Маруся Климова - Голубая кровь
Обзор книги Маруся Климова - Голубая кровь
Маруся Климова
Голубая кровь
Кровь голубая в синей вене
Как флаг под мертвенной луной.
В. Кондратович«Я хочу уехать за границу, как угодно, любым способом, только за границу. Я готов жить там в коробке из-под телевизора. Я согласен там убирать мусор, мыть полы — все, что угодно. Жаль только, что у них эту работу делают черные, белых не берут, но может, меня возьмут. А, может, какой-нибудь богатый старик возьмет меня к себе, и я буду ходить ему в магазин за покупками, ну и просто помогать.
Мой приятель Олег живет в ФРГ, он женился на старухе, она не очень старая, ей всего пятьдесят восемь лет. Правда, недавно она подала на него в суд за невыполнение супружеских обязанностей. Он мне тоже нашел старуху, только французскую — ей шестьдесят пять лет. Она не очень похожа на иностранных старушек — она прислала мне свою цветную фотографию — стоит в цветастом платье на берегу какой-то грязной лужи. Она такая здоровая, и рожа у нее кондовая — видно, что всю жизнь на фабрике работала. Одним словом, колода, как любит говорить мой приятель Пусик. Она очень любит Советский Союз и одобряет политику перестройки. Она как-то давно была в советской стране, и до сих пор не может забыть, так ей здесь понравилось — один милиционер был такой вежливый, что даже сходил ей за лекарством и купил его на свои деньги. У нее есть только кушетка и железная кровать, и вообще, обстановка в квартире не очень хорошая. Она слишком много платит за отопление зимой. Меня она содержать не будет, она так прямо и написала. Ну, может, конечно, не так уж прямо, но мне все равно показалось, что это хамство. Я к такому не привык. Конечно, она боится, или у нее просто есть отрицательный опыт, наверное.
Я послал ей свою фотографию. На ней я был сфотографирован с одной американкой, но американку я отрезал, чтобы старуха не ревновала… Я случайно отрезал себе еще и завиток волос, но потом пририсовал новый фломастером.
Я хотел ехать к ней со своим другом Сережей, я написал, что это мой двоюродный брат. Но я с ним поссорился, он оказался таким гадом, я с ним теперь даже разговаривать не хочу. Поеду к старухе один, а ей скажу, что его забрали в армию. Его, кстати, и так собирались забрать, все слали ему повестки, а он скрывался. Может, даже мне стоит позвонить туда и рассказать, что он скрывается, а сам собирается ехать за границу, чтобы его вовремя прихватили. А то на что это похоже — все служат, а он? А то он еще поедет туда и украдет что-нибудь в универмаге, а когда его поймают, расскажет и про меня. Тогда я больше не смогу никуда ездить. У них там насчет этого строго занесут в компьютер, и потом всю жизнь не отмоешься. Слава Богу, у нас еще до такого не дошло! Я тут по телевизору видел про Америку, как там они борются с теми, кто не платит налоги, это же просто ужас!
Старуха пишет, что, когда я приеду, она у меня сразу попросит паспорт. Так надежнее. Мне не жалко, у меня их целых два, один прописан на Рубинштейна, а другой — в Кировском районе, где я раньше жил, не знаю уж, который ей больше понравится. Еще она пишет, что сломала ногу и нуждается в помощи. Но мне кажется, это она меня на пушку берет, хочет проверить. Может, конечно, и на самом деле сломала, но тогда вообще нет смысла к ней сейчас ехать. Да я и так к ней сейчас не поеду, только через год. Я женюсь на ней и останусь там, а потом посмотрим. Я уже написал ей, что хочу взять ее фамилию. У нее очень красивая аристократическая фамилия — Дюран-Бертолле.
Мы с моим приятелем Веней недавно были в Западном Берлине. Западный Берлин — это единственное место, куда выгодно ездить. Мне и Вене устроил приглашение мой приятель Эдвин, с которым мы познакомились на пляже в Солнечном. Туда и дорога дешевая, приезжаешь, на эти обмененные деньги покупаешь видеоплейер и еще себе кучу тряпок. А потом здесь этот плейер продаешь. И с деньгами, и удовольствие.
В Западном Берлине я так бегал по магазинам, что совсем похудел, ножки у меня стали как спички — просто ужас. И главное — никак потом не мог поправиться. Нет, вообще-то мне поправиться — раз плюнуть, я наоборот этого боюсь. И ноги у меня сейчас, по-моему, не толстые, это я специально джинсы такие купил — в обтяжку.
В Западном Берлине я украл в универмаге туфли за двадцать марок, свитер и рубашку — там никто за этим не смотрит. А к свитерам у них приделаны такие железные блямбочки, и когда с ней выходишь из магазина, раздается пиканье. Причем, эту блямбочку никак не отодрать, а продавец кладет свитер на тарелочку — она и отваливается. И как только они это делают?
