Борис Можаев - Пропажа свидетеля
Старики опять, довольные, заулыбались.
- О до! [уважительное обращение к старику (удэг.)] - обратился Коньков к самому ветхому старику с желтым морщинистым и безусым лицом, в меховой шапочке с кисточкой на макушке. - Ты знал ученого Калганова?
- Калганова все село наше знай, - ответил тот. - Хороший человек был. Кто его убивал, свой век не проживет. Сангия-Мама [главное лесное божество (удэг.)] накажет того человека.
- А у вас на селе не знают, кто это сделал?
- Не знают.
- Когда у вас последний раз был Калганов?
- Неделя, наверное, проходила.
- Почему наверное? А точнее?
Собеседник Конькова посасывал трубочку и молчал, словно и не слыхал вопроса Конькова.
Коньков допытывался у других стариков:
- А может, две недели прошло? Никто не помнит?
- Может быть, две, понимаешь, - ответил лодочник.
- Так две или одна?
- Зачем тебе считай? Две, одна - все равно, - сказал старик в шапочке.
- Нет, не все равно, - сказал Коньков, несколько обескураженный таким безразличием.
Потоптался, подошел опять к плотнику, тесавшему лодку.
- Не продашь?
- Для себя делай, - ответил тот.
- Н-да... А кто из вас хорошо знал Калганова?
- Сольда, - ответил лодочник.
- Который это Сольда? - спросил Коньков.
- Я, понимаешь, - ответил старик в шапочке.
- Ты с ним в тайге бывал?
- Бывал, такое дело. Проводником брал один раз.
- Ты ничего не замечал за ним? Может быть, он ругался с кем? Враги у него были?
- Может, были. А почему нет?
- Да не может быть, а точно надо знать.
- Не знай.
- Ну, как он относился к вашим людям и вы к нему? Не обижал?
- Его смешной, понимаешь, - ответил Сольда, выпуская клубы дыма. Немножко обижал.
- Каким образом? - оживился Коньков.
- Его говорил: человек произошел от обезьянка.
Старики засмеялись, а иные стали плеваться.
- А чего тут смешного или обидного? - удивился Коньков.
Сольда поглядел на него, как на неразумного младенца, вынул трубочку и мундштуком ткнул себя в голову.
- Разве я обезьянка? Тебе чего, ребенок, что ли? - и, скривив губы в саркастической усмешке, стал говорить горячо и яростно: - Мы видали, такое дело, обезьянку. В Хабаровске было совещание охотников. Потом в цирк возили, обезьянки показывать. Маленький зверь вертится туда-сюда. Как может человек произойти от такой зверь? Разве я, понимаешь, туда-сюда голова верти? Детей за такое дело наказывать надо.
Коньков едва заметно улыбнулся и спросил:
- А как ты думаешь, Сольда, от кого произошел человек?
- Наши люди так говорят: удэ произошел от медведя. Его зовут Одо, старший рода, понимаешь. Это правильно. Медведь ходит важно, никого в тайге не боись. На двух ногах может ходить, одинаково человек.
Старики закивали головами:
- Так, так...
- Ну, ладно! Удэ произошел от медведя, - согласился Коньков, поблескивая хитровато глазами. - А русский от кого? Или, допустим, татарин?
- Я не знай. Ты, может, от обезьянка. Чего стоишь, вертишься? Садись!
Старики опять засмеялись. Коньков, тоже посмеиваясь, сел на бревнышко, закурил.
- Все ты знаешь, Сольда.
- Конечно, - согласно кивнул тот.
- А вот скажи, что это за тигр тут появился? Говорят, из Маньчжурии пришел? Собак таскает.
- Э-э, Куты-Мафа [тигр (удэг.)] собачку любит кушать. И наш, и маньчжур одинаково.
- Но этот бродит везде, людей пугает?
- Э-э, тигр нельзя говорить. Сондо! [грешно (удэг.)] - сказал Сольда и пальцем покрутил вокруг себя. - Его все слышит. Потом пойдешь на охоту его мешать будет. Сондо!
- Ну, ты прямо профессор, - опять усмехнулся Коньков.
- А почему нет?
С невидимой за лесным заслоном реки послышался отдаленный стрекот мотора. Коньков мгновенно встал и прислушался.
- Ровно гудит. Значит, издалека. Кто-то со станции едет, из райцентра. Кончуга, а ну-ка сбегай на реку, погляди!
- Зачем бежать? - спросил Сольда. - Это Зуев едет. Его мотор. Самый сильный. Такой больше нет у нас.
- Зуев! Тогда я сам сбегаю. Он мне нужен, - сказал Коньков, выплевывая папироску и собираясь бежать на реку.
- Опять не надо бежать, - невозмутимо сказал Сольда. - Его сам сюда поворачивает.
Коньков влез на бревна и стал поглядывать на протоку - свернет сюда Зуев или нет?
- Слушай, Сольда, - спросил Коньков. - А ты не слыхал вчера вечером мотора на реке?
- Слыхал.
- Не Зуева? Не узнал?
- Нет, не Зуева. Проходили два мотора "Москва".
