Виктор Лысенков - Тщеславие
За горой не слышно было шума ревущей реки. Было чисто и тихо. Здесь даже летом выпадали дожди и все деревья - орехи, алча, тутовник, яблоки были свежезелеными, листья не были изъедены разными вредителями. Полезный воздух. Но помогает ли он этим несчастным? Или - место выбрано для спокойствия персоналу? Здесь у всех врачей было жилье, правда, не на территории этого спецучреждения, а на выходные почти все уезжали в город. Всего ничего двести км. Уезжали в пятницу пораньше и ночью были уже дома. Вечером в воскресенье возвращались. Свой автобус. Но зимой, как он узнал, иногда не выезжают месяцами - дорога опасна и надо ехать целый день. Но это не главное, что рассказала ему Александра Ильинична. Он принял ее за сотрудницу дома. Она сидела на лавочке и читала книжку. На ней была не полосатая одежда и даже не очень старая. Он поздоровался с ней, она ответила и спросила: вас давно привезли? Он ответил, что приехал с группой из минздрава. Женщина улыбнулась: "Очередная проверка... Но у нас здесь нормально. Впрочем, вы в этом сами убедитесь". Сергей ответил: "Да, внешне у вас здесь - почти идиллия. Жаль, больные не могут рассказать о том, каково им здесь". "Почему же? Я вот больная и живу здесь уже целых шесть лет. Так что могу судить, что и как". Сергей не поверил ее словам: перед ним была интеллигентная и вполне трезво рассуждающая женщина. Она уловила его смущение и сказала: "Да вы не удивляйтесь: у меня очень странная форма помешательства: иногда я чувствую себя совсем нормальной. А потом - вдруг накатывает. Не бойтесь - это происходит не сразу. Я даже успеваю дойти до корпуса сама и попросить сделать мне успокаивающий укол". Сергей попросил разрешения присесть. Может, он узнает что-то и о себе? Ему же сказала врач на скорой: "У вас - синдром". Добавила какое-то слово, но он забыл. А вернуться потом в поликлинику было не удобно. Но его ведь не положили в клинику к Гулямову. Значит, не так страшно. А может, врач в поликлинике ошибается? Сам он лучше других знает свое состояние. Почему он иногда впадал в угрюмую задумчивость? Почему боялся заснуть без света? Почему так назойливы стали мысли об отце, когда тот умер? Ему все казалось, что отец вот-вот выйдет из другой комнаты, или окажется на кухне, или в ванной. Он прислушивался к шорохам в ночной квартире - днем этих проявлений не было пытался себя успокоить, что совсем рядом, за тонкой бетонной перегородкой пытался себя успокоить, что совсем рядом, за тонкой бетонной перегородкой находятся люди, и, странно, когда он слышал их голоса, этого непонятного страха не было. Даже когда он лежал в постели и пока за стеной скрипела кровать и неявственно были слышны любовные вздохи, он чувствовал себя нормально, даже улыбался и все хотел подсказать этим чудакам, чтобы поставили свою кровать любви к стене, которая не разделяет их с соседями. Ему даже казалось, что он - уснет - настолько был спокоен. Но тишина и темнота словно пропитывали тревогой, сон, если даже хотелось спать, улетучивался, появлялась тревожная бодрость, и, стыдно сказать, - он не выключал ночника - темнота чувство тревоги переводила в страх. Повертевшись, поприслушивавшись - иногда в доме вдруг издаст звук сервант или шифоньер. Умом он понимал, что при таких перепадах температуры ничего странного в этом нет, но иногда подходил, открывал шифоньер и потом долго ругал себя: идиот! кретин! - ясно же, если бы в шифоньере кто-то прятался, то ясно - мокрушник, и даже ему вот переть в наглую на шифоньер, в котором этот мокрушник сидит нелепо: не успеешь открыть дверцы, как он воткнет в тебя нож. А еще хуже, если у него - пистолет. Бах! - и - крышка. Его он открывал шифоньер раз за разом, и