Константин Вагинов - Козлиная песнь
Еще быстрее заходил Тептелкин в темноте по комнате.
Внизу, в разрушенном подвале, работники варили мыло. Сквозь щели пола пробивался едкий пар. На улице за запертыми воротами дворник, на тумбе, читал Тарзана, поднося книжку к глазам.
И тут-то появилась в комнате Тептелкина необыкновенная двадцатитрехлетняя девушка - Марья Петровна Далматова; в соломенной шляпке, казалось, она срывала цветы с красного дощатого пола, протягивала их Тептелкину. Тептелкин склонялся, подносил их к носу, набожно целовал. Затем она начала плясать, и Тептелкин услышал необыкновенные голоса и увидал, что у ней в руках дрожит стебелек и наливается бутон, распускается голубой цветок.
- О, как развращен мой мозг, - заходил Тептелкин по комнате.
В это время дежурный дворник докончил читать Тарзана, походил перед домом, снова сел на тумбу и задремал... Тептелкин появился в окне. - Какие звезды, подумал он. - И под таким звездным небом мне мерещатся такие гадости. Наверно, я самый скверный человек в мире.
Тептелкин вышел из дому. Окна домов изнутри освещены то резким, то сентиментальным, то безразличным светом. Тептелкин судорожно идет в своем осеннем пальто. В эту ночь испытает он, мужчина ли он или нет, и может ли он жениться, вступить в брак с Марьей Петровной Далматовой. Тептелкин идет, торопясь, от улицы Лассаля к Октябрьскому вокзалу. Иногда он посреди панели останавливается на мгновенье, иногда обгоняет прохожих и делает то, что он ни-когда до сих пор не делал, - заглядывает под шляпки.
Он ищет самую уродливую, чтоб не могло быть и речи о любви. Он останавливается, ему предлагают услуги почти дети, с похабным выражением глаз, со скверной улыбочкой, с утрированными ребяческими движениями.
Он врастает в землю перед ними, и они, источив свое красноречие, покрывают его словами и спешат вдаль. Иногда Тептелкина обгоняет существо на стоптанных каблуках, с отсутствием румян на щеках, с невообразимо желтым горностаем вокруг шеи и, стараясь сохранить ушедшее достоинство, шепчет:
- Первые ворота направо.
Наконец он видит то, что ему надо было. Из пивной, недалеко от Лиговки, выходит женщина - широкая, крепкокостная, крупнозубая.
- Вы в бога веруете? - обращается к ней Тептелкин.
- Конечно, верую! - женщина осеняет себя крестным знамением.
- Идемте, идемте, - энергично Тептелкин тащит ее вниз по Невскому.
- Меньше чем за три рубля не пойду! - угрюмо осматривая фигуру Тептелкина, заявляет она.
- Это все равно, это безразлично, - утверждает Тептелкин и тащит ее за рукав по Невскому.
- Куда ты тащишь меня? Я близко живу. А ты черт знает куда меня тащишь.
Останавливается женщина и выдергивает руку.
- Потом, потом, я пойду к вам, но сначала вы должны поклясться.
- Да что ты, пьян, что ли, какой клятвы тебе еще нужно?
И она с удивлением, почти с испугом уставилась в вибрирующее лицо Тептелкина.
- Все зависит от этой ночи, - не слыша, шептал Тептелкин. - Вся дальнейшая жизнь моя зависит от этой ночи! Жениться хочу, - стонало в Тептелкине. Жениться! Испытание сегодня, на перекрестке я, на ужасном. Если я окажусь мужчиной, я женюсь на Марье Петровне, если нет - то евнухом, ужасным евнухом от науки буду!
- Да что ты шепчешь! - вскрикивает женщина. - Долго мы стоять на улице будем?
- Идемте, идемте, - заспешил Тептелкин, - идемте.
- Да ты, кажется, к собору меня ведешь? - раскрыла желтые глаза женщина.
Но Тептелкин уже тащил ее к стене, где мерцала икона.
- Поклянитесь, что вы не заражены, - остановился он перед иконой. Поклянитесь! - провизжал он.
- Ах ты бес! - рассердилась женщина и, качая юбкой, скрылась в пролете.
Марья Петровна сидела в своей комнате с кисейными занавесками за столиком и гадала на картах. За окном была ночь, за спиной на стене карточка.
Вокруг стула, на котором сидела она, ходила кошка Золушка.
Марья Петровна кончила гадать и погрузилась в давно закрытую студию пения времен военного коммунизма. Не мечтала ли она стать великолепной певицей! Вот стоит она у рояля и поет, а там восторженная публика, двери ломятся от публики, стены раздвигаются от публики, подносят Марье Петровне конфеты, цветы и дорогие вещи. Задумалась, оперлась на локоть Марья Петровна и погрузилась в недавно оконченный университет с его аркадами, коридорами, с многочисленными аудиториями, с профессорами и студентами. Не мечтала ли она стать ученой женщиной, писать книги о литературе, говорить в кругу профессоров, внимательно слушающих?
