Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
Но песня вдруг оборвалась, и тотчас же несколько голосов сразу громко заспорили, резко прозвучал начальственный окрик:
- А ты - кто такой?
Раздался дружный, громкий смех и сквозь него - сердитый возглас:
- Вот ка-ак?
Кто-то громко свистнул, издали ответил глухой свисток локомотива. Самгин остановился, вслушиваясь, но там, впереди, смеялись, свистели всё громче и кто-то вскрикивал:
- Валяй, тащи его, тащи всех... Отделился и пошел навстречу Самгину жандарм, блестели его очки; в одной руке он держал какие-то бумаги, пальцы другой дергали на груди шнур револьвера, а сбоку жандарма и на шаг впереди его шагал Судаков, натягивая обеими руками картуз на лохматую голову; луна хорошо освещала его сухое, дерзкое лицо и медную пряжку ремня на животе; Самгин слышал его угрюмые слова:
- Ты бы не дурил, старик!
- Иди, иди! - строго крикнул жандарм. Самгин, не желая, чтоб Судаков узнал его, вскочил на подножку вагона, искоса, через плечо взглянул на подходившего Судакова, а тот обеими руками вдруг быстро коснулся плеча и бока жандарма, толкнул его; жандарм отскочил, громко охнул, но крик его был заглушен свистками и шипением паровоза, - он тяжело вкатился на соседние рельсы и двумя пучками красноватых лучей отрезал жандарма от Судакова, который, вскочив на подножку, ткнул Самгина в бок чем-то твердым.
Не устояв на ногах, Самгин спрыгнул в узкий коридор между вагонами и попал в толпу рабочих, - они тоже, прыгая с паровоза и тендера, толкали Самгина, а на той стороне паровоза кричал жандарм, кричали молодые голоса:
- Не мешай, дядя!
- Не бунтуй, старик, не велят!
- Кто убежал?
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем - черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой - маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
"Неотесанная башка", - подумал тогда Самгин, а теперь он думал о звериной ловкости парня: "Толкни он жандарма на несколько секунд позже, жандарм попал бы под колеса паровоза..."
- Эй, барин, ходи веселей! - крикнули за его спиной. Не оглядываясь, Самгин почти побежал. На разъезде было очень шумно, однако казалось, что железный шум торопится исчезнуть в холодной, всепоглощающей тишине. В коридоре вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь в купе заткнул собою поручик Трифонов.
- Штатский? - вполголоса, изумленно и сипло спрашивал он. - Срезал револьвер?
- Так точно, - тихо ответил жандарм; он стоял не так, как следовало стоять перед офицером, а - сутуло и наклонив голову, но руки висели по швам.
- Обезоружил? И - удрал?
- Так точно. Должен быть в поезде.
- Солдаты ищут, - вставил обер.
Поручик трижды, негромко и раздельно хохотнул:
- Хо-хо-хо! Эт-то - номер! - сказал он, хлопая ресницами по главам, чмокнув губами. - Ах ты, м-морда! Ну - и влетит тебе! И - заслужил! Ну, что же ты хочешь, а?
- Ваше благородие...
- Чтобы моих людей гонять? Нет, будь здоров! Скажи спасибо, что тебе пулю в морду не вкатили... Хо-хо-о! И - ступай! Марш!..
Жандарм тяжело поднял руку, отдавая честь, и пошел прочь, покачиваясь, обер тоже отправился за ним, а поручик, схватив Самгина за руку, втащил его в купе, толкнул на диван и, закрыв дверь, похохатывая, сел против Клима колено в колено.
- Понимаете, - жулик у жандарма револьвер срезал и удрал, а? Нет, - вы поймите: привилегированная часть, охрана порядка, мать... Мышей ловить, а не революционеров! Это же - комедия! Ох...
Он захлебнулся смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще больше, лицо, побагровев, надулось, кулаком одной руки он бил себя по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул в руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с удовольствием выпил.
- Замечательный анекдот! Р-революция, знаете, а? Жулик продаст револьвер, а то - ухлопает кого-нибудь... из любопытства может хлопнуть. Ей-богу! Интересно пальнуть по человеку...
"Напился", - отметил Самгин, присматриваясь к поручику сквозь очки, а тот заговорил тише, почти шопотом и очень быстро:
- Еду охранять поместье, завод какого-то сенатора, администратора, вообще - лица с весом! Четвертый раз в этом году. Мелкая сошка, ну и суют куда другого не сунешь. Семеновцы - Мин, Риман, вообще - немцы, за укрощение России получат на чаишко... здорово получат! А я, наверное, получу колом по башке. Или - кирпичом... Пейте, французский...
Шумно вздохнув, он опустил на глаза тяжелые, синеватые веки и потряс головою.
