Виктор Лысенков - Тщеславие
А теперь пощелкаем на счетах и прикинем дебет-кредит: что на этом фоне мечты о гармоничном обществе, куда и они зовут и ведут своих зрителей. Вот какое кино: жизнь - одно, а их дела - другое. Вот и не плачут зрители на их фильмах, не рвут волосы на голове. Итак, двойная мораль. Проклятые империалисты по своим голосам говорят правду? Ну а те, кто им это говорит через горы и моря - не такие же? Или даже хуже? Нет правды на земле. И наивность молодых на киностудии - только верхний слой? А глубже - славы и денег? И на Западе то же самое. Славы и денег! Значит, все ложь! И он был прав в проявлении своих чувств к Земме. А она, не знает этих правил? Или не приняла их, потому что он - не народный, не знаменитый, без денег? Как узнать? Он думал над этим и не принимал такого хода мыслей. И не только потому, что в таком случае Земма не могла быть ТАК любима. Нет, здесь было иное. Он догадывался, что ее высшая, самая разумная в мире суть не принимает его по другой причине. Он с самого начала попал в чужую колею. Виноваты в этом, в первую очередь, родители. На третьем десятке поздно открывать истину.
Он начал готовиться к прощанию с кино, понимая, что лучше уйти самому, чем дождаться, когда найдут предлог (да кто-нибудь стукнет, что он давно наловчился делать дикторские тексты для гениальных местных режиссеров) выкинут и молва, опережая его, встанет бастионом у дверей всех контор.
Халимов очень приветливо отнесся к его решению уйти с киностудии. Разговаривал с ним очень откровенно, но откровенность эта была той малой стороной правды, которая никак не задевала ни основ стаи, ни, тем более, основ жизни. Он не торопился подписывать заявление. Посмотрел на листок, не садясь за стол (он встретил Сергея стоя, перекладывая какие-то бумаги на дальнем конце директорского стола) столы для больших контор делали по заказу Совмина на местной мебельной фабрике. Новый киностудийный комплекс был построен всего десять лет назад и стол, на котором можно было играть в бильярд, еще блестел лаком, потом положил его в один из ящиков и улыбнулся: "Правильно сделали, Сергей Егорович! Они вас все равно съедят. И - очень быстро. Вы уже поняли, какая здесь публика? Это - не газета. Там - вы всех учите. А здесь - вас... Мне было бы жаль, если бы вас здесь переломали. Теперь вам лучше уйти... Но отступать нужно тоже с умом - чтобы не было похоже на бегство... Можно сильно себе навредить...". Наверное, ему уже наедине нашептывали. Или сам все просекает?). "Может быть, пошлем вас на высшие сценарные курсы? После них у вас откроются новые возможности...". Сергей не ожидал такого предложения, обещал подумать. Но Халимов опередил его. И - по мудрому. На худсовете он выбрал удачный момент (речь шла о даче рекомендаций во ВГИК) он сказал: "Учиться в таком вузе... Да, не только молодым... Не знаю, не опережаю ли я события, н на днях мы говорили об этом с Сергеем Егоровичем... Если он окончательно решит, думаю, никто не будет против, чтобы он поехал туда...". Да, на Востоке умеют подать все как нужно. Халимов ведь не сказал, что он, Сергей, высказывал такое пожелание. Тем более - он, директор. Но выброс такой информации был потрясающе удобным ходом для всех. Сергей имел время все обдумать. Те, кто хотел его выкинуть, не должны были раскрываться: для кого-то это были козыри для будущего (разве плохо в какой-нибудь битве напомнить о съеденном главном редакторе хроники? Мол, вы всегда были такими). А для Халимова - на студии заведомо гасился ненужный конфликт: всем ведь оставалось только немножко подождать. А Халимов продолжил игру. Когда Сергей зашел к нему с бумагами, он, просматривая ведомости, сказал дружески: "Я там ничего не пережал? Вы - не обиделись?". Сергей не обиделся - работа была тонкая. А Халимов продолжал, чтобы даже случайно Сергей не стал вдруг поднимать вопрос о ВГИКе: "Вообще-то я думаю, если даже мы дадим рекомендацию, в Москве удивятся, почему мы посылаем русского. Спросят - что, среди местных желающих нет? И могут к чему-нибудь придраться...". Сергей знал, что придерутся скорее всего здесь. За кулисами пойдут переговоры, звонки. И если даже ему дадут рекомендацию, то кто-нибудь из влиятельных позвонит своим приятелям во ВГИК, которые подкармливаются на Среднеазиатских студиях (вот только-что по сценарию одной мадам из этого киновуза сняли ленту, даже название которой запомнить трудно: то ли ударницы, то ли передовицы. Сергей знал точно одно: вместо стандартного размера гонорара ей выписали ровно вдвое больше: двенадцать тысяч. И обосновали: актуальная тема в разрезе выполнения решения очередного съезда КПСС