Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой
Увидев, что Катя сидит, не собирается уходить, Алесич тоже присел на другой край лавки, но тут же вскочил снова: рубаха натянулась и, спину обожгло как огнем. Наверное, поцарапал каким-нибудь сучком, когда упал на куст.
- Ой, если бы оно так! - вздохнула Катя. - И что за человек? Сказала же яснее ясного, что больше видеть его не хочу, так нет, ездит и ездит. Думает, пошутила, надеется, что вернусь. А мне не то что возвращаться, мне вспоминать о нем противно.
- Пьет?
- Если бы пил. В рот не берет. Говорю же, штангист. Все тренируется... - Помолчав, призналась: - Ревнует.
- Значит, любит, - уныло проговорил Алесич.
- Пусть он провалится со своей любовью! - возмутилась Катя. - Если бы знала, что он такой, и не глянула бы в его сторону.
- Бывает, - посочувствовал Алесич. - Сначала кажется - ого, а потом хоть локти кусай.
- Я работала официанткой. Он и высмотрел меня в ресторане. Придет обедать, возьмет бутылку минералки, и все. Красивый, приветливый. Его наши девчата не хотели обслуживать, говорили, скупой, раз не пьет. А мне нравилось, что не пьет. Думаю, серьезный мужчина. Как только зайдет в ресторан, я приглашу его за свои столики, первого обслужу. Познакомились. Пригласил на стадион. На футбол. Ходили и в цирк. После цирка завел к себе на квартиру. Я, дура, тоже... Опомнилась, да поздно было. Правда, он порядочный оказался. Записались, свадьбу справили. Все было как у людей. Каждый вечер заходил на работу. Зайдет, возьмет стакан чая или минералки, сидит, ждет... Домой вместе идем. Думаете, он приходил, чтобы проводить меня? Следил за мной. Возле кого задержусь, улыбнусь кому, знаете, люди, когда выпьют, поговорить любят, - тут же зовет, допытывается, кто, что, о чем говорили. Говоришь, что первый раз видишь, не верит... Дошло до того, что не рада была, когда в ресторан приходил. Так и хотелось запустить в него каким-нибудь шницелем. Скоро настолько все опротивело, что попросила, чтобы устроил меня в своей столовой. Там его, думаю, знают, не станут ко мне приставать, он и успокоится. Согласился, помог. А там еще хуже началось. Спортсмены хлопцы молодые, любят языки почесать. Чуть что, так и кричат: "Катюха, давай быстрей!" А иной и с расспросами лезет. Я и руку старалась так держать, чтобы кольцо было хорошо видно, а они на кольцо ноль внимания. Хохочут. А мой донимает меня потом, что я будто бы всем глазки строю, что в голове у меня не работа, а кобели. Так и говорит. Поверите? Но я терпела. Видела, что любит. Надеялась, убедится, что я не такая, как он думает, успокоится. Шло время, ничего не менялось. Он еще больше стал придираться. А потом купили машину. Оказалось, ревновал он не только меня, но и машину. Машину еще больше. Попросила его свозить к родителям, за Мозырь, а он: "Зачем же машину бить, если туда автобусы ходят?"
- Чудак! Я на его месте только и делал бы, что вас катал на машине, не удержался, вставил словцо Алесич. Говорил он не то в шутку, не то всерьез, трудно было понять.
Катя точно и не слышала его, продолжала:
- А где вдруг царапнет машину, ночь не спит, страдает. Но меня больше всего возмущало, что он не хотел детей. Мол, дети - это лишние заботы, а у него сей час самый ответственный период, отвлекаться нельзя... А потом, говорил, чтобы и я тоже об институте подумала. Будет маленький, не до учебы. А зачем мне тот институт? Мне и так хорошо, говорю. А он свое... Я терпела, терпела, потом плюнула на него, на его машину, на его карьеру и сюда. Думала, не найдет. Дознался. Начал ездить. Ну приехал бы днем, поговорил бы, как человек. А то ведь украдкой, ночью, чтоб никто не видел. А как же! Не хочет, чтобы люди знали, что от него, такой знаменитости, жена убежала. Ну ладно, пусть ночью, так хоть бы сказал что толковое. А то... Первый раз приехал, позвал, сразу же набросился на меня, что он знает, зачем я сюда приехала, мол, здесь мужиков много, и в лесу никто ничего не видит. Я плюнула ему в лицо и обратно в вагончик. Ну, думаю, сейчас или двери выломает, или вагончик перевернет. Что ему? Такой бугай... Перевернет и пойдет. Нет, стоит как столб перед окном. Я крикнула, чтобы больше не ездил. Говорит, не подумаю. Я просто, говорит, хотел убедиться, какая ты... Оказывается, не ошибся. Ну и поезжай, говорю, раз убедился. Поехал. Потом снова начал ездить. Один раз с мастером встретился. Вы же знаете, что за человек Рослик. Заметит какие-нибудь шуры-муры, в тот же день прогонит с буровой. Одну повариху, она работала здесь до меня, прогнал за это самое. Может, и правильно делает. Хлопцы недосыпают, потом аварии. Не знаю, что мой наговорил мастеру, не знаю, что мастер ему сказал, только потом начал он уговаривать меня вернуться домой. Обещал, мол, не придираться, и в институт устроить. Я, конечно, ни в какую. Хватит. Не могу, чтобы меня унижали. Ну почему так? Поверишь дураку, а потом жить на свете не хочется. Спасибо вам, что прогнали его. До утра бы здесь скребся...
