Александр Браудо - Очерки и воспоминания
Дождались мы и его приезда в Лондон. И здесь я видала его в течение почти двух недель изо дня в день. Он жил у нас в Гэмстэде, и я старалась все время сопровождать его в его разъездах по городу, чтобы облегчить ему передвижение по подземной дороге и нахождение нужных {145} адресов. Когда мы поднялись с ним на второй этаж Британского Музея, и он увидел ценные книги в шкафах за стеклом, он был тронут до слез: "Мы об этом можем только мечтать". Он не мог пробыть все две недели в Лондоне без перерыва, ему надо было ехать на два дня в Брюссель повидать одного из тех, кого он "ловил по Европе" и, не долго думая, в плохую ноябрьскую погоду, он поднялся и уехал.
Из Брюсселя он писал, что переезд был очень тяжел, но что он отдохнул и едет обратно в Лондон. Больно было видеть его, когда он вернулся. Хотя к нему быстро вернулся прежний вид красивого русского европейца, глаза его остались тми же тусклыми и усталыми, как в день приезда в Берлин. Он не только не отдохнул, но с трудом передвигался. На улице мы останавливались по его просьбе, чтобы он мог перевести дыхание. Он при этом шутил, но я видела как трудно ему было справиться с болью в сердце.
В день смерти (то была суббота 8-го ноября), он утро провел в Британском Музее и вернулся домой к чаю в 4 часа. Мы сидели у камина, и он обсуждал с Давидом Ефимовичем, моим мужем, вопрос о том, какие шаги можно было бы предпринять, чтобы получить субсидию в фонде Карнеги для составления общего каталога всех Российских библиотек. По его предположению, составление такого каталога продолжалось бы лет двадцать, но это было бы таким большим делом!.. Какой бы это был ценный вклад в русское библиотечное дело, он был бы так счастлив, если б ему привелось взяться за это дело...
Часам к семи пришел Л. Е. Моцкин, его старый приятель и многолетний сотрудник по заграничным изданиям. Мы сели обедать. А. И. ел мало, но был чрезвычайно оживлен и разговорчив. Вспоминали старину, рассказывали анекдоты и эпизоды начала войны в Германии, где Л. Е. тогда очутился. Оба они наперерыв старались вспомнить отдельные моменты их совместной работы в разных начинаниях. И сколько в этих людях было идейности и чистой любви к тому, чему они служили. Так мало они хотели для самих себя. Мы засиделись за столом в чудесной теплой атмосфере старых друзей, говоривших на родные темы.
Около 9 часов Л. Е. поднялся и сказал, что ему надо позвонить по {146} телефону к H. Соколову. Телефон стоял тут же на буфете. Л. Е. поговорил по телефону и собрался уходить. Я предложила, чтобы мы все вышли его проводить к станции подземной дороги, в пяти минутах от дома, но А. И. посоветовал нам идти без него, сославшись на то, что "не совсем годится для ходьбы". Мы все вышли к дверям проводить гостя, и Д. Е. один пошел проводить Л. Е. на станцию.
Я осталась с Александром Исаевичем одна в квартире. Проходя мимо его комнаты, в которую он вошел, я спросила его, почему он не зажигает света. Он шутя предложил мне зажечь его, и я увидела, что он ищет соду, которую часто принимал. Я предложила ему стакан воды, и мы оба вернулись в столовую, он с содой, а я со стаканом воды в руке.
Он опустился в кресло, в котором сидел во время обеда и, протянувши руку к соде, лежавшей на столе, сказал мне: "Как Вам сегодня понравился Л. Е.? Это не тот Л. Е., который занимается политикой. Прекрасный человек!"
А затем, вспомнив последний анекдот, слышанный от него, он стал его повторять, но не закончив первой фразы, откинул голову на спинку кресла и застыл. Смерть наступила моментально. Он умер смертью святого, не дойдя до конца своего жизненного пути, с добрым словом о друге на устах...
Ида Мовшович.
Лондон.
[Image005]
[Image006]
[Image007]
[Image008]
