KnigaRead.com/

Михаил Погодин - Сокольницкий сад

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Михаил Погодин, "Сокольницкий сад" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Луиза! вели приготовить нам чаю.

«Луиза, — повторил я себе на уме, — какое приятное имя!»

— Сейчас, дяденька! — раздался голос из соседней комнаты. Между тем мы уселись около камина, и начался разговор.

— Верно, у вас есть знакомые в нашей стороне?

— Я живу невдалеке отсюда и всякий день почти хожу гулять в Сокольницкую рощу.

— Где вы служите?

— Там-то.

Таким образом, слово за слово, мы стали говорить о времени сперва физическом, потом политическом — я тотчас заметил, что старик мой, обруселый немец, суворовский майор, больше всего любит толковать об военных происшествиях, и стал слушать его с великим вниманием, а после в свою очередь прочел ему дюжину новейших реляций о сражениях турок с греками, о брандерах канариевых[4], о подвигах Боццариса[5], об американском Боливаре…[6] между тем поглядывал беспрестанно на дверь, думая про себя: да скоро ли же вы явитесь, мамзель Луиза? — Наконец мамзель Луиза явилась и сделала мне маленький книксен.

— Рекомендую вам свою племянницу, — сказал старик. Я поклонился почтительно, благодаря его про себя за излишний труд. — Подали чай — никогда я не пивал этого китайского нектара с таким удовольствием… но и надобно сказать тебе, что здесь все умножало удовольствие. — Не стану говорить о том, что прекрасная девушка сидела пред глазами, — нигде не видал я комнаты, убранной с такою простотой и вкусом. Пол из досток был так чист, как будто бы оклеен почтовою бумагою, замки на дверях, задвижки на рамах горели как жар; стекла в окончинах так прозрачны, что их не видать было; на стенах, оштукатуренных и выкрашенных бледною голубою краскою, развешаны были эстампы, представляющие лучшие виды швейцарские и италианские: пылающий Везувий, гробницу Виргилиеву, жилище Тассово в Соренто, аббатство Невстид, в коем провел юные лета свои великий Байрон и проч. — За чаем я осмелился отнестись к мамзель Луизе с некоторыми словами о Сокольницкой роще, о реке Яузе, о примечательных московских окрестностях и получил от нее ответы короткие, как будто застенчивые. Между тем мне хотелось больше всего уговорить старика так, чтоб он пригласил меня к себе и не в дождик, и удалось. Когда я стал откланиваться, благодаря за гостеприимство, мой майор сказал мне:

— Вы одолжите нас очень много, если, гуляя когда-нибудь поблизости, завернете по дороге к нам; мы всегда почти дома. А мне всегда приятно будет потолковать с вами о бедных греках.

— Помилуйте, я почту за особенное счастье, если вы позволите мне пользоваться вашим знакомством.

— Итак, по рукам: в первое воскресенье вы у нас.

«И ближе, если угодно», — подумал я, откланиваясь, и пошел домой в полном удовольствии.


Что скажешь ты о моем приключении? Оно так странно, что мне самому кажется невероятным, и я почти не понимаю, как все это сделалось. — Как бы то ни было — такое знакомство, признайся, может быть очень приятно и полезно. — Не усладительно ли после недельных трудов, в коих напрягаются и устают все умственные способности, из-за фолиантов, при чтении коих так часто вянет воображение, от мертвого созерцания природы в книгах, где беспрестанно уделяешь, расточаешь, так сказать, собственную жизнь свою, — не усладительно ли, говорю, отдохнуть при виде природы живой и ее впечатлениями возвратить потерянное, дополнить полученное. — Здесь есть еще множество других выгод, если можно употребить это экономическое слово. Красота, добро, истина — сии три великие идеи в начале своем суть одна и та же. Руссо еще сказал, хотя и мимоходом, мудрое, великое слово, что добро есть красота в действии[7]; и я совершенно уверен, что, погружаясь в одну какую-либо из сих идей, получишь под конец в награду сознание остальных, подобно, как по одному радиусу пришед к центру, очутившись в крайних точках всех радиусов вместе. — Художник, постигший красоту, чувствует в красоте истину и добро. Добродетельный, постигший добро, чувствует красоту и истину. Философ… но я зафилософствовался, друг мой, и ты смеешься.

В заключение скажу, что ты можешь теперь относиться ко мне смело, по крайней мере, за объяснением всего, чего не поймешь в Горации и Овидии. У меня есть теперь для сих писателей такой комментатор, какого не заменят тебе все Гроновии, Бурманны и Ернесты[8] на свете.

ПИСЬМО III

От Луизы Винтер к ее подруге.

Мая 10.

