Лидия Чуковская - Открытые письма
Все наше: истина и ложь,
Победы и утраты,
И срам, и горечь, и почет,
И мрак, и свет из мрака...
Нет, не эта. Рассуждение соблазнительное, но принять его нельзя. Оно служит запутыванию клубка, а не попытке его распутать. Истина и ложь не близнецы, и никому не удавалось быть мраком и светом зараз. В каждом конкретном жизненном положении кто-то светил, а кто-то гасил свет. И хуже: кто-то был злодеем, а кто-то жертвой.
Мы были молоды, горды,
А молодость - из стали,
И не было такой беды,
Чтоб мы не устояли,
И не было такой войны,
Чтоб мы не победили.
И нет теперь такой вины,
Чтоб нам не предъявили.
Здесь две неправды. Во-первых, такая беда, перед которой мы не устояли и от которой не спасли страну, была. Имя ей - сталинщина. Это раз. Что же касается вин, которые теперь будто бы кто-то, где-то, кому-то предъявляет, то хотелось бы знать: кто, где и кому? О винах, предъяв-ленных сегодня нашему вчера, что-то не слыхать... Приняли, подхватили:
Да, все, что с нами было,
Было!
И глубже ни шагу.
А между тем изо всего, что "с нами было - было", естественно, растет ясная простая мысль. Она известна всем с изначальных времен, но нам придется воспринять и усвоить ее заново. Столе-тие назад Герцен изо дня в день повторял ее в "Колоколе": без свободного слова нет свободных людей, без независимого слова нет могучей, способной к внутренним преобразованиям страны. "Громкая, открытая речь одна может удовлетворить человека", - писал Герцен. "Только выгово-ренное убеждение свято", - писал Огарев. Молчание же для них - синоним рабства, "склонение головы". Герцен писал о "сообщничестве молчанием". "Немота поддерживает деспотизм".
Судебные процессы последних лет - и последних месяцев - вызвали среди людей разных возрастов, разных профессий громкий отпор. В нетерпимости к сегодняшним нарушениям закона сказывается наболевшее негодование людей против самих себя, какими они были вчера, и против вчерашних тисков. За молодыми плечами нынешних подсудимых, нам, старшим, видятся верени-цы теней. За строчками рукописи, достойной печати и не идущей в печать, нам мерещатся лица писателей, не доживших до превращения своих рукописей в книги. А за сегодняшними газетными статьями - те, вчерашние, улюлюкающие вестники казней.
"Освобождение слова от цензуры" - таков был один из девизов "Колокола". В последний раз "Колокол" вышел сто лет назад - в 1868 году. Столетие! С тех пор цензура сделалась менее зримой, но всепроникающей. Она располагает десятками способов, не прибегая к красному карандашу, заживо схоронить неугодную рукопись.
Пусть же сбудется освобождение слова от всех кандалов, как бы они ни назывались. Пусть сгинет немота - она всегда поддерживала деспотизм.
А память пусть останется вечной, неистребимой, вопреки будто бы оплаченному счету. Память - драгоценное сокровище человека, без нее не может быть ни совести, ни чести, ни работы ума. Большой поэт - сам воплощенная память. Приведу строки того поэта, который не пожелал расстаться с памятью не только при жизни, но и за порогом смерти:
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
Память о прошлом - надежный ключ к настоящему. Перечеркнуть счет, дать прошедшему зарасти бурьяном путаницы, недомолвок, недомыслей? Никогда!
Впрочем, если бы нам и изменила память, сегодняшние суды над словом и сухой треск газетных статей донесли бы до нас знакомый запах прошлого угара.
Но сегодня - это сегодня, не вчера. "Сообщничество молчанием" кончилось.
Февраль 1968 года
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПИСАТЕЛЯ И БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ
"ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ"
Бывают статьи, которые читаешь с натугой. Пытаешься читать и невольно откладываешь в сторону. Берешь снова, пробуешь что-нибудь извлечь, получить - и опять не удается. Статья сама мешает себя читать. Не оттого, что она предлагает уму и сердцу новую пищу, которая тебе не по зубам. Наоборот, чувство такое, будто жуешь пережеванное. Автор не произвел никакого труда мысли; он лишь механически повторил привычные сцепления слов, а иногда и фраз, а иногда и целых абзацев. Ему было легко писать - вот почему тебе читать затруднительно.
