Марина Бонч-Осмоловская - Южный Крест
- Э-э-э... - уклончиво отозвался тот, - мы скорее приятели...
- Я это имела в виду! - с готовностью подхватила она. - Я вот что думаю. Вы такой человек солидный. Хорошо бы с Максимом поговорить...
Илья поднял глаза.
- ...повлиять на него... Чтобы он приличнее вел себя, чтобы не приставал уж так... - укоризненно и неуклюже докончила она.
На лице Ильи ходили волны и видно было, что ему есть, что сказать, но он сдерживался, вынуждая ее добавить еще что-нибудь. Нина Ивановна пожевала губами и произнесла зависимым тоном, как будто с затруднением:
- Подарки носит и носит... Как же отказаться, чтобы человека не обидеть? Может, вы что посоветуете? Ведь не залаживается у них... прибавила она еще тише и простодушнее, но в опущенных глазах ее промелькнула замечательная твердость.
- Я, конечно, знаю Макса давно, - начал Илья уверенно, но что-то помешало ему, тон упал и в голосе появились несвойственные ему колебания. Он, вообще говоря, не всегда был такой, я знал его... другим. Это здесь он начал портиться, вот именно, пор-тить-ся. Я с тревогой наблюдаю эту перемену.
Чувствовалось, что Илья колеблется. Он посидел, не двигаясь, что-то обдумывая, потом резко отбросил волосы назад, взволнованно оглянулся, поймал подталкивающий и выжидающий взгляд собеседницы и твердо сказал:
- Шустер всегда был беспардонным, это мне известно. Ломит свою линию. С другой стороны, он может кому-то показаться корыстным. - Илья приостановился, для чего-то посмотрел на небо и докончил: - ...Будто он все думает купить на деньги. Да. Вообще-то он по натуре не такой... но... может. Да, может! - неожиданно добавил он.
Нина Ивановна качала головой, разделяя его чувства, покойно сложив руки на зонтике.
- Сколько лет мы приятели, - с сожалением говорил Илья, - но я всегда чувствовал в нем червоточину!
- Червоточину... - повторила она эхом.
- Теперь-то все и открылось! - вырвалось у него, и он хлопнул себя по колену. - Завтра с ним поговорю! Вы когда дома будете?
- Я на всю неделю уеду...
- Ах, да! Я к Светочке заеду, - легко сказал он, как о решенном деле, поймав удовлетворенный взгляд собеседницы.
В эту минуту к ним подкатился мячик, и Илья поймал его ногой. Разгоряченный Костик повалился в тень, а Нина Ивановна поймала за руку Динку, бегущую следом.
- Где вы были? - спросила она девчушку, и та быстро заговорила что-то, объясняя. Нина Ивановна заморгала, в недоумении уставившись на нее. Динка замолкла, в свою очередь смотря с любопытством и непониманием.
- Что это она говорит? - обернулась Нина Ивановна к Илье. - Не по-нашему? Я тебе по- русски, а ты мне по-английски? - поразилась она. - Ты что же, меня не понимаешь?
- Она как раз понимает, только отвечает по-английски. Дети сюда нормальными приезжают, а через пару лет вот это начинается. В саду и в школе по-английски, потом дома все больше, и - каюк!
- Так, может, надо сказки русские читать, песенки...
- Не помогает. Все поперепробовано. Если ребенок сюда маленьким привезен - от него ничего не останется. Я знаю Вадима. Что он только не делал - все бесполезно. В других семьях тоже самое: дети книг не читают, ничем не интересуются, что в России их сверстники любят. Тут детская жизнь упрощена до предела: телик до ночи, игры с погонями. Тупые мультики с жуткими мордами - смотреть противно.
- А фильмы? Сказочки детские?
- Нина Ивановна, нет здесь детского кино!
- Как так? - недоверчиво покосилась она. - "Золушка", "Морозко", сказки волшебные. Я их, Илюша, больше Светочки смотреть любила!
- Теперь вы об этом забудьте! Чтобы сказку придумать, нужно время - ее не сбацаешь, как джинсы или миллион бутербродов. Так что смотрят дети безвкусную дрянь. И книги никому не нужны. Откуда же взяться развитию?
Илья говорил, все более и более увлекаясь, и очень неглупые вещи. Речь его звучала как бы перед аудиторией на семинаре, ибо он мало обращал внимания на слушавшую его женщину. Она нужна была ему, как удобный объект, в функции которого входило смотреть в рот, не перечить и время от времени вставлять осмысленные замечания. Далеко идущие отступления не одобрялись. Если женщина выдерживала отведенную ей роль до конца, она поощрялась в дальнейшем как умный и интересный собеседник. Что ж поделать, такие истории ежеминутно приключались с Ильей, да, ведь как мы замечали, и не только с ним с одним.
- Я давно наблюдаю за детьми из разных семей, - развивал он тем временем свою мысль, - они все кажутся младше, чем на самом деле. Не то, чтобы тут задержка развития в медицинском смысле, нет - это нормальные дети. Но семилетки обычно кажутся пятилетними, а иногда еще младше.