Давно уже пора писать к тебе, моя добрая Катенька. Давно уж и сбираюсь я, но разные хлопоты в продолжение целого месяца мешали мне приняться за перо. Теперь все кончено, и я говорю с тобою. Мы переехали в новый наш дом в Сокольниках, который дяденька позволил мне отделать по моему вкусу. Я опишу тебе… Но прежде всего хочется мне уведомить тебя об одном странном знакомстве, которое у нас завелось. — Четвертого дня, перед сумерками, иду я по обыкновению в сад поливать мои цветы, отворяю дверь и — вообрази себе мое удивление! — вижу, что заднею калиткою выходит из сада мужчина. — Я не успела рассмотреть черты его, заметила, впрочем, что он был высокого роста, молод, недурен собою, одет хорошо. «Кто такой? — подумала я. — И как сметь незнакомцу зайти в чужой сад?..» Подумала и позабыла тотчас об этом призраке, поливая мои цветы. Но на другой день в саду он представился ненарочно опять моему воображению. Ты знаешь сама, Катенька, как случайно иногда приходит нам в голову всякая всячина, о которой мы совсем и не помышляем: помнишь ли, как хохотали мы однажды в нашем любезном Смольном монастыре[9], когда тебе приснилась целая гурьба тетушек и дядюшек — они еще к чему-то принуждали тебя, — хотя ты отроду их и не видывала. — Так точно и мне привиделся наяву незнакомец. — Надо сказать тебе, что мне весь тот день было скучно. — Я как будто чего-то дожидалась, разумеется, не его, принималась раз десять и за Томсона, и за Делиля, и за Раича[10], и десять раз откладывала книгу. — Села на скамейку: так было просторно; зачем нет тебя, подумала я. Подошла наконец к фортепиано, пропела один романс и со скуки отправилась домой. Лишь только поравнялась я с задней калиткой, вдруг она отворяется, из нее выходит — кто же? — Он — и, заставив почти дорогу, начинает извиняться перед мною в вчерашнем явлении, или, как говорил, невольной дерзости своей. — Я сначала было рассердилась, но он таким смиренным, таким безмолвным голосом просил извинения, что я не могла ему отвечать ничем обидным, сказала что-то вскользь и почти убежала. — Дядюшка занимался чтением, и мне не хотелось помешать ему рассказом о своем приключении. — Между тем пошел дождь, больше и больше, наконец проливной. Мой призрак-незнакомец — опять пред глазами: он шел по нашему переулку, кажется, из рощи.

Дядюшка увидел его из окошка. Ему жаль стало, что бедного совсем измочило дождем, и он выслал за ним человека с приглашением зайти и укрыться от дождя. — Я ушла в свою комнату. Приглашенный явился, и они, сев пред камином, начали разговаривать. Голос у него довольно приятный, он говорит умно и ловко. Между тем дядюшка велел подать чаю. Мне поневоле надобно было выйти из своего убежища. Я вышла. Незнакомец, теперь уже знакомый, поклонился мне, как будто не видал меня прежде. Мне нельзя было не отвечать ему тем же. За чаем он обращал несколько раз речь о московских окрестностях, видах. Я отвечала ему сухо: надобно было ему дать почувствовать, что его явления были оскорбительны. Как ты об этом думаешь, Катенька? После, впрочем, я несколько раскаялась: не заключил бы он чего-нибудь дурного из моих односложных ответов. Но он будет у нас опять. Дядюшки приглашал его к себе. Я заметила даже, что ему было это очень приятно. Дядюшке он очень понравился: в самом деле, он так хорошо рассказывал ему о войне турок с греками, что даже я заслушалась. — Сказать тебе правду — я сама рада такому знакомству дядюшки. — Б., кажется, очень хорошо воспитан, много читал — с ним, может быть, приятно иногда будет провести время; притом у нас никогда никого не бывает. Правду сказать — я не охотница до большого света и больших знакомств, однако

Все прискучится, как не с кем молвить слова.[11]

Но вот уже я намарала тебе целый лист. Это странно — всегда так случается: когда нечего писать или пишешь о вздоре, всегда напишешь много и легко; — а помнишь, бывало, сколько труда нам стоило иногда в Смольном монастыре написать письмо, которое задавал нам учитель русской словесности? Меня в жар бросало от напряжения головы. — Ах, Катенька, вспомнишь ли ты это бесценное время? Прощай, душенька, Христос с тобою.

P. S. Я позабыла описать тебе наш дом, а еще принялась за перо для этого. — Впрочем — лучше увидишь сама, как приедешь. Я скажу тебе только два слова о моем кабинете. Ты представить себе не можешь, как я люблю его. Туда никто никогда не ходит, кроме меня одной; — для меня очень приятна эта мысль; даже убираю всегда сама. Он не велик, но уютен. По стене стоит небольшой турецкий диванчик, обитый малиновою материею, на котором, в уголку, пригорюнясь или облокотясь на подушку, я люблю сидеть в сумерки, сидеть и мечтать. Пред диваном столик, на котором я пишу только то, что мне приятно писать. Налево библиотечка, еще очень бедная: у меня только Шиллер, кое-что из Байрона, Крылов, Карамзин, Дмитриев, Жуковский, мадам Сталь да «Чернец» Козлова. — Направо бюро, в котором хранятся мои бумаги, письма и мой журнал[12]. — Над ним висит портрет лорда Байрона, — над диваном изображение Коринны с славной картины Жераровой![13] Вот и все сокровища. — Да — стул еще у окошка. —

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*