- Не спалось, а тут еще эта болботня, вот и выскочил. - Алесич зябко поежился. Его спина, холодная от росы, совсем застыла.
- Ой, из-за меня и вам беспокойство, - поднялась Катя.
- Ничего, - поежился снова и спросил стыдливо: - У вас граммов сто не найдется?
- Ой, что вы? - удивилась Катя. - Не держу. Мастер и насчет этого очень строго предупредил. Когда кто-нибудь возвращается после выходного и от него разит водкой, не пускает на вахту.
- Это хорошо, что он такой... строгий, - похвалил мастера Алесич. - С нашим братом иначе нельзя.
Небо на востоке посветлело. Кажется, там собиралась взойти луна.
- Ой, заговорились мы с вами, - спохватилась Катя.
Она распрощалась и бесшумно исчезла, будто поплыла белым видением в жидкой темени. Алесич постоял, подождал, пока женщина стукнет дверьми, и подался к себе. Двери он оставил открытыми, и теперь в вагончике посвежело. Он залез под одеяло, лег на бок, поджал ноги. Лежал, думал о Кате.
Утром, когда все поднялись, ему вставать не хотелось. Тело было как чужое. Голова болела. Он пересилил себя, встал и, умывшись холодной водой из умывальника, пошел завтракать. Взял поднос, подвинулся к оконцу. Мелькнули руки, ставя на поднос тарелки. Алесич наклонился, чтобы увидеть женщину, но как раз в это время она отошла, повернулась к нему спиной.
- Что застрял у амбразуры? - послышался рядом нетерпеливый голос.
Взяв поднос, Алесич побрел за свой столик в углу. Еще слышал, как тот же нетерпеливый голос просил Катю:
- Красотка, не пожалей еще черпачок каши!..
Алесич поставил поднос с тарелками на стол, поковырялся вилкой в каше, выпил компот. Жажда не прошла. Попросить еще компота не отважился. Боялся встретить ее равнодушный взгляд.
Он сидел и ждал, когда Катя выйдет убирать посуду и, может, сама спросит, чего ему еще надо. Вот все вышли. И тогда Катя вдруг запела. Не очень громко, но ему, Алесичу, было хорошо слышно. "А что ей? - подумал Алесич. - Выспаться успела, нефтяники наговорили ей комплиментов, вот и развеселилась. То, что она разоткровенничалась с ним ночью, еще ничего не значит. Она рассказала бы то же самое всякому, кто очутился бы в то время около нее. Если бы она хоть немного заинтересовалась им, Алесичем, то сейчас выглянула бы в оконце или подошла бы к нему. А может, она вообще забыла о ночном разговоре? Привыкла. И правда, легкомысленная женщина. Красивая. Ну и что? Мало ли их таких, красивых? Есть и еще красивее. А потом, он, Алесич, не мальчик, знает, что красота не самое главное в женщине. У него была уже одна такая красавица. Лучше бы не встречаться ему с нею. И эта... Ну посмотрела на него, как ему показалось, сочувственно. Может, она так на каждого смотрит. А он, дурак, вбил себе в голову невесть что.
Алесич встал, пошагал в бытовку, не оглядываясь.
Твердая, чуть влажная роба из толстого брезента показалась тяжелой. Пластмассовая каска сжимала голову. Пока Алесич поднимался по лестнице, останавливался несколько раз. Пот заливал глаза. Затекали руки и ноги. Были такие моменты, что думал, не устоит на лестнице, сползет вниз. Едва добрался до своей люльки. Постоял, отдыхая. Его обвевал прохладный ветерок. Алесич надеялся, что вялость скоро пройдет и он выстоит вахту. Сейчас начнут поднимать трубы. Перехватывать их крюком и ставить на место не так тяжело. И все же первую свечку он прозевал. Она затанцевала между металлическими балками. Чуть не огрела его по голове, когда он наклонился, чтобы перехватить ее. Снизу замахал кулаком мастер. Он что-то кричал, но что именно, из-за рева дизелей нельзя было разобрать. Вторую свечку Алесич подхватил удачно, поставил на место, а третью опять прозевал. Брал ее, кажется, по всем правилам, а она, как живая, выгнулась, ускользнула в сторону, затанцевала.
Гул дизелей стих. Мастер остановил подъем буровых труб. Махнул рукой Алесичу: "Слезай!.." Спускаться было легче, чем подниматься. Но усталость, вялость, все равно чувствовались.
- Что с тобой? - встретил его Рослик. - Может, ты того?
- Ночь не спал, - пожаловался Алесич. - Что-то с головой...
