Макар Последович - С тобою рядом
- А как же люди?
- Какие люди? - ничего не понял Вихорь.
- Ну, в Левках, в Кожарине. Те, что помогали вам кричать "ура" во время атаки, которые кормили и согревали вас в своих хатах. Гитлеровцы накинутся на них, как стервятники.
- А что мы можем поделать против танков и пушек? Это ж верная смерть всему отряду, если остаться в деревне! Скорей пошли, Антон Софронович!.. Только вы одни со своими людьми тут остались...
Действительно, кругом и даже в Левках господствовала тишина. Они вышли на дорогу, сгибаясь под тяжестью подобранного на поле боя оружия, и направились в Кожарино. Скоро в темноте показались огоньки. На улице послышались оживленные голоса, где-то играла гармонь. Корницкий с Вихорем снова зашли в ту хату, откуда вышли перед боем. Тут уже сидел возле стола начальник штаба Зезюля и разглядывал новенький немецкий автомат. Вокруг столпились партизаны. Лица у многих еще были возбужденные, глаза поблескивали при свете подвешенной над столом лампы.
Микола Вихорь, как только переступил через порог, приказал Зезюле подавать команду выступать, повторив то, что он сказал Корницкому возле кладбища. Из кухни вышел хозяин. Глаза у него были хмурые, взгляд отчужденный. Перехватив взгляд Миколы Вихоря, он предложил:
- Вы, может, хоть бы позавтракали перед дорогой. Я сказал хозяйке, чтоб приготовила все лучшее. Небось проголодались, идучи на смерть.
- Так мы ведь и так здорово у вас подзаправились! - весело отвечал Вихорь.
- Ну, что об этом говорить, - безнадежно махнул рукой хозяин. - Все равно не завтра, так послезавтра все сгорит либо достанется этим головорезам. Барановические каратели хорошо знают, что делать с теми, у кого останавливаются партизаны, либо чьи сыны в Красной Армии.
- Ничего, дядька Апанас, - наигранно весело успокоил его Вихорь. Заглянет солнце и в наше оконце. А за угощение благодарим. Теперь мы очень спешим.
Уловив в тоне Вихоря обычную наигранность, то, чего он не любил, Корницкий, еле сдерживая себя, обернулся к хозяину:
- Давайте, дядька Апанас, что там у вас приготовлено. Пускай товарищ Вихорь утекает со своими боевыми хлопцами от немцев. С вами останется Пчела. Вот вы, дядька Апанас, сказали, что сюда приедут каратели, чтоб карать народ. Неправильно это, дядька Апанас. Это не они нас, а мы их должны карать. Это они должны бояться нас, а не мы их. Помните, дядька Апанас, Пчелу?
Хмурое лицо хозяина понемногу оживилось. Видать, минувшее вставало перед его глазами, когда, как оглашенные, убегали в большие города жандармы и полицейские, когда пылали жандармерии и помещичьи усадьбы.
- Как не помнить, - с усмешкой отвечал, вглядываясь в лицо Корницкого, дядька Апанас. - Ох и тряслись же тогда они!
- И теперь будут трястись, - скорее к Миколе Вихорю, чем к хозяину, обратился Корницкий. - Будут трястись от страху и в поездах и в автомашинах, даже в танках, когда попробуют прорваться в ту или иную деревню. Сегодня я дам радиограмму в Центральный партизанский штаб, как храбро отряд Миколы Вихоря перерезал гитлеровцев в Левках и потом убежал в лес, когда надо было оборонять деревни...
Микола Вихорь нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
- Так я ж, Антон Софронович, еще тут. И, может, хочу остаться вместе с вами. Вы ничего мне не сказали про свои планы. Я даже не против, чтоб вы командовали отрядом.
- Нет, отрядом будете командовать вы. Как уполномоченный Центрального партизанского штаба, я только хочу одного: чтоб каждый наш отряд искал встречи с оккупантами!
Хозяйка уже вносила из кухни тарелки с салом, каравай хлеба. Дядька Апанас принес большущий горлач* и, словно святые дары, торжественно и осторожно поставил его на стол.
_______________
* Г о р л а ч - кувшин.
- Видать, крепкая! - в восхищении промолвил начальник штаба. - Гляди, аж дымок из нее подымается!
- Своя, православная, - улыбнулся довольный дядька Апанас, наливая стаканы. - Давайте, хлопцы, выпьем за нашу Красную Армию.
- А у тебя, дядька Апанас, есть кто в армии? - спросил Корницкий.
- Два наших там, - вместо Апанаса ответила хозяйка. - Сыны Сашка и Витька. Сашка был на действительной службе, а меньший, Витька, пошел добровольцем, когда наши отступали...
Корницкий закусывал и думал про Никодима Барсука. Рано или поздно, а гитлеровцы прорвутся к его запрятанным под густыми кронами землянкам. Потому, если он переедет к Барсуку, то не нарушит его конспирации. И это следует сделать безотлагательно, чтоб не затягивать задуманных еще в Москве операций против оккупантов. Лучшего места для военного лагеря и не подобрать.
Когда они распрощались с хозяевами и вышли из хаты, Микола Вихорь спросил потихоньку:
- А теперь куда, Антон Софронович?
- На Волчий остров. А в чем дело?
