Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2)
- Я всегда говорил, что в жилах Карапета течет кровь мужчины!- сказал Аллахверди.
- При чем тут кровь,- ответил задумчиво карапет.
Действительно, при чем тут кровь? Разве мы в большинстве своем не одинаковы? Если не считать законченных негодяев, кому понравится быть ключником в тюрьме, держать взаперти людей, часто ни в чем не повинных, и держать по чужой воле. Открываешь засовы, и пока выводят арестованного на допрос, уводят совсем, надолго в чужие края или навсегда из этой жизни, стоишь, потупив взор, стыдишься поднять глаза.
Много ли наберется в тюрьме людей, которые не могли бы с тоской и отчаянием сказать богу: "За что? Господи, за что?" и вор, перестающий в приступе голода понимать, что он делает, и бродяга, не нашедший приюта своей горемычной судьбе, и убийца, попытавшийся защитить свою честь и достоинство,разве не сама жизнь привела их сюда, в холодное царство цепей и побоев? Сколько всего видит ключник?
Работает крестьянин на клочке земли, не знает ни сна, ни отдыха, чтобы хоть немного свести концы с концами, чтобы не слышать по ночам плача голодных детей. Скажет что-то не так хану или приставу, чужую межу нечаянно тронет, в чужом лесу хворостинку поднимет, и вот уже ключник запирает за ним крепкий засов. Ключник видит, как гонят бедный люд в Сибирь за одно неосторожное слово, за одну лишнюю пядь земли, которую хочется прикарманить ненасытному помещику. Ключник видит серые лица крестьян, с глазами обреченными и злыми. Он видит, как жена с детьми прощаются с кормильцем, приговоренным к каторге: женщина с рыданием развязывает кончик платка и протягивает осужденному последнюю трешку, а каторжанин возвращает ее своим детям.
И ключник больше не верит в правду земного суда. Правда всегда на стороне сильных и богатых. И при чем тут кровь? И какая разница, кто ты - христианин или мусульманин? Никто не хочет боли и страданий, все хотят любви и покоя. Все одинаковы - богатые жестоки, бедные - несчастные. При чем тут кровь?
Она была единственной дочерью Магыча из Иссавенка. И была еще подростком, когда на верхней губе ее пробился легкий пушок. Пастух Магыч ужасно возгордился этим и, смеясь, говорил: "Бог мне послал усатую дочь, чтобы Магыч не вопрошал больше бога, почему он не дал ему сына!"
Дочь стыдилась отца. Слезы наворачивались на глаза, когда она видела, как вечерами он обходил дома, как стоял, тяжело опираясь на пастуший посох, пока люди гремели ставнями и дверьми, прежде чем подать ему немного хлеба или лаваша. Отец, почувствовав это, отправился с дочерью в Гёрус на какую-то бекскую постройку подработать.
На гызылдашской дороге встретил Магыча и Айкануш тщедушный Карапет, и она сразила его пышущим здоровьем, сверкающими зубами, сочными, налитыми алой кровью губами. Столько восторга и растерянности было в его глазах, что кафанка весело рассмеялась, и в ее смехе Карапету послышалось обещание. Вскоре кафанка связала с ним свою судьбу. Много лет прошло, а Карапет не мог опомниться от своего счастья, не верил в него и хотел одного, чтобы она любила его хоть частью той любви, которую он питал к ней. И если ключник решился на такое опасное дело, как подкоп из своей хижины, значит, он действительно хотел этого, зная, что Айкануш ценит в мужчинах не столько физическую силу, сколько отвагу и мужество.
Опасное дело кажется опасным и даже страшным, пока не возьмешься за него. Вот и теперь, стоило им начать приготовления к подкопу, как Карапет перестал суетиться и даже проявил сметку и спокойствие. Теперь и риск не казался ему слишком большим.
- Томас,- спросил Карапет, глядя на Аллахверди, к которому не решался обращаться из-за робости.- А вправду говорят, что Гачаг Наби посещает свадьбы бедных армян и непременно приходит с подарком?
- Ну, это что? Я сам слышал, подковывая лошадей у одного хана, как он рассказывал приятелям. Среди бела дня заявляется к хану высокий мужчина. Вежливо здоровается, спокойно кладет перед ним пистолеты и вежливо спрашивает, такие-то батраки вам задолжали? Задолжали! Много? Много! Ну, тогда несите чернил, напишу расписку. Какую еще расписку? О том, что долг уплачен. Да кем он уплачен? Мною уплачен! Кем это, мною? Видите ли, до сегодняшнего дня меня звали Гачаг Наби.
- И что же?- Айкануш подалась вперед.
- Ничего, таких расписок должно быть ох, как много сейчас,- засмеялся Томас.- И вообще там, где ступает Наби, владельцы кирязов дают воду крестьянам бесплатно, хотя обычно дерут с них три шкуры за глоток воды, сами знаете.
- Хоть бы одним глазком взглянуть на него, на вашего Гачага,- вздохнула Айкануш.
