Николай Наумов - Юровая
— А ты, ровно, Иван Николаич, покруглей выглядишь: и ей-богу, чать, рыбку почал? — с насмешкой спросил Петр Матвеевич, не обратив внимания на замечание своего противника.
— Пробую.
— И-и скусная, а?
— Отменная: ты б и язык сглонул!
— Ну, давай, давай бог! Проглони-ко лучше свой по спопутью — восте-ер больно!
— Пригодится ко времю: пошто глотать!.. я и прикусывать-то его исшо не учился! — совершенно спокойно ответил Иван Николаевич.
— А что, к слову спрошу, по чьим ценам я ноне рыбку-то купил — слыхал, поди? — спросил Петр Матвеевич, насмешливо посмотрев на него.
Иван Николаевич молча сложил на груди руки. Никакой тени неудовольствия не пробежало на открытом лице его от колкого замечания Петра Матвеевича.
— И около ног-то моих чем пахнет, тоже, чать, сказывали тебе, а? — снова спросил Петр Матвеевич.
— Сказывали, а тебе и любо?
— А-ах-ха-ха-а! С дураков-то этаким манером я и сбиваю спесь-то, понял ли? — гордо осмотрев его, спросил он.
— Понял! — тем же спокойным тоном отвечал тот. — Только растолкуй ты мне, кто из вас дураком-то выглядывал: ты ли, как поклоны-то отбирал, аль мужики?
И Кулек, и Авдей, и Семен, слышавшие ответ Ивана Николаевича, приметили, как кровь прилила к лицу Петра Матвеевича и сузившиеся глаза его сверкнули недобрым светом.
— Неуж тебе чесь, что ты над нищими-то наломался? — продолжал между тем Иван Николаевич. — Молчал бы ты, купе-ец, а не похвалялся! Дураками ты их зовешь, да ведь их нужа дурачит-то, а ты бы спросил у добрых людей, умней ли ты?..
— Ужо, дать рази гривну за дерюжный-то урок! — отмахнув полу лисьей шубы и запустив руку в карман, с иронией произнес Петр Матвеевич, но заметно было, что в иронии его скорее проглядывало смущение, чем насмешка.
— Побереги для себя: придет неравно час, и сам за грошом руку протянешь — сгодится! А вот лучше не обидь Кулька-то с Вялым — ведь ты ж их разорил!
— Что за ходатель ты выискался, а? — крикнул не выдержавший, наконец, Петр Матвеевич. — Ты зачем ко мне пришел, кто тебя звал-то?
— Я без зову, поглядеть только, на сколько ты подрос, от мужичьих-то поклонов.
— Уйди, говорю, слышь: не мозоль моих глаз!
— Опомнись: двор-то не твой!
— Уйди от греха! — И, плюнув с сердцем в сторону, Петр Матвеевич выскочил из повозки, в которой стоял, и спешно ушел в горницу, но до ушей его все-таки долетел смех, каким проводил его Иван Николаевич.
После полудня ярмарка достигла своего крайнего развития. Все чаще и чаще по улицам села встречались крестьяне с нетвердою поступью; иной успел потерять и купленную шапку и рукавицы. Кое-кто прилаживался и на покой у бревен, накатанных у заборов. С выставок, открытых на время ярмарки, давно слетели холщовые пологи, и самые шесты с прибитыми на них елками покачнулись от напора теснившегося народа. Шумней и разгульней становилось ярмарочное веселье, бойчее на слово громкая речь. Порой, как вихрь, неслась по рядам толпа гуляк, с музыкантом впереди, снимая и отбрасывая в сторону все попадавшееся навстречу, и резкая, разноголосая песня их заглушала и хохот провожающих ее крестьян и визг смятых и сшибленных с ног женщин. И далеко за полночь бродил еще по селу разгулявшийся люд, забыв свое горе и нужды, во всех избах виднелись огни, со всех перекрестков неслись неумолкающие песни.
