Борис Можаев - Пропажа свидетеля
Сфотографировав и палатку, и все вещи Калганова, Косушка взял сумку и заглянул в нее: там была сложенная карта, альбом для зарисовок, две толстых тетради в черном переплете - дневники Калганова, и еще лежало несколько блокнотов, исписанных, с вложенными в них газетными вырезками. Косушка раскрыл один из блокнотов и прочел вслух:
- "Речь идет о коренном пересмотре устаревшей точки зрения на лес как на нечто дармовое и бездонное..."
- М-да... А где же его карабин? - спросил Косушка.
- Его лежит под матрац, - крикнул Кончуга откуда-то сзади.
Косушка оглянулся: Дункай с Кончугой остановились возле кедра на почтительном расстоянии от начальства.
- Проверим! - Косушка откинул матрац.
Карабин лежал в изголовье.
- Странно, - сказал Косушка. - Ночью вышел из палатки и карабин не взял.
- Он, наверно, люди слыхал, - отозвался опять Кончуга. - Зачем брать карабин, если человек на реке?
- Уж больно много ты знаешь, - усмехнулся Косушка.
- Наши люди все знают, - невозмутимо ответил Кончуга. - Калганов был храбрый начальник. Все говорят, такое дело.
- Ну, тогда скажи: кто убил Калганова?
- Плохие люди убили.
- Оч-чень хорошо! - Косушка хлопнул себя по ляжкам. - А фамилия? Кто они такие?
- Не знай.
- Ну что ж, зато мы узнаем, - сказал Косушка, пристально глядя на Кончугу, потом, после выдержки, приказал Дункаю: - Сложите все вещи Калганова и отнесите их в вертолет.
А Конькова, взяв под локоток, отвел в сторону:
- Тебе придется здесь остаться. Установи, кто ездил вчера по реке. И вообще пошарь. А с Кончуги глаз не спускай.
3
Коньков решил первым делом сходить на лесной кордон, где жил лесник Зуев. Вытащив на берег бат, они с Дункаем и Кончугой пошли по еле заметной лесной тропинке.
Неподалеку, за приречным таежным заслоном, открылась обширная поляна с пожней, поросшей высокой, по щиколотку, салатного цвета отавой; посреди пожни возвышался внушительных размеров стог сена, побуревшего от долгого августовского солнца.
Изба лесника, окруженная хозяйственными пристройками: амбаром, сараем, погребом и сенником, стояла на дальнем краю у самого облесья...
И огород был на кордоне, засаженный картошкой, огурцами, помидорами и всякой иной овощной снедью, и все это было обнесено высоким тыном от лесных кабанов. Недурственно устроился лесник, подумал про себя Коньков.
На крыльце их встретила молодая хозяйка: миловидная, опрятно причесанная, с тугим пучком светлых волос, заколотым на затылке огромными черепаховыми шпильками. Ее большие серые глаза были в чуть заметных красных прожилках, и смотрела она как-то в сторону, будто кого-то ждала, и от нетерпения прикусывала пухлые губы. Одета она была в пушистую бурую кофту ручной вязки, синие брюки, заправленные в хромовые сапожки.
На руках у нее висели пестрые половики.
Поздоровавшись с Дункаем, она пригласила всех в дом:
- Проходите, пожалуйста! А я вот полы помыла только что, - указала она на половики и первой вошла в сени.
- Гостей ждете? - спросил Коньков.
- Какие тут гости! - не оборачиваясь, сказала хозяйка и стала раскатывать от порога половики. - Проходите и присаживайтесь.
В избе было чисто и уютно; по стенам развешаны ружья, чучела птиц и засушенные, связанные пучками травы. Хозяйка поставила на стол глазурованную поставку желтоватой медовухи, потом соленые грибы, вяленую рыбу, огурцы:
- Кушайте на здоровье! Небось проголодались с дороги.
Дункай налил в стаканы мутноватой медовухи, а Коньков, заметив на левом виске у хозяйки синяк и сообразив - почему она на крыльце все смотрела в сторону, подворачивая правую щеку, спросил с улыбкой:
- Кто же вам эту отметину на лице поставил? Или с лешим в жмурки играли?
- Да в погреб вечером спускалась за молоком, оступнулась и ударилась об косяк, - ответила она, слегка зардевшись.
- А где хозяин? - спросил Коньков.
- В городе. Третьего дня уехал в лесничество.
- Вы вчера вечером или ночью не слыхали выстрела?
- Нет, я спала, - поспешно ответила она.
- А недалеко от вас Калганова убили. На Теплой протоке.
- Мне Кончуга говорил... утром, - и глаза в пол.
- И мотора с реки не слыхали? - Коньков подался к ней всем корпусом, как бы желая расшевелить ее, приблизить в эту мужскую застолицу, говорить, глядя друг на друга глаза в глаза.
Она сидела поодаль от стола на табуретке, с лицом печальным и спокойным, и, как бы понимая этот тайный вызов Конькова, посмотрела на него безо всякой робости, в упор:
- Нет, не слыхала. А вы кушайте, пожалуйста, кушайте!