Ревность снова кольнула Карапета. Ключник дал себе слово, что придет время и он восхитит Айкануш, как восхищает ее теперь Гачаг. Да, он стал ключником, но разве по доброй воле? Надо было как-то жить. Он очень хотел, чтобы его Айкануш ни в чем не нуждалась. Многого ли он добился? Вряд ли, но он очень этого хотел, потому что, кроме нее, нет у него никого на белом свете.
Для зангезурца, живущего своим трудом, пшеничная яма, а по-другому пшеничный колодец, был вопросом жизни или голодной смерти. Не было такого крестьянского дома, где в пшеничном колодце не хранилось бы по крайней мере годичное зерно на случай, если морозы и селевые потоки, град и ранние снега беспощадно истребят урожай, если помещик или жандарм, под предлогом излишков отнимут весь хлеб, который будет на виду. Пшеничная яма спасла крестьян и была так хитро устроена, что, даже обнаружив ее, всего зерна отыскать все равно было невозможно. И, естественно, зангезурцы при встрече, после беглых расспросов о здоровье и ребятишках, непременно интересовались состоянием пшеничного колодца. Если он был в порядке, все остальное можно было пережить.
И потому никого не удивляло и не могло удивить, когда у кого-то в доме приступали к рытью глубокой ямы. На гёрусском базаре вечно околачивалась горстка вольнонаемных землекопов, одетых в лохмотья, обычно выходцев с того берега Араза, согласных за небольшую плату и харч вырыть какую угодно яму, хоть до противоположной стороны Земли. Появление двух мужчин, наряженных в лохмотья, когда-то бывшие одеждой, в доме Карапета, хоть и не осталось незамеченным, но особых подозрений не вызвало. Обрядившись в бродяг, Аллахверди и Томас рьяно взялись за дело. Час-другой - и несколько мешков заполнялись землей; землекопы спускались с ними к реке, опорожняли их и, передохнув, возвращались в хижину Карапета. Словом, все было так, как заведено в этих краях. Для большей правдивости Айкануш взяла на себя роль ворчливой хозяйки, которая хочет получить пшеничную яму задаром, морит землекопов голодом, понукает их, день и ночь обзывая бездельниками. Томасу эта игра понравилась: он так ругался с кафанкой, что ей и впрямь начинало казаться, что они землекопы.
- Если вы меня съедите живьем, все равно не насытитесь!- кричала она на весь Гёрус.- Как будто вы роете яму не для зерна, а для своих желудков! Может, вам каждый день закалывать барашка? У вас терпения даже нет, пока кастрюля закипит, вы готовы вместе с ней сожрать все, что попадется на глаза, вместе с этой несчастной хижиной.
Томас бросал кирку, поднимался, подходил к самой двери, слегка приоткрытой, и кричал во все горло:
- Будь мы прокляты, что попали в этот дом! Здесь мы подохнем с голоду. Слышишь, Погос, мы здесь, говорю, сдохнем с голоду! Все! Бросай мотыгу! Идем, нет, бежим отсюда, от этой сквалыги.
- Бегите, бегите,- кричала в ответ кафанка и, увлекаясь, упирала руки в бедра, как делают, вероятно, все крестьянки мира.- Так вас и ждут кругом! Таких голодранцев пруд пруди. Но другие, по крайней мере, не такие обжоры! Чтобы насытить ваши бездонные желудки, нужно, чтобы осел день и ночь возил поклажу с базара. Не трогай фасоли! Не про тебя она!
Томас подзывал знаками Аллахверди, и тот неохотно вылезал из ямы.
-- Скажи что-нибудь,- шептал Томас.- И погромче.
- А что сказать?- сердито спрашивал Аллахверди.
- Ну, заругайся! Ругаться можешь?
- Нехорошо это, ругаться при женщине!
- Вот черт! Нас же двое, надо, чтобы двое бранились с хозяйкой.
- Ладно,- говорил Аллахверди, и, набравшись духу, орал:- Разве это картофель! Это не картофель, это куски земли. Не кормишь, отпусти с богом. Больше ничего придумать не могу,- произносил шепотом Аллахверди.
- Все,- смеялся Томас.- Одевайся, Погос, пошли!
- Во что вам одеваться, голодранцы? Все пропиваете, куска бязи не можете купить, чтобы свою срамоту прикрыть. Идите, идите, что же вы стоите, только ни копейки за работу не получите.
- Ах, не получим,- возмущался Томас, поднаторевший в таких перебранках во время бесконечных своих хождений по разным хозяевам.- А суд на что? А начальник Зангезура, что скажет, если ему пожалуемся?!
- Как раз, больше дел нет начальнику, чтобы такими голодранцами заниматься?
- Ничего, и на вас управа найдется. Мы пошлем телеграмму самому царю.Томас здесь кричал с особенным упоением, подмигивая кафанке.- А уж царь, наш заступник, доберется до вас. Он вам покажет, как обманывать бедных и нищих! Царь заступится!- надрывался Томас, спускался в яму и брал в руки кирку, поплевав на ладони.