Так вот, Веня нашел свитер без такой штуки — мы его и украли. Он зашел в кабинку и запихал его в пакет. Свитер был очень красивый — синий, крупной вязки — у меня его потом отняли. Я выходил из ресторана летом, а там мажоры тусовались, они с меня его и сорвали. Хорошо, что я сам в метро убежал, к милиционеру.
У меня в последнее время проблема с работой — хорошо бы устроиться в тот музей, что в бывшем соборе, недалеко от меня, музейным смотрителем — там ведь вполне культурное место, и к тому же иностранцы бывают. Я сяду у входа, прикинусь — у меня это самый худший прикид, остальные гораздо лучше. Я сделаю себе прическу, может, меня кто-нибудь и возьмет, ну, иностранец, конечно. Пусть даже баба, а не мужик, наплевать. А пока они мне будут что-нибудь дарить: сигареты, например, или ручки. Не знаю только, стоит ли сейчас я могу устроиться директором булочной — наверное, это лучше.
Я все равно уеду отсюда через год, просто пока надо хоть где-нибудь работать.
Вообще-то, мне ничего не надо, я могу жить на рубль в день. Мяса и масла я не покупаю, сахара тоже. Газеты и кино мне не нужны, там одна пропаганда. Правда, водку я пью, я от нее сразу худею.
Если я поступлю работать в собор, мы с Марусей сразу напьемся. Маруся это моя подруга, она работает недалеко от меня. Я называю ее Марусиком. Я хотел, чтобы она называла меня Пауль, но она зовет просто Павликом.
Два дня назад мы у нее напились — а там еще была баба — комсомольский секретарь — просто ходячий лозунг какой-то. Откуда она взялась? Никогда бы не подумал, что у Марусика такие подруги. В ней было столько коммунистического. С ней рядом и сидеть-то было невозможно. А потом я пошел провожать другую бабу, ее звали Ира — мне не хотелось, но она так прицепилась, пришлось идти. Я никак не мог поймать ей тачку и решил — поймаю на Невском. Мы пошли на Невский, но там было то же самое. А я как раз там рядом живу, я решил — пойдем ко мне, я по телефону вызову. Мы пришли, она сразу же схватилась за телефон и звонит в такси. Я ей говорю: сними хоть пальто, а она не слушает. Дозвонилась, спрашивает адрес, я ей сказал, а потом спрашивает фамилию, я ей говорю: „Крокодилов“, после чего ее там попросили не хулиганить и бросили трубку. Тогда она набросилась на меня, зачем я ввожу в заблуждение службу быта и не говорю свою настоящую фамилию. Наконец я сам позвонил в такси и назвался Чемодановым, мне почему-то поверили, только сказали, что лучше бы моя фамилия была Смирнов.
Ира все допытывалась у меня, как моя настоящая фамилия, но я так и не сказал. Пока мы ждали такси, я рассказал ей, что хочу учить французский язык, и она сразу же принялась писать мне спряжение французского глагола avoir и при этом пыталась положить голову мне на плечо, а когда я не выдержал и отодвинулся, она мне сказала: „Брось, пожалуйста, свои педерастические штучки!“ „А ты брось свои жидовские примочки,“ — ответил я. Тут она вдруг разрыдалась и говорит „Что ж, если черные волосы и глаза, то уже и жидовка!“
Я был очень рад, когда наконец пришло такси. Она явно нездорова. Я, было, хотел, чтобы она меня обучала французскому языка, но теперь не хочу. Да к тому же она просит пять рублей за урок.
Но, наверное, она меня иногда вспоминает, мы все же знакомы.
Веню недавно ограбили — он спал, а к нему влезли через окно. Его били железным ломом по голове, но он жив — удивительно, его и ломом не убьешь. Сейчас он, конечно, немного не в себе — у него что-то с головой. Хотя это у него и раньше было, наверное, от старости — он уже становится „бабушкой“. Но я все равно его очень люблю.
Милиция, конечно, ничего не нашла, да и не найдет — его грабят уже не в первый раз.
Почему у нас все так плохо, разве Ленин этого хотел?
Говорят, Маргарет Тэтчер пьет по утрам грейпфрутовый сок. И это весь ее завтрак. А здесь просто некуда пойти вечером, никаких развлечений, ничего. Я вспоминаю Западный Берлин — там совсем другое дело — идешь, как по большому магазину! Там даже дождь какой-то особенный. Когда там пошел дождь, я протянул руку — ну точно, совсем особенный дождь!
Я заходил там в самый дорогой универмаг КДВ, ничего не покупал — там все очень дорого, но там можно бесплатно прыскать на себя разные духи, и я каждый день заходил туда и прыскался. А один раз продавщица сама взяла флакон и опрыскала меня всего — наверное, я ей понравился. От меня потом целую неделю хорошо пахло.