потом, когда пошли волной эти публикации и показы по телеку про барабашек, он думал, не барабашка ли у него завелась. Днем эти ночные нелепости угнетали его - он понимал; что у него не все нормально с психикой, и сейчас рассказ незнакомки про то, как на нее накатывает, его встревожил, так как у него самого более менее спокойные периоды чередовались с чередой тревожных. Он засыпал к утру и то при помощи элениума, и нередко, когда усталость уже изматывала его, он звонил какой-нибудь безотказной подруге предупреждал, что на ночь, и, отдав ей что положено, спал часов шесть-семь. Иногда девки улавливали, что с ним - что-то не так. Некоторые относили это на свой счет, некоторые - на его усталость и начинали нежить, массировать плечи, нежно мыть в ванной ну и так далее - по полной программе. Он пробовал состояние тревоги погасить бутылкой вина. Но сухого приходилось выпивать бутылки три - на это уходило время, так что водка была лучше. Стакан на грудь - и он вырубался. Только вот тяжело просыпался на внеурочный звонок и утром было заметно. А однажды он сквозь пьяный сон услышал страшный грохот в квартире. У него мурашки пошли по телу, когда он увидел на полу большую железную чашку. Но вдруг в вентиляционный люк услыхал - в ночной тиши очень четко - голос соседа: Люся! Посмотри! - Наш Пуфик кость принес! Вот ворюга! И Сергей сразу успокоился: он жарил себе вечером мясо, и кость, с кусочками мяса, положил в чашку, чтобы утром отдать дворовому псу Женьке. Значит, Пуфик, который иногда и днем забирался к нему в лоджию по винограднику, нанес визит вежливости, и, чтобы не беспокоить хозяина, сам себя угостил. Хорошо, что не спали его хозяева - неожиданно успокоили. Теперь он хотел узнать у Александры Ильиничны что-нибудь важное о своей болезни, - а что это болезнь, он не сомневался ни на минуту. И не ждет ли его этот дурдом. Он принял ее дружелюбное предположение присесть рядом и пообщаться: "У меня здесь есть друзья и среди врачей, и среди другого персонала. Но знаете... Вся моя дружба с ними - словно с видимым концом: они все знают, что мое заболевание - неизлечимо. И знаете, Сергей Егорович. Самое страшное - год от года время между приступами становится все короче, приступы - сильнее. Сейчас я часто не могу даже вспомнить, что делала и говорила во время приступа. Я с вами так откровенна не по причине болезни. То есть не из-за слабоумия. Просто устанавливать короткие контакты, когда возможно откровение - нет времени. Вы завтра уедете? Не так ли? А общение здесь - ограничено". Сергей понял, что его собеседница - человек образованный. Он хотел спросить ее о прежней работе, но не стал этого делать: вдруг заболевание связано с конфликтом или драмой той работы и он усугубит положение своей собеседницы. Но сам он ничего скрывать не стал. "Это хорошо, что вы занимаетесь творческой работой. Здесь, между прочим, есть один кинорежиссер. Я знаю от врачей - судьба занесла его сюда случайно. Вы даже пред ставить не можете он сидел в тюрьме, правда, недолго, и оттуда попал сюда. Он - не местный. Может, вам скажет, откуда он. Да, русский. Я вас познакомлю. Он - не буйный. И много чего рассказывает просто любопытного. Познакомить?". Сергею было интересно. Кто он? Чарли Чаплин, Эйзенштейн или более новая звезда Бергман. Или Феллини. Японцем он вряд ли может быть, скажем, Куросавой. Он сказал Александре Ильиничне, что познакомится с удовольствием. Договорились, что вечером - когда у больных будет вечерняя прогулка. Александра Ильинична мягко и с юмором вводила его в мир этой лечебницы. "Вы, наверное, наслышались анекдотов о врачах, которые сами - ку-ку? Не верьте. Очень много неординарных и тонких людей. Они пытаются постичь тайны этой болезни. У меня самой, например, впечатление, что где-то в голове обмотка на нервных проводах подтачивается. И когда они "коротят", я - больной человек. И, как я думаю, обмотка приходит во все большую негодность, а потому и приступы чаще и сильнее. А сопреет совсем - мне - конец: все функции - дыхания, ритма сердца и так далее перепутаются и стоп машина". Сергея удивила такая диагностика. Он сказал: "Может, дело не в обмотке? А просто перевозбуждаются какие-то центры? И тогда - все не так мрачно: могут в любой момент появиться лекарства,
