Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой
- Когда это, Антонина Сергеевна, начнут топить? А то хоть в валенках приходи. В классе ученики надышат, а здесь невозможно. Как в подвале.
Антонина Сергеевна прямо на глазах обвяла, поблекла, растерялась так, что сначала не нашлась что и сказать. А потом, опустившись боком на стул перед столиком Аллы Петровны, с такой озабоченностью и такой заинтересованностью спросила, будто для того только и зашла в учительскую:
- Как дела? Давно собираюсь с вами поговорить, да все времени не могла улучить. А сейчас глянула в расписание, вижу, у вас "окно". Дай зайду, думаю.
Алла Петровна не любила никому рассказывать про свой класс, а тут не удержалась: не хотела и дальше обижать директора. В душе шевельнулась неожиданная жалость к этой женщине, такой беспомощной перед своим возрастом.
- Не очень. Бьюсь, бьюсь - и ни с места. Сначала думала, что забыли за лето. Однако чем больше учу, тем больше убеждаюсь, что дети не забыли. Они просто не знали. Многое приходится учить заново. Но и это не страшно. Страшно то, что ученики не хотят учиться. Пригрозишь двойкой в четверти, им хоть бы что. Все равно, говорят, будет тройка. Какие могут быть тройки, когда диктанты пишете на двойки? Напишем на двойки, вы, говорят, поправите, мы перепишем на пятерки. Вы слыхали такое? Утешает, что в классе все же есть светлые головы. А некоторые будто и не слышат, что им говоришь на уроках. Наделают дома такого... Вы только гляньте, - Алла Петровна показала директору страничку в тетради, расцвеченную красным. - Не знаю, что делать. Иногда кажется, что мне попались самые слабые классы.
- Кстати, дорогая, - с нескрываемой издевкой в голосе сказала Антонина Сергеевна, - запомните, плохих классов не бывает. Есть плохие учителя. Я, разумеется, не имею в виду вас.
- Я понимаю, что вы имеете в виду тех учителей, у которых ученики ничего не знают, - глядя ей в глаза, кивнула Алла Петровна.
Такого от Аллы Петровны директор не ждала, сразу опешила, не нашлась что сказать, поднялась со стула и молча вышла из учительской. В дверях остановилась:
- Итоги за четверть покажут, кто чего стоит.
Алла Петровна поделила своих учеников на группы по пять-шесть человек и с каждой группой, согласно составленному ею расписанию, занималась после уроков. Заново учили пройденный раньше материал, писали краткие диктанты, тут же их проверяли, анализировали ошибки. С такими группами работать было нетрудно. Школьники внимательно слушали учительницу, старались.
Ей казалось, что усилия ее не напрасны, какие-то сдвиги налицо. Но, бог ты мой, тут же приходила в отчаяние, какие ничтожные сдвиги! Скажи кому засмеют. Более или менее ясную картину должен был показать диктант. От того, как ученики справятся с ним, зависят и их оценки за четверть. И Алла Петровна стала заранее, как бы исподволь готовить детей к диктанту. На уроках диктовала отдельные слова, предложения, какие встретятся в диктанте. Всякий раз напоминала, на какие правила надо обратить внимание.
Накануне Алле Петровне плохо спалось. Казалось, в комнате не хватает воздуха. Не помогала и открытая форточка: на улице было тихо - ни шороха, ни звука, - можно было подумать, что все в мире погрузилось в беспробудный сон. Она встала, вышла на балкон. Постояла, пока ее не прохватило холодком. Вернулась, снова легла, даже скоро уснула, но сны ей снились такие, что хотелось поскорее проснуться. До утра она просыпалась несколько раз. Поднялась с тяжелой головой. После теплого душа ее опять потянуло в сон, да так, что хоть бросай все и падай на кровать. Выпила чашку крепкого кофе. В голове не просветлело, только застучало в висках.
Алла Петровна диктовала, произнося каждое слово даже более отчетливо, чем надо было. Ей хотелось хоть чем-нибудь помочь своим ученикам. Пусть напишут хорошо, тогда, может быть, поверят в себя. А поверив, лучше станут учиться. До конца урока пришлось передиктовывать отдельные фразы. Сверить же весь текст не хватило времени - прозвенел звонок.
И вот Алла Петровна сидела в учительской и разукрашивала красным ученические тетради. Первые двое написали плохо. Дальше не хотелось и проверять. Она сложила тетради в портфель и пошла домой.
Дома она не сразу засела за тетради. Все время тянула, находя то одну, то другую зацепку. После обеда долго мыла посуду. Перемыла и ту, что чистой стояла в серванте. Потом взяла газеты и прилегла на диване. Надо же посмотреть, что делается на белом свете. Чтение ее всегда успокаивало. Но на этот раз не читалось. Мысли упорно возвращались к диктанту. Поняла, пока не проверит тетради, не успокоится. Встала, подсела с портфелем к столу, который стоял у окна.
