Алексей Варламов - 11 сентября
- Питер, вы уедете домой и будете молчать обо всем, что слышали. Вы достаточно наломали дров. Не вздумайте ничего говорить ни там, ни здесь. Никакой гарантии, что советский шпион сказал правду о смерти Альенде, нет. В любом случае он мертв, а каждое неосторожное слово усугубит положение живых. Помочь им может только церковь. Она будет пытаться влиять на военные власти, а вы должны понять всю серьезность положения. Альенде и только Альенде виноват в том, что произошло. Это с его согласия в страну ввозили оружие, это он попустительствовал беззаконию, упирался и не уходил в отставку, это из-за него Чили было не удержать, и ее захлестывало кровью. Господь послал генерала, чтобы спасти страну.
- Спасти? - фальцетом выкрикнул Питер и с ненавистью посмотрел на иезуита. - Вы называете это спасением?
- Да, спасти, - сказал Гекеманс твердо. - В истории бывают периоды, когда требуются именно такие люди. То, что сейчас происходит в этой стране, похоже на изгнание беса, когда человека колотит, со стороны кажется, что он чудовищно страдает и подвергается истязанием, но иного пути спасти душу нет.
- Ваш генерал - ублюдок!
- Он верный католик, Питер. Вы не знаете, чего ему стоило нарушить присягу и как он всю ночь накануне одиннадцатого молился до кровавого пота. А я знаю.
- Вы знали, что будет переворот?! И смолчали? Вы, вы! - ярость слепила Питеру глаза. - Вы не достойны называться фламандцем, монсиньор!
Журналисты шумели все сильнее, спорили о плане "Zet", который опубликовала газета "Сегунда" и согласно которому левые намечали на восемнадцатое свой переворот, арест всех генералов и роспуск парламента. Называлось имя человека, который должен был этот переворот возглавить, и оттого, что это имя слишком хорошо было Питеру знакомо и он знал, что этот человек способен на все, фламандец пил все сильнее, желая заглушить отвращение и тоску. Журналисты разделились: одни верили, другие не верили в то, что левый переворот был возможен и Пиночету удалось опередить его на неделю; снова спорили о судьбе Альенде: прикончен собственной охраной, застрелился, бежал. Говорили про советского агента, задержанного во дворце, и группу кубинцев, которая ушла через подземные коммуникации, скрывается в городе и готовит восстание. Бармен не успевал разливать виски. хмель ударил Питеру в голову, и он поднялся из-за стойки. Публика в баре притихла. На него смотрели с недоумением. Это было ужасно театрально, но ничего поделать он не мог, усиленная бессонницей раздраженность била в нем через край, доходя до истеричности.
- Я был одиннадцатого в дворце и видел все, что там происходило.
Несколько фотовспышек озарили его бледное лицо.
- Что случилось с Альенде? - крикнул кто-то.
- Президент был убит при штурме.
- Правда ли, что охрана сама сложила оружие?
- Это клевета на людей, до конца выполнявших свой долг.
- Во дворце были русские? Что вы можете сказать об Анхеле Ленине Сепульведе?
Он запнулся, потому что не хотел лгать, но боялся нарушить слово, данное Бенедиктову - живому ли, мертвому, Питер не знал, а в следующее мгновение какие-то люди ворвались в гостиницу и ринулись к нему сбоку. Мегги Перрот кинулась карабинерам наперерез, на ходу сдирая с себя свитер и расстегивая бюстгальтер. Ошеломленные видом ослепительного нагого тела, карабинеры остановились, и кто-то потащил Питера к запасному выходу. Он открыл дверь и бросился по улице.
- Alto!*
Сил бежать не было. Он хотел остановиться и показать паспорт, но почему-то продолжал бежать. Легонько просвистела над головой пуля, ударилась о штукатурку, обсыпав лицо. Пит перемахнул через забор и очутился в саду. Снаружи был слышен лай собак. В саду пахло лимонами. Сад укрыл его и велел сорвать с ветки лимон. Питер откусил половину и стал медленно, как на охоте, идти среди деревьев. Преследователи затерялись. Через заднюю дверку в ограде Питер выбрался наружу, потом нырнул в переулок, свернул на широкую улицу и увидел ряд старых домов. Он бросился в ближайший подъезд - тот оказался закрыт; кинулся к следующему, еще к одному, дверь поддалась, он взлетел по лестнице на несколько этажей и выглянул в окно. Пожилая сеньора в синем плаще показывала полицейским в сторону дома, укрывшего Питера. Карабинеры разбились на несколько групп и стали осматривать подъезды. В доме было тихо, но эта была не сонная ночная тишина, а настороженная тишина страха. Питер стал звонить во все двери подряд. Нигде ему не открывали. В квартире на последнем этаже приоткрылась дверь, и в полоске света Пит увидел женщину.