блокирующие эти возбуждения. "Ну да, ну да", - согласилась Александра Ильинична. - Если только в этих центрах - не физиологические процессы. Какого-нибудь распада". Сергей решил говорить на равных: "Ну вот лично я часто боюсь быть дома один. Засыпаю либо после стакана водки, либо двух таблеток элениума". Он рассказал ей о свих симптомах. "И работаю нормально. Одну премию получил в журналистике, одну - в кино. Правда, республиканские, но все же..." Александра Ильинична улыбнулась и тронула его ладонь: "Премии - это хорошо. Водка - плохо. Дайте мне слово, что больше таким способом вы не будете снимать напряжение. И элениумом не злоупотребляйте. Попробуйте, еще до сна, либо выпить настойку валерьянки, либо молоко с медом. И не выключайте свет - не провоцируйте себя. Когда психика уже вздыблена, ее успокоить гораздо сложнее. У вас, дружок, уж поверьте моему горькому опыту - обычная фобия - боязнь темноты и замкнутого пространства. Попробуйте в этом состоянии выйти погулять на улицу - вы убедитесь, что страх тут же пройдет". Но Сергею и не нужно было проводить такой эксперимент: много раз он возвращался от какой-нибудь подруги в такой час и ходил по таким закоулкам - страха никогда не было. Только если вдруг навстречу кто-то шел, тем более не один, он внимательно следил за их действиями - важно было, чтобы не ударили ножом - от кулака любителя он не упадет, да и успеет уйти от удара. Он помнит, как шел с хлопушки через железнодорожные линии и его с матом остановил, надо думать, местный авторитет. Авторитет был не очень пьян, но понял, что чужак приходил сюда до бабы, хотя на этот раз все было совсем не так: не очень красивую девушку не нашлось провожатого из компании и он вовремя сориентировался, предложил Вере проводить ее. И - только. Она была студенткой филфака и жила с мамой - папой и можно было точно сказать, что еще не знала мужчин. И вот этот амбал. Сергею не хотелось повторять обычные в таких случаях слова: амбал из десяти слов только одно: ТЫ сказал на русском языке, остальное был блатной жаргон. Он схватил Сергея за ворот куртки, примериваясь (поугрожав предварительно) куда бы врезать. Сергей точно ударил его в подбородок и авторитет лег между рельсами. Сергей пошел по шпалам, но потом вернулся: вдруг не очнется до поезда? Поднял амбал, оттащил в сторону: "Будь осторожен амбал уже начинал открывать глаза (тут ходят поезда. "И, усадив на венок шпал между путями, пошагал домой. Будет урок дураку. Александра Ильинична спросила его просто: "Вы - не женаты?". Он ответил, что нет. Она не стала уточнять, по какой причине он не женат - здоровье ли или другая причина) ну, тут уж дудки: даже душевнобольной он ни слова не скажет о Земме, не скажет, как иные прелестницы согласны были ноги мыть и пить воду, но он даже представить не мог ни одну из них в роли своей жены, хотя некоторые, на его глазах, выходили замуж, рожали детей и, судя по всему, были неплохими женами. Собеседница сказала: "Двух советов для одного человека - уже много. Но все же: если можете - женитесь. Живой человек в доме заставить вас забыть о своей фобии. А иначе... Кто знает, чем все это может обернуться...".