Несколько тетрадей попались с хорошими диктантами. Поставила четверки. Потом еще одну тройку. Потом три двойки подряд. Самое обидное было в том, что все ошибки были на те правила, которые учили перед диктантом, и в тех словах, которые не раз писали на последних уроках. "Уж не нарочно ли они ляпали ошибки?" - невольно подумала Алла Петровна. Вдруг несколько диктантов оказались почти без ошибок. Но они не обрадовали, только еще пуще раздражили. Написали же, смогли, и не самые лучшие ученики. Значит, могли бы написать все. А тетрадь Калинова и совсем вывела из себя. Вместо диктанта этот лоботряс на всю страницу нарисовал голову собаки. Собака разинула пасть и высунула язык... Это уже было издевательство, издевательство над ней, над учительницей. Алла Петровна швырнула тетрадь куда-то в угол комнаты. Дрожащей рукой развернула следующую. Там было так намазано, что ничего не поймешь, не разберешь. Она швырнула в угол и эту тетрадь. А потом уже не могла сдержать себя. Схватила проверенные и непроверенные тетради и разбросала их. По комнате закружились голубые, белые и розовые промокашки.
Алла Петровна упала на кровать, уткнулась лицом в подушку, расплакалась. Плакала от отчаяния и беспомощности. Плакала, жалея себя. Нет, с нее хватит. Пусть кто хочет, тот и идет в ту школу, а ее ноги там не будет. Нечего ей там делать...
Если бы Алла Петровна подольше побыла одна, она успокоилась бы, собрала тетради и после никому не сказала бы об охватившем ее отчаянии. Но как раз в этот день раньше, чем обычно, возвратился муж. Она слышала, как щелкнул замок, зашуршал плащ. Хлопнула крышка ящика для обуви, - шлепнулись на пол тапочки. Вошел в зал, удивился, увидев разбросанные по комнате тетради. Какое-то время было тихо. Потом Скачков снова затопал по полу, вот заслонил собой дверь в спальню, глядя на Аллу Петровну, настороженно спросил:
- Что за разбой?
Алла Петровна еще крепче сжала зубы, чтобы муж не услышал, что она плачет.
Скачков подошел к ней, легонько тронул за плечо:
- Спишь, Аллочка?
Она передернула плечами, сбросила его руку.
Он постоял в нерешительности, потом подсел к ней, снова спросил:
- Что с тобой, Аллочка? Может, кто обидел?
- Ты! Ты! Ты! - Она приподнялась и, размазывая тушь по щекам, посмотрела на него заплаканными глазами. - Ты обидел!
- Какая ты у меня красивая! - рассмеялся Скачков. - Правда. Посмотри на себя! - Встал, взял на тумбочке кругленькое зеркальце.
Алла Петровна отпихнула руку с зеркалом.
- Ну, если женщина не хочет глядеться в зеркало, то дела и правда дрянь, - попробовал пошутить Скачков. - Рассказывай, что случилось. Что-то серьезное? Я знаю, мелочь тебя не выведет из равновесия. - И с улыбкой польстил: - Женщины с таким сильным характером, как у тебя, не так часто встречаются... Может, одна на такой город, как наш Зуев.
- Издеваешься? - В голосе нет и тени прежнего отчаяния, больше сдержанности. - Какая я дура! Какая дура! Жила, горя не знала. Как же, настоящей жизни захотела. Получила! Подсунули недоучек и теперь смеются надо мной, как над дурочкой. Все смеются. - И уже сквозь всхлипывания добавила: И ты тоже...
Скачков принес стакан воды, полотенце. Дал отпить глоток-другой, вытер тушь под глазами. Алла Петровна прижалась к его груди, утихла, как утихает обиженное дитя, почуяв добрую ласку.
- Успокойся... На свете нет ничего, что стоило бы твоих слез...
- Успокоишься здесь, - прошептала Алла Петровна. Села, поправила волосы, шмыгнула носом. - Иди посмотри, что они написали. Ужас! Директор сказала, по оценкам за четверть будут судить о моих способностях. Будут двойки - значит, не умеешь учить. А поставишь тройки, проверят, скажут, занимаешься приписками. Короче, хочешь остаться в школе, танцуй под их дудку. Тогда тебя не тронут. Станешь добиваться своего, пришлепнут как муху... Какой-то заколдованный круг. - И грустно усмехнулась: - Работа по призванию, называется. Тебе что? Сел в машину и поехал. А тут хоть вешайся...
Скачков понимал и не стал перечить, доказывать свое, ждал, пока жена успокоится. Поднялся, собрал разбросанные тетради, положил их стопкой на стол. Воротился в спальню. Жена сидела, листала какую-то книжку.
- Полежала бы... Может, устала? Что ты хочешь - такое нервное напряжение! И это каждый день... Отдохни. Тетради пусть подождут.