Вихорь некоторое время не отвечал. Наконец Корницкий услышал его взволнованный голос:
- Тут мы много про вас слышали. Я... ну и мои товарищи... У вас такой боевой опыт. Перед самой атакой советовались... Если б вы командовали нами, товарищ подполковник!
- Вот как! Ну что ж, переедем вместе на Волчий остров и там обдумаем...
Сколько времени можно воевать, лезть в огонь и оставаться живым? Антон Корницкий никогда не задумывался над этим. Когда Мишка Голубович расспрашивал его о прошлых партизанских делах, Корницкий весьма неохотно и достаточно скупо рассказывал об этом. Был ли он ранен? Нет, ни разу. Некоторых ранит по пять раз, а они поваляются в госпитале месяц-другой и снова становятся в строй. Лишь бы ходили ноги, лишь бы руки целыми оставались. Чтоб нажимать на спуск, кидать гранаты, подкладывать мины...
Никодим Барсук сперва не очень приветливо встретил в своем логове шумных вихоревцев. Только присутствие Корницкого предотвращало возможность конфликта между хозяевами и непрошеными гостями, которые уверяли, что им тут очень понравилось... И рядом с барсуковскими землянками начали вырастать землянки вихоревцев. Сооружением землянок была занята лишь незначительная часть людей. Основные силы отряда день от дня выезжали на операции. Созданные Корницким группы подрывников подстерегали вражеские поезда на железнодорожных путях и автомашины на шоссе Брест - Бобруйск. Всю ночь до Волчьего острова долетали приглушенные далью взрывы. По истечении некоторого времени связные докладывали о результатах взрывов. Каждое утро в штабной землянке происходило совещание, на котором обсуждались боевые результаты минувшего дня. "Под откос пущен эшелон со снарядами, на шоссе уничтожено пять автомашин с гитлеровцами", докладывал Вихорь. "Мало! - недовольно морщился Корницкий. - А почему остался целым мост в Крупице? Почему дали убежать полицаям в Хотине? Послали туда самых отважных партизан, а они испугались каких-то гитлеровских прихвостней в черных шинелях!.. Придется, пожалуй, просить помощи у Никодима Барсука. Эти апостолы бородатые согласились охранять лагерь, они сделают дело тихо и по-людски... И бог Саваоф зачислит их еще при жизни в святые за борьбу с супостатами-оккупантами..."
Однажды из Барановичей пришла на Волчий остров долгожданная весть. Барановические шефы решили устроить охоту на диких кабанов, в Пашуковской пуще. Корницкий встрепенулся. Крупный зверь, за которым он вел бдительное наблюдение, сам шел на него... Верный и кровавый помощник гаулейтера не должен выйти живым из Пашуковских лесов! От волнения Корницкий места не мог себе найти. Он послал Мишку Голубовича к Хаецкому. Тот еще ничего не знал. Не прошло и двух дней, как Хаецкий сам примчал на коне.
- Скорее готовьтесь к засаде! В воскресенье утром!..
Все делалось, как было условлено с лесником. Мишку Голубовича трясло всего, когда неподалеку от него проехали одни сани, другие, третьи... целый обоз гитлеровцев с автоматами и охотничьими ружьями! А Корницкий даже не ворохнулся, словно зачарованный смотрел он на мышастые шинели и зеленые охотничьи куртки с дорогими теплыми воротниками. Только губы бывалого партизана еле приметно и беззвучно шевелились. Может быть, он подсчитывал тех, что сидели в санях. Когда исчезли последние сани, Мишка Голубович с обидой в голосе зашептал:
- Что ж это такое?! Почему мы не стреляли?
- Тише ты! - таким же шепотом ответил Корницкий. - Мы будем в них стрелять после охоты. Иначе они сразу догадались бы, что лесник - наш человек, и уничтожили бы его семью. А так выйдет, будто мы случайно на них наскочили и открыли стрельбу. Так что успокойся. Тот, кто хочет охотиться на крупного зверя, должен иметь терпение...
Время тянулось бесконечно медленно. Партизаны лежали и сидели в отрытых снежных окопах и прислушивались к выстрелам охотников и крикам. Через некоторое время неподалеку от них промчался, как бешеный, старый секач*. Корницкому показалось, что где-то он уже видел эту узкую вытянутую морду, желтые кинжалы-клыки. Потом все стихло и насторожилось. Уже на землю спускался вечерний мрак, когда наконец показались первые сани. Корницкий нащупал возле себя подготовленный толовый заряд. Все на месте. Он поднял автомат и дал короткую очередь по саням. И в ту же минуту все вокруг затрещало, короткими молниями поблескивали в темноте вспышки выстрелов. Некоторые гитлеровцы, услышав стрельбу, как змеи сползли с саней, залегли и из-за деревьев стали отстреливаться. Особенно рьяно в направлении партизанских автоматных вспышек бил один какой-то гитлеровец. Корницкий дал по нему короткую очередь. Уже совсем стемнело, и Корницкий не видел результатов. Неожиданно метрах в пятнадцати от него снова заблестели зеленоватые вспышки вражеского автомата. Корницкий пригнулся в окопчик, чтоб схватить толовый заряд и швырнуть в ту сторону, откуда стреляют. Вдруг все небо над его головой полыхнуло ослепительно-зловещим огнем, который обрушился на него и придавил ко дну окопа... И все потонуло в небытии...