- Давайте горло прополощем! - сказал Дункай. - Потом поговорим.
Мужики чокнулись стаканами, и все выпили.
- Хорошая медовуха! - похвалил Коньков. - С хмелем?
- Самая малость, - ответила хозяйка.
- А вы что ж не пьете за компанию?
- У меня работы много, а с этой медовухи в сон клонит.
- Вы знали Калганова? - неожиданно спросил ее Коньков.
- Да, - она опять опустила голову и стала разгонять руками складки на брюках.
- Когда его видели в последний раз?
- Третьего дня. Они с Кончугой останавливались у нас на ночь. Муж еще был дома. Они располагались там, на сеновале.
- А когда уехали?
- Тогда же, утром. Они на реку, муж в город.
На дворе закудахтали куры и залаяла собака. Хозяйка вышла из дому. Коньков встал из-за стола, прошелся по дому, остановился у подпечника, где хранилась обувь: ботинки, сапоги, туфли.
- Чего гуляешь от стола? - спросил его Дункай.
- Вы пейте, ешьте! - сказал он своим напарникам. - Я дома заправился.
Он закурил и вышел в сени; здесь в углу валялись старые шкуры, олочи, резиновые сапоги; на стенах висели искусно сплетенные связки новых корзин, липовые да вязовые туеса, берестяные лукошки.
Вернулась хозяйка с тарелкой красных помидоров.
- Ну, что там? - спросил ее Коньков.
- Ястреб кружит. Куры разбежались.
- У вас тут прямо настоящий промысел! - кивнул Коньков на лукошки и туеса.
- Сам занимается, любитель. Тайга.
- Сапожки у вас аккуратные. Какой размер?
- Тридцать восьмой.
- А я вот в бахилах топаю. Сорок третий! Тяжело в тайге в сапогах-то: ноги тоскуют, как говорят у нас в деревне. Но форма одежды, ничего не попишешь. А вы чего в сапогах? Олочи удобнее. А то кеды! С дырочками.
- Нет, я не ношу кеды, - поспешно сказала хозяйка, стараясь пройти в избу.
Но Коньков жестом задержал ее:
- А может быть, Кончуга в кедах ходил? Вы не заметили? В тот самый вечер, когда они ночевали у вас?
- Я не обратила внимания... Но вряд ли. Удэгейцы-охотники не любят кед.
- А где у вас обувь хранится?
- Старая вон в углу, то есть здесь, в сенях, да еще на кухне, в подпечнике. Тут рабочая обувь. Сподручно. А новая в шкафу. Хотите поглядеть?
- Спасибо. Я вам верю, Настя. - Коньков поглядел на нее пристально и спросил: - Кажется, вас так зовут?
- Да, - Настя отвела взгляд и потупилась.
4
- Батани, а чем занимался твой хозяин? - спросил Коньков Кончугу, когда они садились в лодку.
- Смотрел следы изюбра, записывал - какой трава ест изюбр, куда его ходил.
- А почему он выбрал для лагеря эту косу?
- Нерестилище рядом. Калганов рыбу считай. Смешной человек, понимаешь. Разве хватит ума столько рыбы считать?
- Ишь ты какой дотошный! Тогда давай на нерестилище! - приказал Коньков.
Кончуга завел мотор, и бат стремительно полетел вверх по реке.
- А ты чем занимался? - спросил опять Кончугу Коньков.
- Немножко рыбачил.
- Х-хе! Немножко? Вон, целый мешок навялил, - Коньков раскрыл лежащий на дне бата мешок. - И ленки, и кета... А ведь нерест начался!
- Мне максиму давали на нерест, сто пятьдесят штук.
- Максимум, - усмехнулся Коньков. - Ты уж, поди, три раза взял свою максиму.
Коньков поднял длинную острогу со дна лодки и спросил:
- Все острогой бьешь?
- Есть такое дело немножко.
- А вот лейтенант штрафанет тебя за такое дело, - сказал сердито Дункай. - Ты что, не знаешь, что острогой нельзя бить рыбу? Да еще во время нереста!
- Почему не знай? Знаем такое дело.
- Зачем же нарушаешь? - спросил Коньков.
- Я совсем не нарушаю. Я только на еду брал. Себе да собакам немножко.
Коньков рассмеялся.
- Уж больно большой аппетит у твоих собак!
- Он изюбра за неделю съедает со своими собаками, - сказал Дункай.
- За неделю нельзя, - покачал головой Кончуга. - За две недели можно съесть, такое дело.
- Быка за две недели? - удивился Коньков.
- Можно и корову, - отозвался невозмутимо Кончуга.
- Да у тебя просто талант! - опять засмеялся Коньков.
- Немножко есть такое дело.
Кончуга сбавил обороты и погнал бат к берегу. Впереди загородил реку огромный залом: свежие кедровые бревна вперемешку со старыми корягами торчали во все стороны и высились горой.
Коньков выпрыгнул на берег первым, Дункай и Кончуга вытащили на отмель лодку и пошли к залому за Коньковым.
- Здесь работал, говоришь, Калганов? - спросил Коньков Кончугу.
