Герай Фазли - Ночное солнце
Вдруг паланкин покачнулся и с седьмого неба стал спускаться на землю. Гюльназ содрогнулась, услыхав неожиданный сигнал тревоги, бурные звуки "вагзалы" потонули в нем. И вспомнила: она здесь, в Ленинграде. "Что теперь будет? Наша свадьба прервется на середине?" Она с испугом и волнением посмотрела на Искендера, потом перевела взгляд на Сергея Марковича, затем на Германа Степановича. Нет, страх ее был напрасен. Ни на одном лице она не увидала и следа того ужаса, который только что ощутила сама. Вместе с тем Герман Степанович поднялся с намерением уйти. Следом за ним встали Данилов и Зина. Запретный час в городе давно уже ликвидировался сам по себе, по ночам, то есть после того, как стемнеет, на улицах не было людей. И поэтому гости спешили добраться до своих домов, пока на город не посыпались снаряды.
В дверях Герман Степанович остановился:
- Если завтра вы выберете время, приходите послушать старого Бетховена. Это важно еще и потому, что после свадьбы люди обычно отправляются в свадебное путешествие. Поехать вы никуда не можете. Все дороги закрыты. У нас остался лишь один путь, куда не закрыта дорога, - в мир музыки, в мир поэзии. Бетховен и Низами.- И, уже взявшись за дверную ручку, он обратился к Зине: - Зиночка, ты тоже приходи. Завтра после шести я вас всех жду!
- Если все будет хорошо, обязательно придем, - за всех ответил Искендер.
Как только они вышли из дома, раздался пушечный залп. И еще, и еще... Это Соколов пытался восстановить порядок. Гюльназ посмотрела на Искендера: как он изменился. В течение этих нескольких часов он снова сделался прежним Искендером, бодрым, сильным и внутренне спокойным. Ей очень хотелось броситься ему на шею. "Нет! Потерпи, Гюльназ. У свадьбы есть свои обычаи, их нарушать нельзя!" Она приблизилась к украшенной кровати. Аккуратно сняла и сложила шелковую накидку, покрывавшую две подушки. Так же аккуратно сложила покрывало. Потом попросила Искендера выйти на несколько минут и подождать за дверью. "Когда я позову - войдешь!" Она взяла в руки украшенную канителью тюлевую занавеску и подошла к зеркалу. Накинула ее на голову, опустила на лицо. Взглянула на себя сквозь тонкий светло-розовый тюль. Глаза ее наполнились слезами: "Мама, где ты, мама... посмотри на меня, похожа ли твоя дочь на невесту?"
Священные, божественные минуты приближались. Стоя у зеркала, она позвала:
- Искендер, ты можешь войти!
Сердце ее замирало и колотилось, она следила за каждым его движением. Ей казалось, что в эти минуты весь мир прислушивается к этой божественной тишине, только зенитчики Соколова, кажется, здорово рассердились, хотели заставить умолкнуть далекий самолетный гул.
Искендер сначала взглянул на кровать: он решил, что Гюльназ хотела раздеться.
- Гюльназ!
- Куда ты смотришь? Я здесь... Ну, как я тебе нравлюсь?
Искендер молчал.
- Почему ты так смотришь? Да буду я твоей жертвой... Ты разве не знаешь, что, когда жених входит к невесте, он должен поднять вуаль и произнести: "Да благословенно будет твое вхождение в мою жизнь"?
Тишина! Какая это была бесценная тишина!
Пушки на мгновение смолкли. И гул фашистских самолетов стих. Искендер нетвердым шагом приблизился к Гюльназ. Глаза его сверкали, но он будто был слеп.
- Гюльназ! - шепотом произнес он. - Что с тобой сегодня, цветик мой! Я не узнаю тебя... Нет, по-моему, я и раньше не знал тебя... - Он осторожно взял девушку за руку. - Где ты пряталась, что я не мог тебя разглядеть?
Внезапно он поднял Гюльназ на руки, как куклу, которую принес Данилов, и стал легко ее раскачивать плавными движениями рук. Вот они, качели любви!
- Скажи, где ты пряталась? Где? - С этими словами Искендер бережно положил девушку на мягкую пружинную кровать, огрубевшими пальцами стал перебирать ее волосы.
- Я, как звезда, пряталась на седьмом небе, чтобы только ты меня открыл...
- Нет, ты не холодная звезда, ты жаркий пламень.
- И этот огонь для тебя... Ты слышишь, для тебя... Пока ты есть, этот огонь будет гореть всегда...
Как радостно было ощущать себя в сильных руках Искендера. Эта сила с его поцелуями, его дыханием передавалась ей. Она, как непреодолимый горный поток, подхватила ее и понесла. Теперь Искендер был ее мужем. Законным мужем, отвечающим перед всеми законами, открытыми и продуманными людьми на протяжении веков. Где-то, возможно за пределами мира этих законов, все еще летал фашистский самолет. Но Гюльназ не хотела слышать его гула.
