Александр Браудо - Очерки и воспоминания
Начатое же градоначальством "дело о содержании нелегального склада" удалось свести к пустякам.
А. И. ликовал.
III.
Когда разразилась война, А. И. был в Петербурге. Как некоторые другие петербуржцы, он застрял в городе, семья его была на юге. Я был в таком же положении. Жили мы оба на одной и той же улице - Фуршгадтской, почти насупротив. Видались еще чаще прежнего.
Не прошло и двух-трех недель с начала военных {88} действий, как у А. И-ча появились новые заботы, новые дела. Каждый раз при встрече он вынимал из своего объемистого портфеля сложенный лист бумаги и, подавая его мне, говорил:
- Прочтите.
То было очередное сообщение о жестоком обращении военных властей с еврейским населением на театре военных действий или в прифронтовой полосе. Такие известия поступали все чаще и чаще, и концентрировались они у А. И-ча. Собирание их стало теперь его главным делом.
Но одним собиранием этой прискорбной информации он не ограничивался. Часто, заходя к нему по вечерам, я заставал его погруженным в работу.
- Вот, говорил он, отбирая некоторые бумаги из множества лежавших перед ним, на основании этих документов надо составить докладную записку. Другие я сам обработаю. Только чтобы было готово завтра, к одиннадцати часам утра. В двенадцать я должен уже сдать.
- Кому?
Он загадочно улыбался, не давая ответа.
Начиналась кампания "кровавого навета" на евреев, поднятая некоторыми элементами польского населения на театре войны и активно поддержанная ставкой главнокомандующего. А. И. раньше всех других еврейских общественных деятелей усмотрел в первых мелких известиях об обращении военных властей с евреями приближение большого общественного бедствия и пытался противодействовать ему.
Но личных сил его было не достаточно. Необходимы были общие соединенные усилия, единый еврейский фронт.
А между тем жизнь еврейской интеллигенции Петербурга сложилась так, что создание единого фронта казалось делом немыслимым. Кружковщина разделила еврейскую общественность. Четыре главные группировки - сионисты, народная группа, демократы и народная партия, не говоря уже о других, менее значительных, держались обособленно, враждовали между собою, неохотно шли на совместные действия. К тому же лидеры всех этих "течений" были в отсутствии, - война их застигла заграницею, - а без них их сторонники были еще менее склонны сесть вместе за "круглый стол". А.И. взял на себя трудную задачу объединения {89} враждовавших партий. Путем настойчивых переговоров с наличными их членами, воздействия на каждого из них в отдельности, ему удалось добиться своего.
Я вспоминаю эти первые объединенные собрания на дому у А. И-ча или у меня. Трудны были первые шаги, "неувязка" давала себя заметно чувствовать. Но А. И. был на страже: обычно хранивший молчание, он здесь часто брал слово, сглаживал полемические выпады, примирял споривших, всегда удачно привлекал общее внимание к основному, всех волновавшему вопросу. Он был фактическим руководителем заседаний, хотя от председательства на них неизменно уклонялся, не говоря уже о том, что он всегда брал на себя исполнение принятых решений.
Так, благодаря его инициативе и энергии, объединение еврейских общественных сил Петербурга стало совершившимся фактом, когда месяца через полтора отсутствовавшие деятели вернулись на родину. Оставалось лишь придать заключенному союзу организационную форму, смягчить властные навыки одних, самолюбивые претензии других, успокоить подозрительность третьих и кружковое рвение четвертых. А. И. все это сделал. Он побывал у всех, кого надо, у кое-кого по нескольку раз, поговорил, как только он умел: мягко, сердечно, но настойчиво, затронул у каждого его сокровенные струны, сам ко всем благорасположенный, расположил всех друг к другу, сплотил всех в общей работе.
Образовалась единая еврейская организация, в которую входили члены всех партий на пропорциональных началах, организация, собиравшаяся раз в месяц на общие собрания, и выбравшая бюро, в которое входили также ех officio члены Государственной Думы, и которое заседало еженедельно. Работа закипала. И было над чем трудиться.
