Борис Можаев - Мужики и бабы
- Вроде бы тихо. Андрей Иванович все Вознесение мотался где-то по лугам. Да с носом вернулся.
- Он был у Васи Белоногого.
- Кто тебе об этом сказал? - тревожно спросил Николай.
- Свои люди. - Иван прошелся по комнате, заскрипели половицы под его тяжкими шагами, остановился у окна, глядя на улицу, зло сказал: - Эта сука... новоявленный комиссар советский что-то замышляет против меня. Ну, да не на того напал. Я его сам потешу... Утру по сопатке.
- Ты на кого это? На Васю Белоногого?
- Он захотел посчитаться со мной.
- Во падла!
- Погоди, я его встречу на узенькой дорожке. А пока мы похохотаем над ним. Он на прошлой неделе наезжал в Большие Бочаги. Будто бы плуга возил. Останавливался у своих родственников. У Деминых. Он у них однова амбар обчистил. Они это знают. Вот я и послал в Большие Бочаги Лысого, посмотреть все на месте. Оттиски снять с их амбарного ключа.
- А разве Лысый вхож к Деминым?
- Дура! У Лысого рука в Бочагах. Ну? Те и сняли оттиски на мыле, а Лысый вчера привез. Я уж подобрал, подточил ключ. Вон он! - Иван вынул из кармана что-то темное и сунул в руки Николаю. - В точности.
- Эк, дьявол! Вот так ключ! Им укокать можно, - удивился Николай, перебрасывая с руки на руку большой увесистый ключ.
- Завтра ночью я обчищу у них амбар. Сделаю аккуратненько, - сказал Иван. - А Демины подумают на Васю Белоногого. И пойдет потеха.
- Почему это они подумают на Васю?
- Ну, во-первых, потому что он намедни ночевал у них, значит, ключ видел, мог подделать. Во-вторых, Лысый был в Агишеве на медпункте и тяпнул Юзину расшитую бисером тюбетейку Васиной жены. Вот она! - Он вынул из другого кармана сложенную вчетверо упругую тюбетейку и сунул в руки Николаю. - Эту тюбетейку я подкину в амбар к Деминым. Понял?
- Ловко! - Николай заливисто гоготнул, как жеребчик. - Постой! А Вася не видал случаем в Агишеве Лысого?
- Нет. А Юзя Лысого не знает.
- Здорово! Ты голову на плечах таскаешь, а не тыкву. Но, голова, на чем повезешь калым?
- На лошади.
- На моей, что ли?
- О, сундук! Найду, не твоя забота. Я все сказал... Пока. Остальное потом узнаешь. Я пошел спать. И до завтрашнего вечера меня нет. Понял? Где фонарь?
Николай на ощупь нашел в темноте висевший на стенке фонарь "летучая мышь" и подал его Ивану. Тот открыл подпольную дверь, спустился вниз и засветил там фонарь. Николай, свесив голову в проем, смотрел, как брат открыл потайную дверь за толстым угловым столбом и скрылся в тайнике.
Тайник, аккуратно обложенный кирпичом, как добрая кладовая, уходил под хлев, оттуда имел запасной выход в конце сада в терновых зарослях.
На другой день вечером, как только стемнело, Иван Жадов, сунув за пазуху литровку водки, бушлат нараспашку, пошел задами к Иллариону Сипунову, по прозвищу Сообразило, жившему через три двора. На стук в сени вышла Евдокия, за свою высоту и погибистость прозванная Верстой.
- Кто там? - глухо донесся ее голос.
- Это я, Дуня... Открой на час.
- Иван, что ли?
- Ну?
Она с минуту помедлила, как бы соображая - открывать или нет? Недовольно проворчала:
- Чего тебя нелегкая по ночам носит? Ларя спит.
- Я ему должок верну. На Пасху в карты проиграл...
Евдокия, шумно сопя, наконец открыла запирку.
- Вы уж вместе с курами на насест укладываетесь, - сказал Жадов, проходя в избу.
Ларион сидел на печи, свесив босые ноги. На нем была домотканая исподняя рубаха с расстегнутым воротом и темные штаны.
- Сообразило, слезай с печки! Давай к столу - есть разговор. - Жадов прошел в передний угол, освещенный лампадой, поставил литровку на стол и сел под образа.
Увидев водку, хозяин проворно натянул подшитые валенки и, не мешкая, спрыгнул с печки.
- Ваня, да у нас и закусить-то нечем, окромя хлеба да лука, ничего нет, - сказала Евдокия.
- И не надо. Обойдемся. Дай стаканы!
Евдокия подала два граненых стакана, сама пить отказалась. Жадов налил Лариону полный стакан, себе половину:
- Пей, Сообразило!
Тот широко перекрестился, размахнул черные вислые усища и, алчно глядя на стакан, сдавленно произнес:
- Христос с тобой, Ваня!
Пил жадно, запрокинув голову, как пьют воду в жаркий полдень на молотьбе, ходенем ходил острый кадык, дергалась кожа в провале под кобылкой, где висел на засаленной бечевке медный крестик; глубоко в утробе Лариона булькала водка.
- О-ох! - Он поставил стакан, отщипнул корочку хлеба от каравая, поданного хозяйкой, нюхал ее, а сам косил глаза на литровку, зажатую в руке у Жадова.