- Искендер, дорогой...
Он не шелохнулся.
- Подвинься немного, вот так.
Эти слова были очень и очень далеки от обычного, пошлого смысла. Потому что и сама Гюльназ, и ее Искендер были очень и очень далеки от подобных вещей. Иначе как бы они могли в эти суровые дни, оставаясь иногда в комнате, вести себя как брат и сестра? Но в эту ночь Гюльназ своим обнаженным телом, его несравненной величавостью будто открывала перед Искендером двери рая. В этот миг Искендер, наверно, не услышал бы даже гула самолета, жужжавшего как муха у него над головой. И Гюльназ, прижимаясь к его груди, будто мстила за эти мучительные дни. "Кто знает, может, скоро я умру. Может, умру завтра или послезавтра, - думала она. - Могла и сегодня, возвращаясь из госпиталя, угодить под обстрел. Ведь тогда бы на Искендера не обрушился бы огонь любви, который она годами хранила для него?"
... Они не знали - сколько прошло времени. По ту сторону волшебной двери рая, оказывается, не существовало таких понятий, как "время и пространство". Они существовали только здесь - в этом огромном городе, погруженном во мрак. Еще ни в одной точке мира не следили люди с такой точностью за движением дней, часов и минут, как здесь. Еще нигде земля не была так измерена, как здесь, - пядь за пядью, шаг за шагом. И Гюльназ, и Искендер знали цену дням, часам и минутам. Но в эту ночь судьба избавила их от этого мучительного чувства. На земле будто существовали только они двое. Жизнь на земле, время и пространство возникнут позже. Хоть уши оглохли от рева непрерывно грохочущих пушек во дворе, что творилось в округе - они ничего не слышали. Гюльназ не зажигала приготовленных свечей, потому что теперь в их комнате было светлее обычного. Гюльназ решила хоть на одну ночь снять с окон комнаты черные шторы. Сквозь пыльные стекла, сотрясаемые взрывами, в комнату просачивался желто-розовый свет. Видимо, где-то рядом загорелся один из домов или пылали зажигательные бомбы, разорвавшиеся на крыше какого-то здания. Дребезжали и бились оконные стекла на всех этажах домов. Только их дом стоял словно остров. Фашистам будто было ведомо обещание Соколова, и они не осмеливались оказаться на участке неба величиной с хырман над обиталищем невесты.
Но здесь пылал другой огонь, и пожар был иным, он скорее походил на благословенный жар солнца, снизошедшего на обитель молодоженов. Ночного солнца, рожденного в эту священную ночь. И потому их дом горел не снаружи, а изнутри.
17
Гюльназ с трудом разлепила ресницы. Ее ослепил яркий солнечный свет, бьющий в окно. Она невольно вздрогнула: "Где я? Который час? Почему на окне нет черной шторы?"
Она протянула руку - подушка рядом еще хранила тепло. Она все вспомнила. Искендер ушел на работу, пожалев ее будить. Подушка все еще сохраняла тепло его дыхания. Значит, ушел совсем недавно. И первая мысль: поел ли? На столе оставалось три кусочка хлеба и неоткрытая консервная банка. Гюльназ встала, съела один кусочек хлеба, а остальные кусочки и консервную банку спрятала в потайном месте. Потом оглядела комнату. "Теперь это наш дом! - прошептала она. - Первое пристанище новобрачных! Эта комната всегда должна содержаться в чистоте. Чтобы все видели, что здесь живет молодая семья". Для начала надо было снова завесить окно черной шторой.
Когда она вышла из дому, то первого, кого она увидела, был Соколов. Он будто поджидал ее.
Соколов еще издали приветствовал ее доброй улыбкой на широком лице:
- Гюля Мардановна... если бы я не узнал вас по походке, то решил, что на тротуаре вырос мак, и обязательно сорвал бы его. - И он остановился в двух шагах от Гюльназ.
- Это, наверное, от вина, подаренного вами. С непривычки. - Она тоже улыбалась.
- Нет, Гюля Мардановна, тогда бы мы всех пьяниц на свете именовали бы маками, а они этим очень бы гордились. Думаю, это относится только к вам.
- Благодарю вас, Матвей Иванович...
- А знаете, почему вы схожи с маком?
- Почему?
- Думаю, что цвет мака в вашей крови... Тут спиртные напитки не по делу.
- Вы так думаете?..
Гюльназ спешила, она опаздывала на работу, но что-то удерживало ее.
- Я от своего имени, от имени Искендера... (она хотела было сказать "от имени мужа", но постеснялась) благодарю вас, Матвей Иванович... За ваш царский подарок... Если бы вы знали...
- Что вы, Гюля Мардановна! - поспешно прервал ее Соколов. - Хватит об этом... Напротив, это я должен вас благодарить за то, что...
Он запнулся.
- За что же?
