Маруся Климова - Голубая кровь
Маруся с Костей и его знакомым Толиком на поезде поехали в город Николаев, и прямо на вокзале к ним подошел черный толстый мужик, у которого все зубы во рту были золотые, и предложил комнату. Они сразу согласились. Было уже темно, но Толик так и оставался в темных очках, которые ему недавно подарили, очки были заграничные, очень модные, он не снимал их всю дорогу в поезде, даже спал в них. От этого он походил на шпиона.
У мужика с золотыми зубами оказался «Москвич», они сели и поехали по пыльным улицам, причем он всю дорогу объяснял, где что находится. Он подвез их к дому за железным забором, и попросил десять рублей. Они заплатили, торговаться казалось неудобно. Из дому вышла старуха необъятной толщины, тоже с золотыми зубами и раскосыми глазами. Это была его мама, хозяйка дома. В доме было уже много жильцов, но одна семья недавно выехала, и комната освободилась. Сначала она предложила им жить в сарае, где хранились лопаты и тачки, ей, наверное, показалось, что они согласятся, потому что некоторые жильцы были с детьми, и им нельзя жить в сарае, а они могут, но они отказались, потому что там был земляной пол и выбиты стекла. Тогда она согласилась сдать комнату с тремя кроватями. Деньги она взяла с них вперед: они сказали, что собираются прожить здесь месяц, и, хотя Марусе не хотелось платить вперед, но пришлось. Толик был просто на верху блаженства, его кровать стояла рядом с костиной, и он мог говорить с Костей и слушать его разговоры! Он лег на кровать и сказал: «Послушай Учитель! — (так он называл Костю) — Мы с тобой будем как два суфия! Мы будем ходить и говорить! А потом, может, мы с тобой будем издавать свой журнал, как все поэты в начале века!»
Маруся не совсем понимала, что связывает Костю с Толиком. Костя говорил ей, что Толик — простой человек, раздавленный современной цивилизацией, и что он должен пережить сатори и достичь просветления… Похоже, что Костя действительно в это верил.
Потом они легли спать. Утром Маруся увидела, что в этом же дворе живет еще пятнадцать человек, из Мурманска, из Магадана, из Читы и других городов. Почти все были с тщедушными бледными детьми, к тому же, все они постоянно жрали, и плита была все время занята. Марусе негде было даже вскипятить чайник. А Толик тоже намекал, что хочет есть. Марусю это немного раздражало, потому что готовить она не любила, и ей хотелось отдохнуть, а не стоять в очереди у плиты, только для того, чтобы покормить Толика, но она ничего не говорила и жарила картошку с колбасой. Колбасу, особенно дешевую, Толик очень любил, он говорил, что она самая вкусная, и ее можно купить много. Маруся его отчасти понимала, он казался ей чем-то похожим на парней из Жмеринки.
Однажды, когда они гуляли по городу вместе с Костей, причем Костя говорил и говорил. Костя говорил, что отпуск — это отчужденный акт — ехать как все обыватели на юг, что он должен был совершить паломничество… Толик слушал. Они проходили мимо магазина «Трикотаж». Внезапно Толик остановился, как вкопанный, перед дверями. Маруся подумала, что его что-то поразило в костиных словах, к тому же Костя тоже остановился и продолжал говорить, жестикулируя. Толик указал на дверь в магазин и ласково сказал: «Зайдем!» Костя не понял и спросил: «Куда?» — «Да вот, в магазин!»
Они зашли. Толик подошел к прилавку, там как раз продавали импортные кальсоны, голубые и серые. Толик задумчиво пощупал ткань и сказал, закатив глаза: «Я, пожалуй, возьму…» Костя вообще не замечал ни кальсон, ни того, что они в магазине. Толик пробил в кассе чеки, и, принимая из рук продавца сверток, пояснил: «Достоевский писал, что красота спасет мир, а у меня уже старые кальсоны очень некрасивые. Надо обновить, я привык следить за своим телом!»
Потом они продолжали прогулку. Костя все говорил.
Однажды вечером Толик стал сильно сопеть и трогать себя за штаны. Маруся вышла на улицу покурить, а он за ней. Он сел рядом и, доверительно наклонившись, сообщил: «Мне нужна женщина!» Маруся отодвинулась, посмотрела на него. Его лицо было бледно, и он сильно сопел. Марусе стало противно, она встала и отошла. Толик продолжал сопеть в темноте, потом хлопнула калитка, и он ушел. Маруся вернулась в комнату и сказала Косте: «Толик ушел». Костя не обратил на это особого внимания, он повернулся на другой бок и заснул. Утром Толика тоже не было, он появился только после обеда, он был доволен и напевал. Он сообщил Марусе, что нашел себе невесту. Потом снова пошел рядом с Костей. Костя все говорил с ним, но уже не так охотно, какая-то скука появлялась на его лице, когда он видел Толика.