Из Польши и Западного края приходили грозные вести. Еврейское население целых городов и уездов изгонялось в течение суток. Ни в чем не повинные люди подвергались расстрелу, еврейские религиозные святыни - надругательству. Каждое собрание пленума открывалось сообщением поступившей информации, и сердце обливалось кровью при чтении этого синодика жестоких гонений. Сильное волнение охватывало присутствовавших, лились страстные речи. А. И. обычно молчал. Он знал уже все докладывавшиеся материалы, ибо часто сам поставлял {90} их, он успел уже их изучить и обдумать, он уже кое-что успел сделать, чтобы уменьшить размеры бедствия.
Молча присутствуя на собраниях, он следил лишь за тем, чтобы не было нарушено единство настроения, чтобы в пылу дебатов не сказалась партийная рознь, чтобы были вынесены общие, всеми одобренные решения. Еще значительнее была его роль в подготовке, материала для таких собраний и в исполнении постановленных решений.
При организации было создано информационное бюро, имевшее целью собирать сведения о положении евреев в сфере военных действий. А. И. его организовал и им руководил. Он приходил в бюро каждый день и оставался по нескольку часов, перечитывая всю корреспонденцию, напутствуя эмиссаров, отправляемых для собирания материалов, вникая во все детали текущей работы. Покончив с этой работой, он переходил в другую комнату, где составлялись докладные записки власть имущим людям, запросы для представления в Государственную думу, сборники материалов для передачи в редакции газет и т. п. Здесь он тоже все просматривал, давал ценные указания. Он был душою работы.
Так изо дня в день в течение долгих, мучительных годов войны...
Петербургские писательские круги не оставались глухими к гонениям на евреев. По инициативе Максима Горького, Леонида Андреева и Федора Сологуба, образовалось общество, поставившее себе целью борьбу с "кровавым наветом" и за уравнение евреев в политических и гражданских правах. В него вошли представители литературы, науки и искусства. А. И. был одним из немногих евреев, привлеченных к делу. Он бывал на всех собраниях, редко вмешивался в прения, но когда требовалось фактическое разъяснение, последней информации, взоры всех обращались на него. Сконфуженный этим, он давал нужную справку, сообщая подробности неизвестные и самым осведомленным из присутствовавших.
Петербургская радикальная интеллигенция стала с 1916-го-года собираться для обсуждения политических проблем, выдвигавшихся жизнью. В них принимал участие очень ограниченный круг лиц, допускавшихся после тщательной фильтровки организаторами этих собраний. А. И. бывал и {91} здесь и молча внимал разговорам. Надо было, чтобы оратор говорил совсем "несосветимые" вещи, чтобы А. И. попросил слово и заведомо волнуясь, но владея собою, вернул увлекшегося оппонента к печальной действительности, показал несостоятельность его утверждений. Общее одобрение было обычной реакцией на его редкие выступления.
IV.
Когда А. И. в 1924 году приехал в Париж, он собрал нас, бывших своих сотрудников, и убедительно развивал перед нами мысль о необходимости общими усилиями написать историю русско-еврейской интеллигенции за четверть века, предшествовавшую февральской революции, историю нашей борьбы за полноправие. Он говорил, что значительная часть подготовительной работы для этого труда им уже проделана, множество материалов собрано, средства на издание книги получены. Он уехал в Лондон, уговорившись с нами, что, по его возвращении, то есть через несколько дней, мы снова соберемся и примем окончательное решение, распределим роли и условимся о сроке представления рукописей.
Судьба решила иначе. А. И-чу не суждено было вернуться в Париж, нам не суждено было опять поработать с ним, написать сообща книгу, в которой была бы воссоздана интереснейшая полоса русско-еврейской общественности. Конечно, А. И. протестовал бы против частого упоминания его имени в книге, но мы, ее составители и друзья его, не имели бы права его слушаться: история того времени, годов общей борьбы за честь и достоинство русских евреев, за лучшее будущее родного народа была тесно переплетена с его личностью, она слишком многим ему обязана, чтобы его имя могло остаться в тени, как он сам всегда старался это делать.
Если когда-нибудь история этого замечательного периода в жизни русско-еврейской интеллигенции будет написана, - а она должна дождаться своего историка! - А. И. Браудо по праву будет фигурировать в ней на одном из первых мест, как неустанный, самоотверженный, бесстрашный и дальновидный деятель, истинный рыцарь без страха и упрека.
С. Познер.
{93}
РОЛЬ А. И. БРАУДО В ДЕЛЕ
РАЗОБЛАЧЕНИЯ АЗЕФА
