Михаил Танич - Играла музыка в саду
А на письменном столе, с которого слетела в мир еще пара популярных песен, стоял великолепный шведский радиоприемник с филипсовскими красными лампами, с большой, во всю шкалу, золотой стрелкой, крутнешь - станции только булькают! Стоп - Би-Би-Си! Стоп - "Голос Америки"! (Единственная вещь из моего прошлого, о которой жалею.)
Жизнь приобретала черты ненавистной буржуазной респектабельности. А утром истопишь печь - и снова электричка, и в Москву! За булочкой.
Первые приличные туфли также были куплены вскоро-сти. И денег на эту покупку дал мне взаймы Ян Френкель - целых сорок рублей. Надо вам, молодежь, сказать, что любые заграничные туфли стоили или тридцать пять рублей, или тридцать семь рублей. Ну, команда такая была. От КГБ.
А эти, вишнево-коричневого цвета, востроносые, ну прямо шелковые, обернутые каждая в папиросную бумагу с маркой шведской фирмы "Кэмпбелл", стоили - уж не знаю, каким образом, - сороковку. И никто не настучал, что сорок, а не тридцать семь. Прошло.
Может быть, потому, что такие туфли были у меня впервые, они и до сих пор кажутся мне обувным шедевром, который превзойти невозможно. Я долго никак не решался их носить, а когда начал, то сперва спотыкался из-за длинных и острых носов, как у Карандаша в цирке.
Тут, к слову сказать, изобрели мы с Яном какие-то куплеты и цирку, и я получил за них целых восемьдесят рэ: и долг за эти туфли отдал, и о костюмчике новом стал несмело подумывать!
КРОССВОРД
Мы жили уже на задках Москвы, улица Дыбенко. Работал я с Колмановским в картине "Большая перемена". Работал трудно, режиссер Коренев был человеком амбициозным, вздорным, попивал, но картина у него получилась, и до сих пор иногда возникает на телевидении. А одна из песен, "Мы выбираем, нас выбирают", стала знаком картины.
Я шел и шел, как по Волге белый пароход, еще лучше - пароходик, потому что никогда, как реалист, не переоценивал своего места на празднике жизни, местечко мое было и есть с краю.
Как трудно я шел
По снегам и заторам
К той цели,
Которая мне
И теперь неясна!
Кому-то фартило,
И ангелы пели им
Хором,
А я - оглянуться боюсь:
Позади - крутизна.
Стою высоко,
И вершины
Хотя и не видно,
Заходится дух,
Если вниз
Невзначай погляжу!
Других не толкал,
Я взобрался нестыдно.
А в пропасти - кто?
Это я там, разбитый,
Лежу.
Кто я такой? На самом деле, я выдумываю песни. Я - первый их родитель, и уверен, что в той песне, в которой я работаю, главное - текст или стихи, как хотите, называйте, не обидно.
Но ведь, кроме меня, еще есть два автора у песни - композитор и артист. Так что моя треть и есть треть, и нечего пыжиться. Это с годами, подарив людям много песен 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годов, а есть уже и первые песни 2000 года, стал я чувствовать внимание и даже любовь к себе совсем незнакомых людей.
Надумали было дать мне к юбилею звание народного артиста России. Дважды подавали ходатайства. Но в Управлении наград и званий дама сказала: "Поэту? Не по-ложено!" И не дали, и не дадут! Певцу за те же песни - можно, автору музыки - пожалуйста! А поэту не можно.
Нелогично! А между тем это - единственное, чего бы я, связавший свою жизнь с песней, хотел. Блажь, но тем не менее. И давайте, друзья мои, кто не знает, что ну, не положено, сами присвоим мне это звание. И пусть оно будет у меня. До следующей главы.
А песни давно уже жили своей отдельной от меня жизнью, и почти каждая имела свою маленькую биографию. Надо сказать, что в отличие от стихотворения, песня есть часть человеческой жизни, как улыбка, прогулка, любовь, ужин. "Мы влюбились и женились под вашу песню "На тебе сошелся клином белый свет!"", говорила мне Ира, жена писателя Виля Липатова.
- Только просим вас не исполнять в армии песню "Как хорошо быть генералом!" - просили в Главпуре, отправляя меня в Венгрию, в группу войск. Обидная для генералов песня.
- А полковникам нравится!
- А генералы против! - упорствовали в ПУРе.
А с песней "Жил да был черный кот за углом" происходили всякие метаморфозы. Сначала некая критикесса сказала свое "фэ" по телевидению, что в годы диктатуры было как бы анафемой. Потом кто-то написал в Израиле, что это песня не о каком-то коте, а конечно же о гонениях на евреев в России. И Юрий Саульский, автор музыки, смущал меня предложением дать им отповедь, не более не менее. На что я сказал: "Ты как хочешь, а я отповедей писать не умею, только стихи".