- Глупенькие, что ли?
- Да, как будто глуповатые. Ничего не знают. М-м-м... реакции у них, как у младенцев, вот что я отметил.
- Почему ж такое получается? - поражалась Нина Ивановна.
Через лужок к ним направился Николай Николаевич и, усаживаясь рядом, спросил:
- О чем у вас беседа идет?
- Николай, много здесь русских из китайского Харбина?
Тот согласно кивнул.
- Вот и твоя Валентина. Как она по-русски говорит?
- Хорошо, ты знаешь.
- Верно. А как получилось, что русские, кто родился в Харбине, так здорово язык сохранили, хотя они ни дня в России не бывали? А дети, которых недавно из России привезли, слушают русскую речь старших, а отвечают по-английски?
Николай Николаевич с чувством хмыкнул и пожал плечами.
- Это очень удивительно, мы давно уже думаем.
- Есть идея отчего это так, - заговорил Илья. - Русские в Харбине жили среди кого?
- Среди китайцев, - послушно ответил Николай Николаевич.
- Вот, вот. А я спрошу тебя: захотят ли русские в китайскую среду ассимилироваться, то есть все обычаи перенять и язык свой на китайский сменить?
- Думаю, нет.
- Нет, - поддакнула Нина Ивановна.
- Хорошо. А здесь или во Франции, или в Америке - захотят?
- Что ж... очень даже многие... как я вижу.
- В этом и разгадка. Русские среди европейцев чувствуют себя людьми второго сорта. Это и в России, и здесь среди русских - витает! Если вы приглядитесь и прислушаетесь, непременно заметите. У них на лице пропечатано: "Дайте, дайте мне стать таким, как вы!" Отсюда презрение к языку, "ко всему русскому", как говорили в школе. Так что говорить о детях, когда это со взрослыми происходит! Взрослые, как и дети, здесь мгновенно отставать начинают!
- Отставать... - повторила Нина Ивановна.
- Изоляция. Отсутствие общей жизни, всего, что наполняет общество, культурная изоляция в чужеродной среде. Духовная жизнь на нуле. В принципе, можно сохранить свою самобытность, что удается некоторым нациям. Но большинству русских, живущим на Западе - нечего сохранять. Они сами хотят стать людьми второго сорта!
Илья махнул рукой, встал и пошел к столу.
Николай Николаевич и Нина Ивановна переглянулись, посетовали на трудную жизнь и отправились под ручку к группе молодежи.
* * *
Многие перебрались поближе к печке, и сейчас здесь царило оживление в предвкушении приближающегося обеда. На металлических листах шипели и плевались горы мяса, сосисок, ребрышек. По-видимому, валящий с ног запах покорил не только людей.
Из-за высоких кустов, выбрасывая ноги, показались несколько эму. Почуяв вкусное, они утробно, мощно загудели, как двигатели большого агрегата, и начали свое нехорошее дело, налетев на стол, уставленный закусками. Тут же выяснилось, что ни уговоры, ни грозные слова их не беспокоят. Подойти к ним было страшновато, принимая во внимание могучие ноги и острый клюв. Борьба за плацдарм была отчаянная и длилась бесконечно, так как несносные птицы, сдав позиции, немедленно устремлялись в новую атаку, не ведая страха и не извлекая никаких уроков из предыдущего. Опасная борьба разожгла аппетит с удвоенной силой, и, отогнав обидчиков, голодная толпа набросилась на принадлежащие ей по праву харчи. В притихнувшем мире раздалось отчетливое клацание челюстей. Эму смотрели из-за деревьев.
Когда первые обсосанные косточки заполнили первую мисочку, на стоянку вырулили машины и жизнерадостно загудели. Из них вывалились мужья Ирки и Анжелы, сопровождаемые австралийскими родственниками и друзьями, причем каждый тащил свою коробку и пиво. Многие родственники были одеты в тяжеленные кожаные ботинки, шорты и толстые кожаные шляпы. Показалось, что на лужайке началось собрание фермеров.
Все зашумели, посыпались приветствия, шутки, новые - знакомились и тут же забывали имена, предлагали горячее и холодное, и удобные места. Столик оказался мал, часть гостей перешла под соседние деревья. Открыли "каск" или попросту "каску" - замечательную картонную коробку вместимостью в несколько литров пахучего вина с симпатичным пластмассовым краником на боку, и пир разгорелся, умноженный вливанием свежих, неистраченных еще сил.
В просторной тени платана Анжела делилась своими европейскими впечатлениями. Ближе к осени в Париже должна была открыться ее персональная выставка. Она рассуждала о живописных школах северной Европы, Франции, Германии, и становилось понятно, что начинать блестящий путь к славе возможно только в столице мира. Женщины заводили глаза, мужчины тоже улыбались не без благосклонности, так что вскоре все объединились в приятном взаимопонимании. Удовольствие разрушила Ирка, как обычно внося прозаическую ноту в неординарную тему.