о формировании национального рабочего класса. В общем, до ВГИКа не долетишь, как вылетишь оттуда. А Халимов добавил: "Вы всегда можете рассчитывать на меня...". Сразу, что ли, попросить с трудоустройством? В тридцать семь в молодежную газету не пойдешь. Да там теперь одни пацаны - из Свердловская и Москвы. В партийную газету - без партбилета даже смешно соваться. К тому же там точно знали о веселом складе жизни в молодежке его времен - не случайно за последние четыре года никого из нее не взяли в большую газету. Остается телеграфное агентство и Гостелерадио. Но в телеграфное агентство он не пошел бы ни за какие калачи - день и ночь строчить информации о том, как где-то что-то выполнили и перевыполнили ("комсомолята", получив лет пять назад очередной отчет о начале - досрочном! - севе хлопка, не поленились покопаться в собственных подшивках. Каждый год телеграфное агентство начинало сев на десять дней раньше прошлогоднего. И оказалось, что только за последние пятнадцать лет сроки посева сдвинулись аж на двадцатое октября - как раз разгар уборки предыдущего урожая. Они нагло позвонили в агентство, сообщили им об этом открытии. Те вежливо послали их подальше от нашей земли - мол, мы даем данные по отношении только к прошлому году. Хотя было ясно, что предыдущий год начинался так же на десять дней раньше нынешнего. Нет такой лжи, от которой можно отбрехаться при помощи другой.
Он уже обмяк - и это видели все. Вот так - и без удара можешь стать как мешок с опилками. Ему было уже ничего не интересно, он чаще всего был погружен в себя и думал, куда, когда и как уйти. С момента разговора с Халимовым прошло больше месяца. Он уже дважды врезал по крупному, ожидая катастрофы (рано или поздно ему прямо укажут на дверь. Но никакого приемлемого варианта не подворачивалось). Но предложение поступило оттуда, откуда он не ждал. Возле ЦК, куда они возили новые фильмы для показа, его остановили один из прежних знакомых по университету. Сергей добродушно поддерживал на тренировках Рахимова, видя, что парень - с хорошими физическими кондициями, но нервничает, от этого иногда не может принять простую подачу соперника, и сам подает не лучшим образом. Но блок держит отлично: высокий прыжок, мощные руки. Рахимов почти сразу перешел к делу: "Я слыхал, что у тебя там не все гладко? Есть два варианта: нам нужен редактор в журнал "Блокнто агитатора" (вот этого мне только не хватало) и есть должность помощника у министра здравоохранения". Сергей поблагодарил Джуру: "Ну, ты же знаешь, что я - беспартийный (не будет же он объяснять ему, что лучше пойти грузчиком на станцию. Или разнорабочим на стройку, чем заниматься этой мататой). А в министерство... Там не нужно медицинское образование...". - "Не обязательно. Министру нужен грамотный человек, кто толково мог бы написать справку в ЦК в Совмин, подготовил грамотное выступление". И, улыбнувшись, Джура заметил: "Ты же знаешь, что в двух вещах - искусстве и медицине все все понимают. Что такое аспирин - анальгин - тебе известно. А это - почти вся медицина. Я, старик, лежал тут в нашем стационаре (правительственном - понял Сергей). Так диагноз себе ставил я. И препараты выбирал сам. Представь: никто из врачей ни разу не спросил, на что у меня аллергия. А мне, например, категорически противопоказаны антибиотики. И это обнаружили врачи еще в пятьдесят восьмом, когда ходил тот жуткий грипп. Вот так, мой дорогой. И министром сможешь быть, а не только помощником. Будешь читать журнал "Здоровье" и сможешь выступать даже на теоретических конференциях". Ждура улыбнулся: "Если надумаешь - позвони мне". Он назвал номер отдела науки. Сергей, расставшись с Джурой, на всякий случай номер записал по свежей памяти.
Вечером он позвонил своей знакомой пассии в институт гастроэнтерологии. Лариса ответила успокаивающе: "Вообщде-то мы - академический институт. Но, как понимаешь, с минздравом контачим часто. Скажу одно: в республике всего три министра - русские: связи, строительных материалов и здравоохранения. (не считая КГБ, - отметил про себя Сергей). И у нашего (я называю его нашим, несмотря на разные ведомства) - очень хорошая репутация. Мы с ним сталкивались несколько раз. Спокоен, не придира по мелочам. Предпенсионный возраст. А это значит, что ни с кем он ссориться не будет. Достаточно?". Сергей поблагодарил Ларису, и на ее вопрос, зачем это ему нужно, ответил прямо: "Да вот хочу стать медицинским начальником". И - объяснил. Лариса засмеялась: "Давай давай. Только окончательно не спейся. (она знала его по газетным временам и последние - чиновничье - благообразных три года с хвостиком не общалась с ним).