- Кто вам нужен?
- Меня преследует полиция.
- У меня маленький ребенок.
- Простите.
Внизу хлопнула дверь.
- Входите, - приказала шепотом женщина. - Но если они будут звонить и угрожать, я открою.
Они стояли в коридоре и слушали. Шаги в подъезде стали громче. Люди поднимались по лестнице, и в гулком подъезде до двух стоявших в коридоре человек доносились голоса.
- Он выбежал, сеньоры, - сказал мальчишка лет двенадцати. - И побежал в парк.
- Уходят, - прошептала женщина.
У нее было бледное, спокойное лицо, тяжелые светлые волосы ложились на голые плечи. Питу показалось, что он где-то ее видел, но не мог припомнить где. Она говорила по-испански с приятным акцентом, делавшим ее речь совершенно понятной.
- Вы иностранка?
Она кивнула.
- Англичанка?
- Нет.
- Я посижу немного и уйду.
Дверь в комнату приоткрылась: кудрявая толстощекая девочка с блестящими глазами сидела на кровати. Она увидела Пита и заплакала, женщина взяла ее на руки и стала расхаживать по комнате, говоря что-то ласковое.
- Мне пора идти.
Женщина покачала головой.
- Сейчас комендантский час. Будет лучше, если вы останетесь до утра.
Двое ужинали, не включая свет. Пили вино, после напряжения на него напала сонливость, скорее всего, в эту ночь ему удастся поспать. А квартира была совсем маленькой. Собственно, это была не квартира, а студия с кухонкой. Она была удобна, и все было здесь подчинено жизни маленькой девочки - столик, кроватка, игрушки. Такие квартиры обычно снимали студенты, он сам жил в такой в Париже, и там тоже были стычки с полицией, но, Господи, там никого не убивали, не сажали в тюрьмы, не пытали. Там было весело, а тут все обернулось чудовищным фарсом.
- Идите ложитесь. Кровать широкая, мы не помешаем друг другу.
- А вы?
- Я не хочу спать.
Ночью он проснулся оттого, что девочка кашляла и плакала. Женщина взяла ее на руки. Она ходила по комнате, пытаясь успокоить, и что-то тихо ей шептала, он видел все сквозь сон.
- Давайте я ее посмотрю.
Он долго слушал, приложив ухо к груди и спине.
- Хрипов нету. Но придется давать антибиотики. Будет лучше, если вы вызовите врача.
- Я не могу этого сделать.
- Почему?
- Я здесь вне закона.
- Вы из революционных левых? - спросил он упавшим голосом.
- Нет. Но они велели иностранцам заявить о себе.
- Ну так заявите.
- Я же сказала вам, что не могу этого сделать. - в голосе не было раздражения, а странная методичность, точно она разговаривала с ребенком.
- Но почему?
- Потому что не могу.
- Откуда вы?
- Из Советского Союза.
- Откуда? - глаза у Питера изумленно полезли вверх.
- Я преподаю... преподавала, - поправилась она, - русский язык в университете.
"Везет же мне на красивых преподавательниц", - подумал Питер, проваливаясь в забытье, но едва он донес голову до подушки, сон опять оставил его. Он слышал, как женщина на кухне варит кофе, моет посуду, слышал, как полилась в ванной вода, потом она вошла в халате и, не глядя на него, откинула одеяло, прилегла.
"Странное дело, - думал Пит, - завтра я отсюда уйду и никогда ее не увижу".
Женщина посмотрела на него очень серьезно.
- Спите, - сказала она тихо.
- Я не могу, - сказал он честно. - Со мной что-то случилось.
Она еле заметно усмехнулась, и он потянулся к ней. Это выглядело как снисхождение, и все последовавшее напомнило глубокий обморок, из которого он незаметно перетек в сон, не выпуская из объятий эту женщину, и не слышал, как она встала, не видел, как ходила на кухню курить - ничего этого Пит не знал, он спал словно дитя все утро и весь день и проснулся только тогда, когда настал вечер, и не понял, что с ним происходит и где он находится.
- Сколько времени? Я должен был уйти.
- Сегодня уже поздно.
- Я не хочу быть вам обузой.
- Вы и не будете. Какой язык вам удобнее?
- Любой, кроме испанского.
- Что ж, будем говорить по-французски.
- А если осада затянется, вы станете меня учить русскому.
Она странно посмотрела на него и усмехнулась, а он виновато поглядел в ответ и вдруг подумал, что ждет теперь одного: когда снова наступит вечер и все произойдет наяву. Он отвык от женщин, чья кожа не была горячей и смуглой, а волосы были светлыми, ему странно было отсутствие миндального запаха, другой язык и незнакомые слова, которые она произносила.