- Бессонница! Месяца полтора. В голове - дробь насыпана, знаете почти вижу: шарики катаются, ей-богу! Вы что молчите? Вы - не бойтесь, я смирный! Все - ясно! Вы - раздражаете, я - усмиряю. "Жизнь для жизни нам дана", - как сказал какой-то Макарий, поэт. Не люблю я поэтов, писателей и всю вашу братию, - не люблю!
Он снова глотнул из фляжки и, зажав уши ладонями, долго полоскал коньяком рот. Потом, выкатив глаза, держа руки на затылке, стал говорить громче:
- Я - усмиряю, и меня - тоже усмиряют. Стоит предо мной эдакий великолепный старичище, морда - умная, честная морда - орел! Схватил я его за бороду, наган - в нос. "Понимаешь?", говорю. "Так точно, ваше благородие, понимаю, говорит, сам - солдат турецкой войны, крест, медали имею, на усмирение хаживал, мужиков порол, стреляйте меня, - достоин! Только, говорит, это делу не поможет, ваше благородие, жить мужикам невозможно, бунтовать они будут, всех не перестреляете". Н-да... Вот морда, а?
Рассказывая, он все время встряхивал головой, точно у него по енотовым волосам муха ползала. Замолчав и пристально глядя в лицо Самгина, он одной рукой искал на диване фляжку, другой поглаживал шею, а схватив фляжку, бросил ее на колени Самгина.
- Пейте, какого чорта!..
"Возможно, что он ненормален", - соображал Самгин, глотнул коньяку и, положив фляжку рядом с собою, покосился на револьвер в углу дивана.
- Отличный старик! Староста. Гренадер. Догадал меня чорт выпить у него в избе кринку молока, ну - понятно: жара, устал! Унтер, сукин сын, наболтал чего-то адъютанту; адъютант - Фогель, командир полка - барон Цилле, - вот она где у меня села, эта кринка!
Поручик Трифонов пошлепал себя ладонью по шее. Вагон рвануло, поручик покачнулся и крикнул:
- Сволочи! Давайте - выпьем! Вы что же молчите?
- Думаю о вашей драме, - сказал Самгин.
- Драма, - повторил поручик, раскачивая фляжку на ремне. - Тут - не драма, а - служба! Я театров не выношу. Цирк - другое дело, там ловкость, сила. Вы думаете - я не понимаю, что такое - революционер? - неожиданно спросил он, ударив кулаком по колену, и лицо его даже посинело от натуги. Подите вы все к чорту, довольно я вам служил, вот что значит революционер, - понимаете? За-ба-стовщик...
- Конечно, - миролюбиво сказал Самгин, но это не успокоило поручика; он вцепился пальцами в колено
Клима и хрипло шептал:
- Вы, штатский, думаете, что это просто: выпорол человек... семнадцать или девять, четыре - все равно! - и кончено - лег спать, и спи до следующей командировки, да? Нет, извините, это не так просто. Перед этим надобно выпить, а после этого - пить! И - долго, много? Для Мина, Римана, Ренненкампфа - просто, они - как там? - преторианцы, они служат Нерону и вообще - Наполеону, а нам, пехоте... Капитан Татарников - читали? перестрелял мужиков, отрапортовался и тут же себе пулю вляпал. Это называется - скандал! Подняли вопрос: с музыкой хоронить или без? А он, в японскую, батальоном командовал, получил двух Георгиев, умница, весельчак, на биллиарде божественно играл...
Вагон снова тряхнуло, поручик тяжело опрокинулся на бок и спросил:
- Поехали?
А когда поезд проходил мимо станции, он, взглянув в окно, сказал с явным удовольствием:
- Жандарм-то, стоит, морда! Взгреют его за револьвер.
Теперь, в железном шуме поезда, сиплый голос его звучал еще тише, слова стали невнятны. Он закурил папиросу, лег на спину, его круглый живот рыхло подпрыгивал, и казалось, что слова булькают в животе:
- Пехота... чернорабочая сила, она вам когда-нибудь покажет та-а-кую Испанию, та-а-кое пр-ронунциаменто...
Самгин не слушал, находя, что больше того, что сказано, поручик не скажет.
"Опора самодержавия", - думал он сквозь дремоту, наблюдая, как в правом глазе поручика отражается огонь свечи, делая глаз похожим на крыло жука.
"Наверное, он - не один таков. И, конечно, будет пороть, расстреливать. Так вот большинство людей исполняют обязанности, не веря в их смысл".
Это была очень неприятная мысль. Самгин закутался пледом и отдал тело свое успокоительной инерции толчков и покачиваний. Разбудил его кондуктор, открыв дверь:
- Русьгород.
Поручика в купе уже не было, о нем напоминал запах коньяка, медный изогнутый прут и занавеска под столиком.
