриевна — Подлецы! Они хотели бы и саму свободу в психушку посадить! Но настоящего интеллигента не сломишь ни тюрьмой, ни психушкой!»
«Постойте, постойте, я же хотел рассказать, — в волнении вскочил с места Петр Сергеевич, — у меня во дворе стояла березка. И она погибла. А я отломил от нее ветку, и это была просто березовая палочка. И я воткнул ее в землю и поливал. Я думал — я буду поливать ее семь лет! И она все же зазеленеет. И я поливал ее год, но ничего не произошло. Потом пришла зима, все засыпал снег, а весной я снова стал ее поливать. И вот однажды утром я увидел на ней маленький зеленый листик. Я так трясся над ним, я боялся, ведь вокруг ходят люди, бегают кошки и собаки, но все обошлось. И потом из листика получились веточки, а потом выросла целая березка. Я эту березку посвятил одной девочке, одной пионерке, — при этом Петр Сергеевич посмотрел на Марусю, — вот Марусенька знает, как мы познакомились. Я ее любил такой возвышенной любовью, я давал ей книжки читать и разговаривал с ней Я вообще люблю женщин в таком возрасте. Однажды я встретил женщину, ей было лет семь, не больше, гораздо меньше, чем Лизе, но она меня поняла, она прекрасно поняла все, что делалось в моей душе. И она меня полюбила. В таком возрасте женщинам еще не свойственно все то мелкое и низкое, что появляется в них позже. Поэтому именно в этом возрасте они для меня наиболее привлекательны. И эта женщина — звали ее Лиза — она стала со мной встречаться, и мы с ней разговаривали. Я ее всему учил. Я ее научил даже целоваться.»
Жена Петра Сергеевича заерзала на стуле и многозначительно закашлялась, но Петра Сергеевича было уже не остановить.
«Я помню, я пришел к ней домой, а ее родители куда-то ушли, и мы сидели с ней при свечах, а вокруг было темно, и все так романтично. Я принес ей цветы, моей милой крошке. Вы, конечно, подумали про Набокова, про „Лолиту“, но я должен сказать, что не читал этой книжки, хотя и слышал, о чем она. Но у нас все было по-другому! Я в душе художник! И у меня были другие мотивы, совершенно возвышенные мотивы! Вы понимаете, в этом возрасте женщины еще ничего не знают, им все интересно, вот я и учил ее всему, вы понимаете, всему… Но потом каким-то образом узнал ее папа, и у меня были неприятности! Я даже не знаю как, неужели она обо всем рассказала?»
