Борис Казанов - Осень на Шантарских островах
В каютах находились семейные моряки. Жены принесли сюда все, что можно было взять на огородах: молодой картофель, огурцы, помидоры, виноград... Хватало здесь и выпивки. Двери то и дело открывались, прибывший подходил к столу, и, едва успев поздороваться, налегал на еду -- она моряков интересовала больше спиртного. Сынуля последовал примеру других: осушив стакан водки, принялся закусывать, он давно не ел свежих овощей...
В коридоре послышались хохот и крики, свадебная процессия двигалась сюда. Подружка невесты пела протяжную народную песню: "Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня..." -- а ноги ее отплясывали какой-то энергичный, не в тон песне, танец... Увидев Сынулю, она перестала плясать, закричала: "Ой миленочек, дай я тебя расцелую!" -- и так сильно обняла его, что Сынуля чуть не задохнулся. Боцман постучал ему по спине, сказал весело: "Ольга, бери его -- хороший будет зять у твоей мамаши!.."
Кто-то крикнул: "Горько!"
Жених и невеста поднялись. Матрос со шрамом был очень высокого роста -это особенно бросалось в глаза здесь, в каюте, и Сынулю поразило выражение его бледного лица. Он заметил, что невеста тоже пристально смотрит на жениха, румянец отхлынул от ее щек... Они наклонились над столом, невеста обхватила жениха за шею, и тут он оттолкнул ее -- так сильно, что она упала на руки стоявших сзади. В каюте возник шум -- никто не понимал, что происходит. Девушка выбежала в коридор, а матроса схватили за руки.
Он кричал, задыхаясь:
-- Чего собрались? Чего тут жрете!.. Санька погиб, Санька в могиле лежит, а вы жрете...
-- Дурак, -- укоризненно сказал ему боцман. -- Или мы переживаем меньше твоего? Зачем праздник испортил? Эх, дурак, дурак...
Матрос обхватил голову руками:
-- Если б ты видел, как она там сидит, -- глухо сказал он. -- Если б ты только посмотрел... Зачем мне жена? -- говорил он. -- Чтоб так сидела потом...
Боцман поискал глазами по сторонам, увидел Сынулю и крикнул:
-- Проводи невесту... Живо!
Сынуля выскочил на палубу. Он сразу различил в темноте белое платье девушки -- она карабкалась вверх по откосу, размахивая руками... Услышав его дыхание, она обернулась.
-- Ну, что тебе? -- спросила она и как-то виновато улыбнулась.
-- Ты не переживай, -- сказал Сынуля. -- Не обижайся, ладно?
-- Ничего, -- ответила она. -- Ничего...
-- Ты только ничего плохого не думай, -- говорил Сынуля, его прямо колотило, когда он на нее смотрел.
-- Лицо от слез не опухло? -- спросила она.
-- Совсем нет! -- Сынуля наклонился и подул на ее мокрую щеку.-- А я тебя сразу увидел! -- радостно сказал он.
-- Так голова болит... -- поморщилась она. -- Наверное, теперь не усну... Дай я посижу тут, не мешай мне...
Сынуля повернул обратно. Огни в бухте померкли -- начинало светать.
Грузовой помощник Ишмаков не был среди тех, которые отмечали приход на судне. Еще с вечера он появился в портовой столовке, которую моряки и грузчики окрестили между собой одним словом -- "Подошва". Название это объяснялось довольно просто: столовая находилась под пешеходным тротуаром, так что шаги прохожих раздавались прямо над головами посетителей. Ишмаков завернул сюда по дороге домой и остался. Он снял китель, сидел за столом в нательной рубахе, хмурый, с каплями пота на красном лице. У его ног стояла корзина, прикрытая рогожей, -- там были подарки жене и ребятишкам.
Водку здесь не продавали, был только китайский коньяк, напоминавший по цвету плохо заваренный чай. Да и вкус у него был ерундовый. Грузовой помощник сидел трезвый и был всем недоволен. Ему не терпелось с кем-то поговорить. Когда-то он работал четвертым штурманом на теплоходе, а четвертый штурман, как известно, имеет дело с людьми -- все паспорта пассажиров у него в руках, все их характеры ему положено знать по уставу. С тех пор и появилась у него такая потребность -- искать людей, разговаривать с ними... А на зверобойном промысле с человеком поговорить непросто: в море -- стрельба, зверь, надо за льдом следить, за течением, за компасом, чтоб не влететь в какую-нибудь передрягу, а придешь на шхуну -- падаешь чуть живой на койку, там уже не до разговоров. Да и о чем с ними разговаривать? Он их и без разговоров знал всех, как облупленных.
В столовой долгое время никого не было, а потом стали появляться знакомые.
Первым к его столу подошел Иван Калин -- еще молодой, начинавший полнеть матрос, родом из украинских казаков, но языка их он уже не помнил, только брови у него были хохляцкие -- черные, будто их провели углем. Иван Калин пришел в столовку сдавать бутылки из-под кефира.
-- Ну что, Иван? -- сказал помощник, усаживая его напротив. -- Где ты теперь?
