Максимилиан Волошин - Неополимая Купина (Стихи о войне и революции)
Душа болит в краю бездомном; Молчит, и слушает, и ждет... Сама природа в этот год Изнемогла в бореньи темном.
26 апреля 1915 Париж
ПАРИЖ В ЯНВАРЕ 1915 г.
Кн. В. Н. Аргутинскому
Всё тот же он во дни войны, В часы тревог, в минуты боли... Как будто грезит те же сны И плавит в горнах те же воли. Всё те же крики продавцов И гул толпы, глухой и дальний. Лишь голос уличных певцов Звучит пустынней и печальней. Да ловит глаз в потоках лиц Решимость сдвинутых надбровий, Улыбки маленьких блудниц, Войной одетых в траур вдовий; Решетки запертых окон Да на фасадах полинялых Трофеи праздничных знамен, В дождях и ветре обветшалых. А по ночам безглазый мрак В провалах улиц долго бродит, Напоминая всем, что враг Не побежден и не отходит. Да светы небо стерегут, Да ветр доносит запах пашни, И беспокойно-долгий гуд Идет от Эйфелевой башни. Она чрез океаны шлет То бег часов, то весть возмездья, И сквозь железный переплет Сверкают зимние созвездья.
19 февраля 1915 Париж
ЦЕППЕЛИНЫ НАД ПАРИЖЕМ
А. Н. Ивановой
Весь день звучали сверху струны И гуды стерегущих птиц. А после ночь писала руны, И взмахи световых ресниц Чертили небо. От окрестных Полей поднялся мрак и лёг. Тогда в ущельях улиц тесных Заголосил тревожный рог... И было видно: осветленный Сияньем бледного венца, Как ствол дорической колонны, Висел в созвездии Тельца Корабль. С земли взвивались змеи, Высоко бил фонтан комет И гас средь звезд Кассиопеи. Внизу несомый малый свет Строений колыхал громады; Но взрывов гул и ядр поток Ни звездной тиши, ни прохлады Весенней -- превозмочь не мог.
18 апреля 1915 Париж
РЕЙМСКАЯ БОГОМАТЕРЬ
Марье Самойловне Цетлин
Vuе de trois-quarts, la Cathйdrale de Reims йvoque une grande figure de femme agenouillйe, en priйre.
Rodin 1
В минуты грусти просветленной Народы созерцать могли Ее -- коленопреклоненной Средь виноградников Земли. И всех, кто сном земли недужен, Ее целила благодать, И шли волхвы, чтоб увидать Ее -- жемчужину жемчужин. Она несла свою печаль, Одета в каменные ткани, Прозрачно-серые, как даль Спокойных овидей Шампани. И соткан был ее покров Из жемчуга лугов поемных, Туманных утр и облаков, Дождей хрустальных, ливней темных. Одежд ее чудесный сон, Небесным светом опален, Горел в сияньи малых радуг, Сердца мерцали алых роз, И светотень курчавых складок Струилась прядями волос. Земными создана руками, Ее лугами и 1000 реками, Ее предутренними снами, Ее вечерней тишиной. ...И, обнажив, ее распяли... Огонь лизал и стрелы рвали Святую плоть... Но по ночам, В порыве безысходной муки, Ее обугленные руки Простерты к зимним небесам.
19 февраля 1915 Париж
1 Видимый на три четверти, Реймский собор напоминает фигуру огромной женщины, коленопреклоненной, в молитве. Роден (фр.). -- Ред.
LUTETIA PARISIORUM
"Fluctuat nес mergitur" 1
Париж, Царьград и Рим -- кариатиды При входе в храм! Вам -- солнцам-городам, Кольцеобразно легшим по водам, Завещан мир. В вас семя Атлантиды
Дало росток. Пророки и друиды Во тьме лесов таили Девы храм, А на реке, на месте Notre-Dame Священник пел заутрени Изиды.
Париж! Париж! К какой плывет судьбе Ладья Озириса в твоем гербе С полночным грузом солнечного диска?
Кто закрепил на площади твоей Драконью кровь волхвов и королей Луксорского печатью обелиска?
22 апреля 1915 Париж
1 Его качает, но он не тонет (лат.). -- Ред.
ПАРИЖУ
Е. С. Кругликовой
Неслись года, как клочья белой пены... Ты жил во мне, меняя облик свой; И, уносимый встречною волной, Я шел опять в твои замкнуться стены. Но никогда сквозь жизни перемены Такой пронзенной не любил тоской Я каждый камень вещей мостовой И каждый дом на набережных Сены.
И никогда в дни юности моей Не чувствовал сильнее и больней Твой древний яд отстоенной печали
На дне дворов, под крышами мансард, Где юный Дант и отрок Бонапарт Своей мечты миры в себе качали.
19 апреля 1915 Париж
ГОЛОВА MADAME DE LAMBALLE
(4 СЕНТ. 1792 г.)
Это гибкое, страстное тело Растоптала ногами толпа мне, И над ним надругалась, раздела... И на тело Не смела Взглянуть я... Но меня отрубили от тела, Бросив лоскутья Воспаленного мяса на камне...
И парижская голь Унесла меня в уличной давке, Кто-то пил в кабаке алкоголь, Меня бросив на мокром прилавке.. Куафёр меня поднял с земли, Расчесал мои светлые кудри, Нарумянил он щеки мои, И напудрил...