- Чьи?
- Не знай.
Зуев и в самом деле завернул в протоку; его новая длинная лодка, крашенная в голубой цвет, стремительно вылетела из-за кривуна и, обдавая волной стоявшие на приколе удэгейские и нанайские баты, лихо пришвартовалась к причальной тумбе. Зуев, сильный, рослый мужчина средних лет, с коротко подстриженными рыжими усиками, в кожаной тужурке и в высоких яловых сапогах, пружинисто выпрыгнул из лодки и быстро пошел вверх по песчаному откосу, остро и резко выбрасывая перед собой колени.
- Здорово, лейтенант! - подошел он к Конькову, протягивая руку. - Я уж в курсе. В городе слыхал о несчастье. Хочу поговорить с тобой.
- Вот как! - удивился Коньков. - И я тоже хочу с тобой поговорить. Потом крикнул Кончуге: - Батани, сбегай к Дункаю, принеси ключ, от конторы!
- Зачем бегай? Контора открыта. Заходи и говори сколько хочешь, сказал Сольда.
Деревянная контора артели, похожая на обычный жилой дом, стояла тут же, у самой протоки. Невысокое крыльцо, дощатый тамбур и - наконец - рубленая изба, перегороженная тесовой перегородкой на две половины. На стенах были наклеены плакаты: "Берегите лес от пожара!" - огромная спичка, от которой вымахивает пламя на зеленую стенку леса; "Браконьер - злейший враг природы" - стоит молодчик в болотных сапогах и целится из ружья в стаю лебедей; в кабинете председателя висела карта района величиной с Бельгию.
Из мебели - в одной половине скамьи вдоль стен и табуретки возле стола; в другой половине, в кабинете, стоял клеенчатый диван, просиженный до ваты, и несколько венских стульев возле длинного стола, покрытого красным сатином.
Двери настежь. И - ни души.
- Садись! - указал Коньков Зуеву на диван, сам же сел за стол, на председательское место, вынул из планшетки толстую клеенчатую тетрадь и ручку.
- Эх, мать-перемать! - выругался заковыристо Зуев и хлопнул ладонью о голенище своего сапога. - Ведь надо же?! Такого человека ухлопали! Окажись я дома - может, ничего и не было бы.
- То есть как? - спросил Коньков с некоторым удивлением.
- У меня жил бы - и вся недолга.
- Значит, вы знакомы были?
- А как же?! Положение мое - прямо скажем - незавидное. - Зуев потупился, сцепив зубы и выдавливая на скулах желваки, покрутил головой с досады.
- В чем же дело? Что значит незавидное положение?
- Да как ни верти, а случилось это неподалеку от моего дома. Вот и гадай и думай что хочешь. Теперь каждому вольно нос совать. То да се... трепать начнут. Мало меня, так и жену прихватят. Народ есть народ: на несчастье и любопытные летят, как мухи на мед. - Он требовательно уставил на Конькова свои узкие, стального отблеска глаза и хищно передернул ноздрями. - Ведь не просто же ты меня завел в эту контору?
- Тебе неприятен этот разговор?
- Да не в том дело...
- А чего ж ты волнуешься?
- Ну, как не волноваться? Ведь знакомы... И не один год.
- Бывал он у вас?
- Перед моим отъездом ночевал на сеновале. Следователь спрашивает: на кого думаешь? Ну, как скажешь? Сболтнешь - на человека подозрение. А я за сто верст оказался. Ну, предположения у тебя есть? - спрашивает. А какие предположения? Что я их, во сне видел?
- Поди, знаешь, что у него были с кем-то трения? - спросил Коньков.
- Как не бывать! Живой человек. Взять хоть эту же промысловую артель. Они убили семь пантачей сверх лицензий. Калганов и сцепился с председателем, с Дункаем.
- А что же Дункай?
- Дункая тоже понять можно: нынче взяли сверх плана, а могли бы и недобрать. Зверь есть зверь, не в загородке пасется.
- Ну, не скажи! - возразил Коньков. - И зверю можно учет наладить.
- Конечно, можно. Оттого-то Калганов и встал у них поперек горла. Зуев даже по коленке прихлопнул. - Артель с охотоуправлением спелись. Те спускали сюда план только для видимости. Сколько ни набьют охотники - все хорошо. Да еще проценты получали за перевыполнение... А Калганов шел от науки. Он говорил: это, мол, узаконенное браконьерство. Судом грозил.
- Он часто бывал здесь?
- Каждое лето. А то и зимой приезжал, смотрел, как соболь расселяется. Он выпускал в здешней тайге баргузинского соболя, а тот не держится, ходом идет.
- Но эта же территория не относится к заповеднику?
- В том-то и дело, что нет. Вот охотники и сердились на него: чего это он лезет в наши угодья?
- А что, потихоньку браконьерствуют охотники?
- Х-хе, потихоньку! - усмехнулся Зуев. - Наш, местный охотник как скроен? Где зверя увидит, там его и убьет. Взять того же Кончугу - у него карабин отбирали за браконьерство, вроде в прошлом году. И не кто-нибудь, а Калганов.
