Герай Фазли - Ночное солнце
- Гюльназ!
Его голос возвратил ее к началу этого долгого пути, ведущего к последнему пристанищу. А начало его - здесь, в Ленинграде, городе, с неба которого сыплется дождь снарядов.
- Теперь послушай, я тебе все расскажу. - И Гюльназ поведала о всех своих сегодняшних приключениях. О том, как получила подарок от Соколова, как в госпитале "объяснялась в любви" с Виталием, как получила письмо от отца и Эльдара и, наконец, как пришла к решению именно сегодня накрыть свадебный стол.
Искендер слушал ее не перебивая.
- Раз так... если у нас свадьба, почему бы нам не пригласить наших друзей?
- Наших друзей?.. Кого, например?
- Зубермана, Данилова, Наташу... с Галей, Соколова со всей его командой...
- Действительно... смотри-ка... а мне и в голову это не пришло, обрадовалась Гюльназ и, вдруг поглядев на свой, "возможно, самый богатый стол в Ленинграде", сказала: - Но тогда... ведь у нас всего так мало... Всего две бутылки вина.
Теперь она подумала и о той малости, что отделила, надо будет выложить и ее.
- Ничего, разделим на всех. Ты побудь дома, я скоро вернусь, кого найду, того приведу с собой.
- У меня к тебе просьба.
И он поспешил к двери.
- Слушаю тебя...
- Если можно, если тебе будет нетрудно, сходи к нам в общежитие, приведи сюда девушек, кого застанешь...
- Пожалуйста!
- Если хочешь, позови и Зину...
Еще до того, как она произнесла эти слова, Искендер подумал именно о ней - смуглолицей Зине, и ему показалось, что Гюльназ угадала его мысли.
- Как это - хочешь? Это не я, а ты должна хотеть.
- Пусть будет так. Ради меня приведи Зину.
И Гюльназ осталась одна.
Не прошло и пятнадцати минут, как в дверь постучали. Кто это мог быть, так осторожно и смущенно стучащий в их дверь? Она сейчас готова была открыть дверь всем доброжелателям на земле.
Даже не спрашивая, она распахнула ее. В слабом свете лампы, падающим из комнаты, стоял Соколов.
- Матвей!..
Она впервые назвала старшего лейтенанта по имени, как самого близкого, самого дорогого человека. Но правильно ли она сделала? Не поймет ли ее превратно старший лейтенант? Не истолкует ли этот порыв как благодарность за узелок, поймет ли ее храбрый воин, пожелавший читать книгу в свете ее глаз... Ее обуял ужас. Но в ответ бодро прозвучало:
- Так точно, Гюля Мардановна! От имени батареи поздравляю вас с праздником. - Он шагнул, взволнованно взял в свои руки дрожащую руку Гюльназ и осторожно поднес к губам. Он хотел еще что-то добавить, но в это время взгляд его упал на изящно, со вкусом накрытый стол, и он спросил: - Я вижу, вы ждете гостей? Хотите отметить праздник? Но Александр мне об этом ничего не сказал.
- Вы его видели?
- Да. Он только сказал, что вы хотите меня видеть... Вот я и забежал на минутку...
- Не на минутку, Матвей Иванович, сегодня вечером вы наш гость.
- Это никак невозможно, Гюля...
- Но ведь сегодня вечером наша, моя и Искендера, свадьба. Мы приглашаем всего несколько самых близких друзей... в том числе и вас.
Соколов, будто услыхав о каком-то чуде, так и прирос к месту. Наконец тихонько сказал:
- Гюля Мардановна, вы действительно выходите замуж за этого чернобрового, черноглазого Александра? Именно сегодня, в предпраздничный вечер... причем здесь, в Ленинграде?..
- Да, Матвей, что же здесь удивительного? Это наш давний уговор.
- А я думал, что вы давно - семья...
- Ведь существует какая-то грань... Свадьба, регистрация, переходить эту грань - грех. Не так ли, Матвей Иванович?
- Какая вы хорошая девушка, Гюля!.. Как вы красивы и внешне, да и... Он снова поцеловал девушке руку. - Я от всей души поздравляю вас с этим счастливым вечером. К сожалению, я не могу присутствовать на вашей свадьбе...
- Почему, Матвей Иванович? Прошу вас...
- Это невозможно... И потом, ведь в свадебную ночь небо должно быть спокойным! Прощайте!..
- Спасибо, Матвей Иванович, а за подарок... я не знаю... как вас благодарить...
- Служу Советскому Союзу! - шутливо отрапортовал Соколов и козырнул.
Старший лейтенант исчез так же внезапно, как и появился. Гюльназ снова осталась одна. "Как хорошо, что на свете есть такие люди, как Соколов. Иначе мир погрузился бы во мрак..."
16
За столом сидело всего пять человек. Жених с невестой и трое гостей: Зуберман, Данилов и Зина. Искендер под влиянием какого-то неведомого чувства подошел в общежитии только к Зине, уговорил ее прийти на это странное свадебное торжество. Зуберман и Данилов приняли его предложение с радостью.