Тот перехватил его взгляд, налил еще стакан:
- Пей, Сообразило!
- Дак что ж, все я один... А ты? - робко спросил хозяин.
- И я выпью.
Жадов чокнулся стаканом... Выпили.
- Спаси тебя Христос, Ваня! - сказал Ларион.
- Нет, Сообразило. За христа-ради водку не дают. Собирайся!
- Куда это на ночь глядя? - всполошилась от печки хозяйка.
- А ты сиди! Не твое дело, - цыкнул на нее Жадов.
- Вота! Ты ж пришел карточный долг отдать... - не унималась та.
- Все отдам. Заплачу как следует. Собирайся.
- Куда? - спросил Ларион, все еще поглядывая на водку.
- За кудыкины горы... Водку допивать, - сказал Жадов, заткнул бутылку, сунул ее опять за пазуху и встал. - Пегий мерин у тебя дома?
- Вчерась только из лугов пригнал, - ответил Ларион уже с суетливой готовностью броситься исполнить любое задание: ну как же?! В поездке выпить придется...
- Запрягай! Поедем, куда скажу. Не бойся. Хорошо заплачу. А ты, верста коломенская! - он повернулся к Евдокии. - Заруби себе на носу! Если кому скажешь, что я у вас был нынче ночью и что хозяин повез меня, - сожгу. Ты меня знаешь? - спросил грозно.
- Как не знать... - залепетала хозяйка. - Кому я скажу!.. Я, чай, зла себе не желаю.
- Ну, вот. Поехали!
Ларион быстро снял валенки, натянул сапоги, прихватил зипун, и они вышли.
Когда выехали на улицу, Иван накинул свитку на бушлат и поднял высокий стеганый воротник. На селе было тихо, пустынно. В окнах кое-где светились тусклые огоньки - люди большей частью уже спали. И только в конце Нахаловки, куда они ехали, на Красной горке, заливалась гармошка и звенели девичьи голоса.
- Сверни в заулок! Объедем мимо кирпичного завода, - приказал Жадов Лариону.
Тот шевельнул вожжами, и пегий мерин свернул в Маркелов заулок, ехали вдоль длинного плетня, потом спустились с горы, пробухали по новому бревенчатому мосту и взяли с дороги левее, вдоль обрывистого берега Пасмурки, мимо кирпичного завода, поднялись на высокое Брюхатово поле, где проходила столбовая дорога на Большие Бочаги. Крупный мерин тихо трюхал рысцой, опустив голову и помахивая хвостом, пустая телега шумно громыхала на жесткой полевой дороге, а где-то в задке высоко и надсадно зудела железка.
- Что у тебя за музыка в задке? - сдавленно спросил Жадов.
- Коса звенит, а что? - сказал Ларион.
- Это еще зачем?
- Коса-то? Как зачем? На обратном пути травы накошу, Сообразило...
- Тьфу, мать твою!.. - Иван скверно выругался, пошарил в задке, нашел косу, обмотанную вместе с замком и разводным ключом портянкой, и выбросил ее из телеги.
- Тпрру! - Ларион натянул вожжи.
Мерин остановился. Ларион молча спрыгнул с телеги, поднял косу и, засовывая ее под свое сиденье, под мешки, ворчал:
- Ишь ты... Сообразило. Горазд! Чужим-то добром разбрасываться.
- Об нее порежешься, дура! Вернемся с дела - я тебе три косы дам.
- Заткни их себе в ж... свои косы-то. На моей косе два лебедя. Ей цены нет, - Ларион оправил мешковину над косой и влез на телегу.
- А ну-ка, дай вожжи! - Иван вырвал у Лариона вожжи, встал на колено и огрел мерина вдоль спины кнутом.
Тот подпрыгнул, вскинул голову и, проскакав немного наметом, перешел на крупную, машистую рысь.
- Куда ты гонишь? Чай, лошадь не казенная, - проворчал Ларион.
- Молчи! - цыкнул Иван. - Не то суну дулю под дых, и запоешь у меня другим голосом.
Когда перевалили крутобокий Волчий овраг и выехали на просторное попово поле, потянуло свежим ветерком, из-за горбины заречного Бреховского бугра поползли темные навалистые облака, похожие на растрепанные копны сена. Вскоре они закидали, заслонили луну, и на земле стало таинственнее и глуше, словно телега въехала в Сырое ущелье. К Большим Бочагам подъехали в кромешной мгле.
Жадов остановил лошадь у крайней избы, кинул Лариону вожжи и, спрыгнув с телеги, подошел к окну и трижды стукнул тихонько в наличник. Из сеней моментально вынырнул малый в фуфайке и в кепке и со словами "Все готово!" прыгнул на телегу вместе с Жадовым, взял у Лариона вожжи и стал править.
Ехали безо всякой дороги, по задам, проваливались в какие-то ямы, поднимались на буераки, телегу кренило во все стороны, она то гулко грохала, то жалобно скрипела, разрывая душу Лариону.
- Скоро, что ль? - не вытерпел он. - Того и гляди, ось поломаем.
- Цыц! - прохрипел Иван, поймал его за шею и больно сдавил позвонки. Башку оторву...
Наконец остановились возле высокого, на сваях, амбара. Жадов и бочаговский парень спрыгнули с телеги.