Потом Толик предложил поехать к нему в родную деревню, они согласились. Они долго ехали на автобусе. В деревне посреди пыльного картофельного поля стоял дом. Оттуда вышли сгорбленная старушка с морщинистым лицом и старик в кепке. Они долго обнимали и целовали Толика, а он похлопывал их по спинам. Потом они пошли в маленький домик, стоявший немного поодаль во дворе, там раньше была толина комната, там он жил. Стены и пол в доме были обмазаны глиной и даже не побелены, а в прихожей горой свалены желтые дыни, Толик объяснил, что это для продажи, и что этим занимается его старший брат. Толик показал им свою фотографию сразу после школы. Там он был с жидкими длинными волосами, распущенными по плечам, с закаченными глазами и бантиком-бабочкой на шее. Маруся удивилась, откуда он взял бабочку в этой деревне, и она спросила об этом Толика. Он сказал, что тогда завезли в сельпо, и он купил. «Я всегда считал, что поэт должен быть в бабочке, и я ее надел. Надо мной смеялись… — его глаза злобно сверкнули, — но я им еще покажу! Они меня еще узнают! Узнают, кто такой Анатолий Кудыкин!» Потом он достал и показал Марусе пожелтевшую местную газету, где были напечатаны его стихи про элеватор, что «элеватор, как Аленушка». Костя очень удивился, он не знал, что Толик пишет стихи, раньше об этом он не говорил. Толик скромно потупился. Тут пришла его мама и позвала их есть. Стол был накрыт, три огромные тарелки до краев были наполнены жирным борщом, в нем плавали куски сала. Посреди стола стояла бутылка с ободранной этикеткой, там оказался самогон, который толина мама сделала из сахара. Маруся попробовала из рюмки, вкус был отвратительный. Борщ она тоже не смогла есть. А Толик съел всю тарелку и попросил добавки. Потом они пошли рвать вишни. Толик все говорил, что надо помочь маме и папе, что они старенькие. Вечером на автобусе по пыльной дороге они вернулись домой.
Костя лег на кровать, он устал. Толик сел рядом и застенчиво проговорил: «Костя, я тут стихи написал. Хочешь послушать?» Костя ничего не сказал, но с интересом посмотрел на Толика. «Это я тут познакомился с одной девчонкой. Это была совсем простая девчонка, но она поняла меня. И я посвятил ей стихотворение.» Толик откашлялся: «Здравствуй Лена-Ленок, незнакомый дружок, вспоминаешь ль меня…» Костя засмеялся. Толик остановился и с обидой посмотрел на Костю. «Вспоминаешь ль меня… повторил Костя, — ну, ну, давай дальше…» Толик насупился. «Ты смеешься? Ты смеешься надо мной? А ты знаешь, что я, между прочим, могу свои стихи на помойку выбросить? Хоть сейчас! А ты над своими стихами трясешься!»
«На помойке им самое место,» — Костя смотрел на Толика, и в глазах его была насмешка. Толик встал и вышел, хлопнув дверью. Марусе даже было его немного жаль, но она промолчала. Толик не пришел ночевать.
Утром они сидели и пили чай, тут открылась дверь, и вошел Толик. На лице его блуждала какая-то загадочная блаженная улыбка. Он тоже сел к столу и стал сосредоточенно поедать бутерброды с колбасой. Потом сказал «Ты знаешь, Костя, сегодня утром я ходил к морю. Солнышко еще не встало, было так рано-рано. И я помолился Богу. И Бог мне кое-что открыл…» — Толик значительно посмотрел на Костю. Костя молча ждал продолжения. «Я скажу, когда доем», — Толик не хотел сразу выкладывагь все. Он, чавкая, продолжал есть и время от времени посматривал на Костю. В глазах его светилось торжество. Наконец они допили чай, и Костя встал из-за стола, уже собираясь уходить, но Толик остановил его: «Куда? Подожди, я должен сказать. Так вот. Бог мне открыл, что ты Костя… — он помолчал, — что ты Костя — Фома Опискин!»
Он удовлетворенно замолчал и ждал, какой эффект произведут эти слова, он сверкнул глазами на Марусю, она вспомнила, как он как-то говорил, что ему хочется, чтобы его взгляд обжигал. Еще Толик жаловался, что его не любят женщины, он говорил, что женщины любят таких, от которых пахнет духами. От Толика, действительно, пахло всегда каким-то говном, но Марусе не хотелось его обижать, и она ничего ему не говорила.
Теперь же Толик хотел, чтобы Маруся его поддержала, и смотрел на нее преданным собачьим взглядом. Марусе стало противно, и она отвернулась. Костя повторил: «Фома Аквинский?» — очевидно, ему так послышалось, и на лице его промелькнуло даже что-то вроде испуга. Потом он рассказывал Марусе, что испугался, что Толик сейчас начнет каяться, превозносить его и все начнется сначала…