Окутанный густым туманом, город был погружен в тяжелую тишину. И в доме было пока тихо. Пока. Никто не мог предсказать, что будет через несколько минут. Только Данилов пришел на торжество с подарком - большой и изящной куклой. Он положил ее на самый край пианино. Никто не знал, кто и что должен делать. Стол был накрыт. Время от времени гости невольно поглядывали на него, Искендер предложил выбрать тамадой Зубермана.
Герман Степанович встал, чтобы произнести первый тост. Все видели, что он очень взволнован. Его длинные и исхудавшие пальцы слегка дрожали.
- Друзья, дорогие мои дети, - начал он медленно. - Мне трудно выразить словами все то, о чем я думаю и что чувствую. Но, думаю, что это даже хорошо. Потому что каждое ваше дело, каждый сделанный шаг, проявленная доблесть не могут быть выражены словами, не вмещаются в словесные рамки. Мы присутствуем на свадебном торжестве, но мало просто назвать его свадебным торжеством, оно означает вечность, торжество бессмертия. Это означает, что бы ни творили фашисты - жизнь продолжается. И никакие фашисты не в состоянии этому помешать, Я думаю, все меня поняли. Поэтому мне так трудно выразить словами смысл всего происходящего вот в этих стенах. Разрешите мне от всего сердца поздравить вас и призвать в союзники бессмертного Бетховена, этого великого немецкого гения-гуманиста, призвать на помощь мне и вам в борьбе против другого немца, недостойного быть его потомком - Гитлера, который вместо материнского молока всосал в себя молоко сатаны.
В величественной тишине, в которую была погружена комната, он встал. Медленным шагом приблизился к стоявшему в углу, накрытому чехлом пианино, на которое Данилов только что положил подаренную Гюльназ куклу. Герман Степанович взял в руки куклу и вручил ее Гюльназ со словами: "Дочка должна сидеть на руках у матери, а не карабкаться по пианино". Его длинные кривые пальцы вдруг ожили. Раздались первые знакомые аккорды. И снова началось единоборство белых и черных клавишей. Бетховен с рассыпавшимися по плечам длинными волосами будто встал лицом к лицу с Гитлером, с его зачесанным набок редким хохолком и густыми черными усиками.
С последними аккордами Герман Степанович обернулся к собравшимся: он походил на гонца, возвестившего о победе Бетховена. Ему сопутствовала торжественная тишина, а затем дружные аплодисменты.
Теперь поднял бокал Данилов:
- Выпьем за жизнь! Выпьем за солнце! За свет, что излучает музыка Бетховена, да еще в таком исполнении. Пусть этот свет всегда сияет над головами Искендера и Гюльназ.
Тихонько звякнули, коснувшись друг друга, бокалы. Гюльназ осушила свой бокал. Она впервые в жизни пила вино.
Пир понемногу разгорался. У Германа Степановича оказался приятный голос. Он спел русскую песню. К нему присоединились все, кроме Гюльназ. Когда был пропет второй куплет, она не выдержала. Прислушиваясь к словам Искендера, сначала несмело стала подпевать.
Песню сменила танцевальная музыка. Тамада начал играть со свойственным ему вдохновением. Искендер с Гюльназ изумленно смотрели на него, еле удерживаясь на месте. И вдруг Гюльназ, подняв вверх руки, начала танцевать, сопровождая томными взглядами движения своих пальцев. Порой, обернувшись, она взглядывала на Искендера, готовься, сейчас я приглашу тебя на танец. Но Искендер, не дожидаясь ее приглашения, встал и в такт с музыкой начал как бы преследовать невесту. Гюльназ, с тонким кокетством уклоняясь от него, призывно звала за собой. Оттого ли, что давно не танцевали, или по какой-то другой причине, они никак не хотели покинуть середину комнаты
Гюльназ забыла, что невеста не должна много танцевать. Она забыла не только это. Теперь ей казалось, что она в разукрашенном паланкине, запряженном белым и черным жеребцами, под волшебные звуки бубенчиков летела к звездам. На белом коне было черное седло, на черном - белое, у одного в гриву были вплетены белые, у другого - черные ленты. Гюльназ из-за ширмы, занавешенной красным покрывалом, глядела в бесконечность. Чарующие мелодии танца "вагзалы" возносились к звездам.
Вдруг паланкин покачнулся и с седьмого неба стал спускаться на землю. Гюльназ содрогнулась, услыхав неожиданный сигнал тревоги, бурные звуки "вагзалы" потонули в нем. И вспомнила: она здесь, в Ленинграде. "Что теперь будет? Наша свадьба прервется на середине?" Она с испугом и волнением посмотрела на Искендера, потом перевела взгляд на Сергея Марковича, затем на Германа Степановича. Нет, страх ее был напрасен. Ни на одном лице она не увидала и следа того ужаса, который только что ощутила сама. Вместе с тем Герман Степанович поднялся с намерением уйти. Следом за ним встали Данилов и Зина. Запретный час в городе давно уже ликвидировался сам по себе, по ночам, то есть после того, как стемнеет, на улицах не было людей. И поэтому гости спешили добраться до своих домов, пока на город не посыпались снаряды.