-- Где был и раньше, -- ответил тот. -- В "Востокрыбхолоде", лебедчиком на пятом краболове. Сам знаешь, какая работа: по двенадцать часов стоишь на лебедке, как проклятый...
Помощник понимающе кивнул.
-- Сейчас в отгулах? -- спросил он.
-- Ну да.
-- Ты ж, кажется, с рыбаками ходил...
-- Было один сезон: нахватали "звездочек"* на минтае -- заработки были неплохие...
* За перевыполнение плана на рубку судна ставят звездочку.
-- Чего ушел? -- помощник плеснул ему в стакан.
-- Как тебе сказать... -- Иван Калин выпил. -- Не чувствовал я от этой работы удовольствия. Вроде бы все как надо, а что ловишь? Ты этого минтая пробовал когда-нибудь?
-- Нет, -- ответил помощник. -- Я его, Ваня, и за деньги в рот не возьму. Пусть его японцы жрут.
-- Туда и отправляем, -- ответил Иван.
-- Помнишь, как мы вас спасали? -- оживился Ишмаков. -- Отозвали нас с промысла -- надо спасать рыбаков. Эти рыбаки не умеют на шлюпках спасаться, у них, если машина отказала, считай, все... В Охотском вы тонули?
-- Возле Удской губы.
-- Вот-вот... Четыре человека у вас утонуло?
-- Три, -- ответил Иван. -- Их потом "Нахичевань" повез в Холмск для захоронения...
-- Четыре, Ваня, -- не согласился помощник. -- Мы эту "Нахичевань" в море остановили на боте: хотелось покурить, а у нас папиросы кончились... Капитан чуть не перекусал нас со злости: он думал -- случилось чего, а мы из-за пустяка остановили пароход. Хотя, может, и не из-за пустяка: курево в море -- первое дело...
-- А ты как сюда попал?
-- Матрос у нас погиб, Санька Кулаков...
-- Это тот, что фонарь расшифровывал? -- спросил Иван.
-- Точно, -- усмехнулся Ишмаков, -- было такое...
Случай и впрямь был забавный. У них однажды на промысле не вернулся на шхуну бот, и они никак не могли с ним связаться по рации. Наступила ночь, а его все нет. Все переполошились. И тут увидели огонь на берегу -- мигающий такой огонек... Вызвали радиста. Тот говорит: "Я по вспышкам читать не могу". Тогда Саня Кулаков взялся -- он работал радиометристом во время срочной службы. И сразу прочитал: "Осохли, ожидаем прилива..." А в это время бот уже у борта был... Как потом оказалось, на берегу стоял обыкновенный столб с фонарем...
-- Спасибо, что запомнил, -- удовлетворенно сказал грузовой помощник. -- Знаю: хороший ты моряк, хоть теперь и бутылки сдаешь...
-- Между прочим, тут и твои есть -- жена передала...
-- Как она там?
-- Все так же: выйдешь из дома, глянешь -- копается в огороде, придешь домой -- она опять там...
-- Детишки?
-- Старший на рыбалке круглый день, я его и не видел ни разу, а девчонка -- молодец, помогает матери...
-- Кабанчик мой цел? Купил перед отходом, не знаю, как он...
-- Бегает, паршивец, шкодит в огороде, жены наши чуть не перецапались из-за него...
-- Помирятся...
-- Да они уже разговаривают.
-- Возьми-ка ребятам икры... -- Помощник открыл кошелку.
-- Крупная какая, хоть пересчитывай! -- подивился Иван.
-- Бери, бери...
-- Ну, побегу я, -- заторопился он. -- Хлеб поставил, надо посмотреть...
Помощник услышал над головой его торопливые шаги.
Вторым к столу подошел старик Архипов -- боцман на пенсии, весь в орденах и медалях. Зашел он сюда неизвестно чего -- наверное, просто посмотреть. Боцман Архипов был из поморских зверобоев, они вместе перегоняли когда-то северным морским путем финские шхуны из Архангельска во Владивосток. Ишмаков воевал на севере, на морском охотнике, его в 51-м списали в запас. Перед тем, как перегонять суда, он еще работал кочегаром на ледоколе, там они и познакомились.
-- Помнишь, -- сказал он, -- как доставалось мотылям*? В вагонетках таскаешь к бункеру уголь -- аж кровь из ушей, топка кипит, шлак в бочку, а одна бочка с водой -- ныряешь в нее в трусах и сапогах, как грузчики эти...
* Так называют на судах кочегаров и мотористов.
-- Да, не то что теперь, -- согласился бывший боцман Архипов. Он понюхал коньяк и сморщился: -- Чего это ты пьешь?
-- Не нравится? -- усмехнулся помощник. -- Тебе это никогда не нравилось... Забыл, как пурген в бражку бросал?
-- А вам и невдомек было! -- закашлялся Архипов, слезы у него выступили на глазах. -- Бывало, только выйдем на боте, а кто-нибудь уже за живот держится: боцман, правь скорее к льдинке, к льдинке...
Они помолчали.
-- Я слышал, что Кулаков погиб, -- сказал боцман.