И как-то на концерте в красноярском Доме офицеров заведующая Домом, женщина с университетским ромбиком в петлице, сказала:
- Это же запрещенная песня!
- Почему вы так думаете? - Это уже я. - О чем, по-вашему, эта песня? - Мне было любопытно.
- Как это о чем? Ясно же, что о сельском хозяйстве! - Очевидно, она вспомнила бейбутовское: "Если это плов, то где же кошка? Если это кошка, где же плов?"
А когда мы принесли с Юрием Антоновым одну из наших самых любимых песен, "Зеркало", на худсовет фирмы "Мелодия" и сидели в прихожей в ожидании похвального слова, вышел тайный вершитель политики этой организации Володя Рыжиков и сказал:
- Лажа! Зарубили!
- Что зарубили?
- А все: и слова, и музыку!
Тогда я это пережил. Инфаркт случился намного позже - инфаркты, они откладываются, накапливаются. От каждой ссоры, от каждой котлетки.
Так что популярные песни и их авторы живут раздельными жизнями. И пусть твои стихи звучат в каждом доме с утра, начиная с физзарядки, пусть девочки переписывают их друг у друга нарасхват, а солдаты маршируют с ними по мостовой - ты не возомни о себе лишнего: для деятелей высокой Музыки и Поэзии, так уж повелось, ты прохиндей из какой-то параллельной культуры, что-то среднее между баянистом-затейником и сочинителем кроссвордов для "Огонька". И ничего тут не поделаешь, обижайся - не обижайся, испытано в жизни и проглочено. А если обижаетесь, откройте журнал на последней странице - и можете разгадывать кроссворд. Успокаивает.
"ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО!"
При мне как-то Владимир Цыбин, поэт не из худших в длинном списке Союза писателей, сказал другому: "Вот и еще одного потеряли". Я прислушался: кто это там умер? Оказалось - не умер. "Толя Поперечный в песню ушел!" Вот оно что: семья поэтов потеряла своего, к чужим ушел, в песню - погиб для настоящей поэзии. А Толя, промежду прочим, и всегда в песне не был посторонним, и до сих пор у него это неплохо получается. У Цыбина - нет, а у Толи - да!
Вот они там в своем кругу, в Союзе писателей, и придумали нам кликуху "поэт-песенник", что, видимо, должно означать - поэт ненастоящий, уцененный, секонд хэнд. И взглядом таким провожают при встрече: один глаз - с презрением, а второй - с завистью. Почему?! Тех-то, что песни пишут, лучше или хуже, их и всего-то человек десять-пятнадцать было на всю 170-миллионную русскую поющую аудиторию.
Во-первых, потому что нередко стишки "тех" и впрямь бывают колченогими, как бы и не стихами, а глядишь, повезло - и вся страна подхватила, запела. Фокус. А если вся страна, то как следствие появляется во-вторых: со всей страны копейки стекаются в рубли. А рубли в чужих руках - это, знаете, обидно. Но они приходят, рубли, только за сверхпопулярные песни, а вы попробуйте такую написать.
А что играют в ресторане?
А то, что люди захотят,
Те Мани-Вани-гулеване,
Откуда денежки летят.
А я сижу, счастливый вдвое,
Что я не веники вяжу.
А как нам пишется такое,
Вот это я вам не скажу.
Песня пишется лаконично, как выстрел, если хотите, как телеграмма. "Вася еб твою мать подробности письмом". И то, что украшает стихотворение, как правило, противопоказано песне.
Три минуты, три минуты,
Это много или мало,
Чтобы жизнь за три минуты
Пробежала, пробежала.
Три минуты, три минуты,
Это много или мало,
Чтобы все сказать,
И все начать сначала.
И еще. Вот сейчас расплодилось многотысячное войско новых артистов и, чаще всего, авторов. Их песни кажутся мне каким-то кошмаром, бредом, набором слов. Я так записываю "рыбу", когда мне надо подтекстовать музыку. Придумывается строчка, иногда даже удачная, и раз тридцать повторяется. И - хит!
Прав ли я в своем высокомерии? Скорей всего не прав. Во-первых, не бывает, ну не может быть много тысяч талантов, земля не родит. А во-вторых, и в главных: я не могу судить своей меркой этот разговор молодых. Молодые - у них другие чувства, и они сами выбирают код общения, понимают друг друга и балдеют под эту, на мой взгляд, бодягу. Трудно быть не мудрым, а старым!
А дело все в том, что стихи редко становятся песнями, они просто для этого не приспособлены. Вы можете, конечно, опровергнуть мой тезис примерами, но это будут именно те исключения, которые подтверждают правило. Сам я, когда ко мне приходят стихи, не в состоянии отключиться и написать песню - это две разные субстанции: стихотворение и стихотворение-песня. И две разных специальности. При этом и то, и другое - поэзия, и обе эти профессии называются - поэт.