Статью под названием "Идейная борьба, ответственность писателя", помещенную в "Литера-турной Газете" 26 июня с.г., я несколько раз брала в руки и снова откладывала, не преодолев затруднений. Речь идет о борьбе идей, а идей-то и не ухватишь: не борьба, а скольжение по накатанной дорожке; не идеи, а вереницы слов. Если преданность, то беззаветная, если верность, то безграничная, если волна клеветы, то мутная, если отпор, то достойный. Воображения не хватает, чтобы за этим набором готовых штампов увидеть преданность, верность или обжечься ядом клеветы. Если встречи - то регулярные, если клеветническая кампания - то разнузданная, если отстаивание - то последовательное, а если речь зашла о литераторах, требующих пересмот-ра дела Гинзбурга и Галанскова, - то они, эти литераторы, уж, конечно, отдельные. Не работа мысли, а механическая перестановка значков.
И я сдалась бы на свое нежелание дочитывать статью до конца. Но дочитала: в середине речь зашла об А.Солженицыне. Все эти пустые словеса вели, оказывается, к обсуждению его работы и жизни.
Автор взялся изложить биографию А.Солженицына. Но изложил ее без надлежащей точности.
Помянул письмо к IV Съезду Писателей, "Раковый корпус", "В круге первом" - осудил их, не представив для того оснований.
Имя А. Солженицына слишком дорогое имя в нашей литературе, чтобы позволительно было оставлять без опровержения малейшую неправду о нем. Тем более что в данном случае читатель вполне беззащитен: книг А.Солженицына и сведений о его жизни взять ему неоткуда.
Я попытаюсь хоть отчасти восполнить этот пробел и сделать для читателя ясной истинную подоплеку борьбы, завязавшейся вокруг А.Солженицына.
"Последние годы Великой Отечественной войны, - сообщает газета, Солженицын провел на фронтах в качестве командира зенитной батареи, имеет награды".
А.Солженицын был призван в армию в 1941 году. Через год, по окончании специального училища, назначен командиром артиллерийской батареи. Артиллерийская батарея, как известно, не зенитная, а 1942 - не один из последних, а напротив, один из первых годов войны. Разумеется, ошибки эти ничтожны, но в статье об ответственности писателя не следовало бы допускать и таких. Журналистика тоже дело ответственное.
Читаем дальше:
"Незадолго до окончания войны он был осужден по обвинению в антисоветской деятельности и отбывал наказание в лагерях. В 1957 г. реабилитирован".
Тут нет фактических неточностей. Но этот абзац нечто гораздо худшее, чем неточность.
А.Солженицын действительно реабилитирован. Какое же право, моральное и юридическое, имеет "Литературная Газета" публично заговаривать о несовершенном им преступлении? Ведь граждане, реабилитированные после смерти Сталина, это те жертвы ежовского, бериевского, абакумовского короче, сталинского террора, которые не были виновны перед законом и обществом; напротив, общество и учреждения, призванные вершить и охранять закон, оказались виновны перед ними. Зачем же газета бесстрастным голосом и как бы между прочим снова преподносит читателям единожды уже разоблаченную ложь? Оба факта на выбор: хотите - верьте обвинению, хотите реабилитации... Совсем как в известном анекдоте: "Петров? Ах, это тот, с которым что-то случилось, не припомню, что именно: то ли он кого-то обокрал, то ли, наоборот, его обокрали... Во всяком случае будьте осторожны".
Могу заверить "Литературную Газету": обокрали его. На 8 лет жизни. Украли бы и целую жизнь ("вечная ссылка"), да Сталин оказался не вечен.
В 1963 году, в предисловии к книге "Один день Ивана Денисовича" было сказано ясно: арестован по ложному политическому доносу. Прошло всего пять лет, и бедная "Литературная Газета" заблудилась в тумане и снова не знает, где истина.
Реабилитация А.Солженицына ("Определение № 4н- 083/57 Верховного Суда СССР от 6 февраля 1957 г.") составлена, к счастью, очень подробно и дает полное представление о его боевом пути и о причинах обрушившихся на него гонений.
А.Солженицын "храбро сражался за Родину, - написано в этом документе, - неоднократно проявлял личный героизм и увлекал за собой личный состав подразделения, которым командовал. Подразделение Солженицына было лучшим в части по дисциплине и боевым действиям...", "награжден орденами: Отечественной войны II степени и Красной Звезды".
За что же этот боевой офицер, прошедший с нашей армией путь до Восточной Пруссии, был в феврале 1945 года арестован, без суда осужден и отправлен в лагерь?
Тот же документ отвечает на этот вопрос совершенно исчерпывающе:
"Из материалов дела видно, что Солженицын в своем дневнике и в письмах к своему товарищу (имярек)... высказывался против культа личности Сталина..."