Уже на улице пусто, и только милиционеры, аккуратно одетые, пересвистываются, а затем ходят по парам и беседуют.
Марья Петровна гадает на картах: кем она будет. Она видит Тептелкина, он стоит внизу, жалкий, озябший, смотрит на освещенное окно комнаты, где сидит она и гадает.
- Влюблен, конечно, влюблен! - Ей становится тепло и уютно.
Шелестят листья, летают летучие мыши, она и Тептелкин идут к морю, садятся на камне. Под серебряной луной, встав, она поет, как настоящая певица, приехавшая из-за границы на гастроли, а Тептелкин сидит и смотрит на море, слушает.
Она взглянула в окно: стоит ли Тептелкин? Стоит.
Кажется ей - ясное утро. Тептелкин сидит, работает, она стоит, гладит крахмальное белье для него. Взглянула Марья Петровна в окно: стоит ли Тептелкин? Стоит. И показалось ей, что у него глаза жалобные.
- Но как же со свадьбой? - Вернувшись, он сел на постели глубокой ночью. Одеяло лежало на полу, седеющие волосы стояли дыбом. Стена мерцала от лунного блеска. Вся комната была пронизана луной. - Если я честный человек, то я должен жениться на Марье Петровне Далматовой. Ведь нельзя девушку целый год водить за нос.
Он встал в рубашке; рубашка была длиннее спереди, короче сзади. Достал свечку из комода, зажег и ждал, когда же она разгорится. Наконец свеча просияла звездой.
- Надо отвлечься, - подумал он. Закутался в одеяло, сел к столу, стал сличать Пушкина с Андрэ Шенье.
Toujours ce souvenir m'attndret et me touche [Это воспоминание всегда трогогает и умиляет меня (фр)]
Читал он и невольно отвлекся от сличения.: тихие деревья, покрытые желтыми, красноватыми листьями, рябили над его головой. Марья Петровна сидела внизу. Вдали колыхалось море, и пел ветер.
К утру мерещился Тептелкину сад тишайший. Солнце внутри церквей, монахи, сморкающиеся в руку, олеандры цветущие, нежное, розовое море, кашляющие, как чахоточные при пробуждении, колокола, виноградная лоза, еще покрытая росой, и чаёк на блюдечке, и хрюканье валяющихся свиней за оградой. И казалось ему, что он верит в чертей и в искушенье. Хотел бы он уйти отсюда, сесть на высокую, величественную гору и смотреть на весь мир и наслаждаться. И казалось ему, что его там обязательно обступят бесы, а он отвернется и отринет - "не хочу, - скажет он, - идти с вами, не вашей я породы, всю жизнь с вами боролся". И взыграют и закричат ему бесы: "Эх ты, вечный юноша!" И еще увидел Тептелкин, будто впереди бесов выступал неизвестный поэт, а с ним рядом, по бокам, извивались - Костя Ротиков и Миша Котиков.
- Исчезните, проклятые! - вскочив, затопал Тептелкин: на столе кофе и хлеб с маслом, а у кровати стоит хозяйка.
- Во сне стонали вы, а утро-то какое! Действительно, над геранью, стоявшей на подоконнике, виднелось, ослепляющее прозрачностью, зимнее небо.
- Вы юноша, совсем юноша, - помолчав, вздохнула хозяйка. - Несмотря на то, что седеете. Сейчас, когда я уйду, должно быть, опять вскочите, достанете с полки книжку и начнете восторгаться.
И шмыгнула в дверь, прошуршав платьем, как змея хвостом.
Глава XXII ЖЕНИТЬБА
Тептелкин шел по мерзлому тротуару. Прошел мимо ночного трактира. Услышал музыку.
"Наверно, там сейчас играют авлетриды. - Он прошел мимо диктериад, довольно разнузданных, грузнотелых баб, ругающихся крылатыми словами. - Наречие притонов, - определил он, - интересно исследовать, откуда и как появилось это наречие".
Он унесся во Францию XIII века, когда создавалось арго. Вокруг Тептелкина кружились и падали ругательства.
По ступенькам вбегал в мутную дверь и выбегал народ, обросший запахом сапог, папирос "Сафо" и вина. В стороне человек бил тонконогую диктериаду кулаками, стараясь попасть в рыло, в грудь или в другое чувствительное место. Диктериада отбивалась, кричала, - "милиционер, милиционер!" - но милиционер показал спину и отошел осматривать свой участок.
Собралась улюлюкающая толпа. Слишком били, слишком шумели. Появились два конных милиционера на дрессированных лошадях. Врезались в толпу, и лошади начали танцевать, как в цирке, разгонять подвыпивших.
Тептелкин вошел в дом. Марья Петровна Далматова ждала его. Комнаты были прибраны, кисейные занавески белели. Старинный образ смотрел темными глазами. Тептелкин почувствовал трепет, входя в девичью комнату. Муся стояла. В первый раз заметил он, что у ней волосы пушистые, носик остренький, губы маленькие.
- Я пришел вам предложить... заниматься латинским языком, - сказал он.
