Лидия Чуковская - Открытые письма
Галансков умер в лагере. Григоренко медленной казнью ежедневно казнят в тюремном сумасшедшем доме. Амальрик в заключении перенес менингит - его следовало немедленно помиловать, а ему, когда он отбыл свой срок, дали новый. Разве это не равняется для него смертному приговору? Я перечисляю судьбы, случайно оказавшиеся в поле моего зрения. Обыски и аресты идут сейчас повсюду - от Черного моря до Белого... Москва, Ленинград, Киев, Одесса. В сумасшедших домах сводят с ума здоровых. Против беззаконий и зверств поднял свой голос академик Сахаров. За это его называют антисоветчиком.
Разве слово "советский" означает - беззаконный и зверский?
От чьего имени я обращаюсь к своему несуществующему читателю? От имени всего советско-го народа, как один электрик? От имени рабочего класса, как один шахтер? Или от имени кару-сельщика и газосварщика?
Нет. Я не присваиваю себе подобного права. Не знаю, кто дал его им... Говорю ли я от имени советской интеллигенции? Тоже нет. Ведь и Свиридов, и Леонид Мартынов, и Энгельгардт, и Быков, и Кукрыниксы, и Чингиз Айтматов люди, несомненно, интеллигентные, а они выступи-ли против Сахарова, защитника гонимых. Значит, не вправе я причислять себя к интеллигенции. Кого-нибудь пора от интеллигенции отчислить - либо меня, либо их... Протестую ли я от имени "инакомыслящих", как называют за границей преследуемых у нас протестантов? Нет, я говорю от самой себя, от одной себя; "инакомыслящие" не поручали мне говорить от их имени; да ведь и организации у нас такой нет: "инакомыслящие". Самое слово представляется мне неточным. Чтобы мыслить "инако" - надо, чтобы у того, от кого ты отличаешь себя своей "инакостью", существовала какая-нибудь мысль. Но стереотипное газетное пустословие не есть мышление. И преследование Самиздата, "Хроники текущих событий", Сахарова, Солженицына, сотен других это не назовешь идейной борьбой - это есть попытка тюрьмами и лагерями снова загнать голоса в немоту.
...Я вижу и слышу Андрея Дмитриевича Сахарова, четыре часа под проливным дождем упорно стоящего перед закрытыми дверьми открытого суда, где подбирают уголовные статьи для наказания за мысль, и с кроткой настойчивостью повторяющего в лицо охраннику одни и те же слова:
- Я - академик Сахаров... Член Комитета Прав Человека... Я прошу допустить меня в зал...
Его не пускают. Ведь он не только физик; он и его друзья - знатоки советских законов; он может, выйдя из зала суда, рассказать людям, как законы эти нарушаются.
Он может нарушить главный закон нашей жизни; не тот, который записан в Конституции, а главный, неписаный, - закон сохранения немоты.
Слышали вы об этом, актеры очередного "народного гнева"? На страницах газеты вы заявляете, что не в силах "словами выразить свое возмущение"... Потому и не в силах, что в вашем "возмущении" нету и грана подлинности, что оно вызвано системой механических кнопок.
А вы, Кожевников, и те, кто нажимает кнопки, вы, намеренно задувающие сияние лучших умов, которыми нас дарит родная земля; вы, возводящие газетную - железобетонную - стену между лучшими умами и "простыми людьми"; вы, пытающиеся повернуть историю вспять; вы, искусственно, механическим нажатием кнопки, вызывающие волны "народного гнева", предпочитая немоту любому слову - смотрите, чтобы из-под земли не вырвался подлинный гнев, и тогда он, как лава, затопит не только вашу убогую стену, но - ничем не просветленный, не очищенный ничьей одухотворяющей, умиротворяющей мыслью мыслью академика Сахарова, например, - он утопит в крови, без разбора, и виноватых и правых.
Хочу ли я этого? Нет. Этого я никому не желаю.
7 сентября 1973 года
ПРОРЫВ НЕМОТЫ
Я полагаю, что выход в свет в 1973 году новой книги Солженицына "Архипелаг ГУЛаг" - событие огромное. По неизмеримости последствий его можно сопоставить только с событием 1953 года - смертью Сталина.
В наших газетах Солженицына объявили предателем.
Он и в самом деле предал - не родину, разумеется, за которую он честно сражался, и не народ, которому приносит честь своим творчеством и своею жизнью, а Государственное Управ-ление Лагерей - ГУЛаг - предал гласности историю гибели миллионов, рассказал с конкретны-ми фактами, свидетельствами и биографиями в руках историю, которую обязан знать наизусть каждый, но которую власть по непостижимым причинам изо всех сил пытается предать забвению.
Кто же предательствует?
XX съезд партии приоткрыл над штабелями трупов окровавленный край рогожи. Уже одно это спасло в пятидесятые годы от гибели миллионы живых, полумертвых и тех, в ком теплилась жизнь еще на один вздох. Хвала XX съезду. XXII вынес решение поставить погибшим памятник. Но, напротив, через недолгие годы, злодеяния, совершавшиеся в нашей стране в еще никогда не виданных историей масштабах, начали усердно выкорчевывать из памяти народа. Погибли миллионы людей, погибли все на один лад, но каждый был ведь не мухой, а человеком - человеком своей особой судьбы, своей особой гибели. "Реабилитирован посмертно". "Последст-вия культа личности Сталина". А что сделалось с личностью, - не с тою, окруженною культом, а той - каждой, - от которой осталась одна лишь справка о посмертной реабилитации? Куда она девалась и где похоронена - личность? Что сталось с человеком, что он пережил, начиная от минуты, когда его вывели из дому, - и кончая минутой, когда он возвратился к родным в виде справки?
Что стоит за словами "реабилитирован посмертно" - какая жизнь, какая казнь? Приблизите-льно с 1965 года об этом приказа не было молчать.
Солженицын - человек-предание, человек-легенда - снова прорвал блокаду немоты; вернул совершившемуся - реальность, множеству жертв и судеб - имя, и главное - событиям их истинный вес и поучительный смысл.
Мы заново узнали - слышим, видим, что это было такое: обыск, арест, допрос, тюрьма, пересылка, этап, лагерь. Голод, побои, труд, труп.
"Архипелаг ГУЛаг".
Москва,
4 февраля 1974 года