И тогда, вся избита, изранена Грязной рукой, Как на бал завита, нарумянена, Я на пике взвилась над толпой Хмельным тирсом... Неслась вакханалия. Пел в священном безумьи народ... И, казалось, на бале в Версале я -Плавный танец кружит и несет...
Точно пламя гудели напевы. И тюремною узкою лестницей В башню Тампля к окну Королевы Поднялась я народною вестницей.
1906 Париж
ДВЕ СТУПЕНИ
Марине Цветаевой
1
ВЗЯТИЕ БАСТИЛИИ
(14 ИЮЛЯ)
"14 juillеt 1789. -- Riens".
Journal de Louis XVI 1
Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль. В ушах звенит призыв Камиля Демулена. Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена. Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.
Бастилия взята. Предместья торжествуют. На пиках головы Бертье и де Лоней. И победители, расчистив от камней Площадку, ставят столб и надпись: "Здесь танцуют".
Король охотился с утра в лесах Марли. Борзые подняли оленя. Но пришли Известья, что мятеж в Париже. Помешали...
Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего? Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале: "Четыр-надца-того и-юля. Ни-чего".
12 декабря 1917
1 "14 июля 1789. -- Ничего". Дневник Людовика ХVI .
2
ВЗЯТИЕ ТЮИЛЬРИ
(10 АВГУСТА 1792 г.)
"Je me manque deux batteries pour balayer toute cette canaille la"1.
(Мемуары Бурьенна. Слова Бонапарта)
Париж в огне. Король низложен с трона. Швейцарцы перерезаны. Народ Изверился в вождях, казнит и жжет. И Лафайет объявлен вне закона.
Марат в бреду и страшен, как Горгона. Невидим Робеспьер. Жиронда ждет. В садах у Тюильри водоворот Взметенных толп и львиный зев Дантона.
А офицер, незнаемый никем, Глядит с презреньем -- холоден и нем -На буйных толп бессмысленную толочь,
И, слушая их исступленный вой, Досадует, что нету под рукой Двух батарей "рассеять эту сволочь".
21 ноября 1917
1 "Достаточно двух батарей, чтобы смести эт 1000 у сволочь" .
Т Е Р М И Д О Р
1
Катрин Тео во власти прорицаний. У двери гость -- закутан до бровей. Звучат слова: "Верховный жрец закланий, Весь в голубом, придет, как Моисей,
Чтоб возвестить толпе, смирив стихию, Что есть Господь! Он -- избранный судьбой, И, в бездну пав, замкнет ее собой... Приветствуйте кровавого Мессию!
Се Агнец бурь! Спасая и губя, Он кровь народа примет на себя. Един Господь царей и царства весит!
Мир жаждет жертв, великим гневом пьян. Тяжел Король... И что уравновесит Его главу? -- Твоя, Максимильян!"
2
Разгар Террора. Зной палит и жжет. Деревья сохнут. Бесятся от жажды Животные. Конвент в смятеньи. Каждый Невольно мыслит: завтра мой черед.
Казнят по сотне в сутки. Город замер И задыхается. Предместья ждут Повальных язв. На кладбищах гниют Тела казненных. В тюрьмах нету камер.
Пока судьбы кренится колесо, В Монморанси, где веет тень Руссо, С цветком в руке уединенно бродит,
Готовя речь о пользе строгих мер, Верховный жрец -- Мессия -- Робеспьер -Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.
3
Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают. Кровь вопиет. Казненные взывают. Мстят мертвецы. Могилы говорят.
Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона Вскипает гнев, грозя их затопить. Встал Робеспьер. Он хочет говорить. Ему кричат: "Вас душит кровь Дантона!"
Еще судьбы неясен вещий лёт. За них Париж, коммуны и народ -Лишь кликнуть клич и встанут исполины.
Воззвание написано, но он Кладет перо: да не прейдет закон! Верховный жрец созрел для гильотины.
4
Уж фурии танцуют карманьолу, Пред гильотиною подъемля вой. В последний раз, подобная престолу, Она царит над буйною толпой.
Везут останки власти и позора: Убит Леба, больной Кутон без ног... Один Сен-Жюст презрителен и строг. Последняя телега Термидора.
И среди них на кладбище химер Последний путь свершает Робеспьер. К последней мессе благовестят в храме,
И гильотине молится народ... Благоговейно, как ковчег с дарами, Он голову несет на эшафот.
7 декабря 1917
III. ПУТИ РОССИИ
ПРЕДВЕСТИЯ
(1905 г.)
Сознанье строгое есть в жестах Немезиды: Умей читать условные черты: Пред тем как сбылись Мартовские Иды, Гудели в храмах медные щиты...
Священный занавес был в скинии распорот: В часы Голгоф трепещет смутный мир... О, бронзовый Гигант! ты создал призрак-город, Как призрак-дерево из семени -- факир.
В багряных свитках зимнего тумана Нам солнце гневное явило лик втройне, И каждый диск сочился, точно рана... И выступила кровь на снежной пелене.
А ночью по пустым и гулким перекресткам Струились шелесты невидимых шагов, И город весь дрожал далеким отголоском Во чреве времени шумящих голосов...
Уж занавес дрожит перед началом драмы, Уж кто-то в темноте -- всезрящий, как сова, -Чертит круги, и строит пентаграммы, И шепчет вещие заклятья и слова.