Но с закатом солнца один за другим стали закрываться балаганы, и при свете фонарей в них снова пошла деятельная упаковка товара. И в этот короткий промежуток времени наезжающие торговцы выручают довольно значительные суммы, которые дают им возможность открывать впоследствии обширные магазины в городах и считаться "первостатейными".
ПРИМЕЧАНИЯ
Николай Иванович Наумов
(биографическая справка)
Давая оценку творчества Н. И. Наумова в статье "Наши беллетристы-народники", Г. В. Плеханов писал: "В семидесятых годах Н. И. Наумов пользовался огромной популярностью в самых передовых слоях нашей народнической (тогда еще передовой) "интеллигенции". Его произведениями зачитывались. Особенный успех имел сборник: "Сила солому ломит". Теперь, конечно, времена переменились, и никто уже не будет так увлекаться сочинениями Наумова, как увлекались ими двадцать лет назад. Но и теперь их прочтет с интересом и не без пользы для себя всякий, кто небеззаботен насчет некоторых "проклятых вопросов". Причину популярности Наумова Плеханов видел в том, что "он, не мудрствуя лукаво, возбуждал чувство ненависти к эксплуататорам, то есть как раз те самые чувства, аппеляция к которым составляла главную, если не единственную, силу народнических доводов".
Наумов талантливо изобразил сибирскую деревню, с ее антагонизмом между задавленной непосильным трудом и нуждой крестьянской массой и деревенской буржуазией — кулаком и торговцем. Мастерски владея народной речью, прекрасно зная положение крестьянства (он его изучал воочию, а не по книгам), Наумов создал целый ряд ярких художественных очерков и рассказов, и по сей день сохраняющих значение первоисточников при изучении быта и экономики дореволюционной Сибири. Лучшие из этих произведений — "Еж", "Юровая", "У перевоза", "Деревенский аукцион" и многие другие — неоднократно перепечатывались в советское время. В 70-е же годы прошлого века произведения Наумова составляли неотъемлемую часть литературы, которой пользовались народники для пропаганды в народе. По отзывам современников, крестьяне охотно слушали рассказы Наумова, ценя в них прежде всего их правдивость, жизненность.
Николай Иванович Наумов (1838–1901) родился в Тобольске в семье чиновника, человека честного и неподкупного, испытавшего на себе благотворное влияние декабристов, живших в Сибири. Уже в гимназии у Наумова проявляется любовь к литературе и склонность к писательству. Он пишет стихи и прозу, подражая главным образом Лермонтову и Гоголю; "Отечественные записки" и "Современник" Наумов и его гимназические товарищи, по словам одного из друзей писателя, "знали лучше, чем их учитель словесности". Но гимназию Наумов не кончил: у его отца не хватило средств для этого. В 1856 году Наумов поступил в Омске на военную службу, и здесь им был написан первый попавший в печать рассказ "Случай из солдатской жизни" ("Военный сборник", 1859, № 7). Военная служба, однако, вскоре была оставлена. В 1860 году Наумов поступил вольнослушателем в Петербургский университет, но уже в следующем году был из него исключен за участие в студенческих волнениях. В Петербурге Наумов сближается с передовыми людьми, на его отношение к действительности оказывают влияние революционно-демократические идеи. В 1862–1863 годах он помещает обличительные рассказы в "Искре" и в "Очерках", а с момента напечатания в "Современнике" его рассказа "У перевоза" (1863) имя Наумова становится известным.
С 1864 по 1871 год Наумов служит чиновником в Сибири. В эти годы он не пишет, но накопленный запас жизненных впечатлений способствует его успехам в литературе в последующие годы. С 1871 по 1883 год Наумов снова в Петербурге. Одно за другим выходят в свет его произведения. Он печатается в "Отечественных записках", демократических журналах "Дело", "Русское богатство" и др. В 1874 г. народники издают его произведения сборником под названием "Сила солому ломит". В 1881 г. выходит второй сборник его рассказов и очерков — "В тихом омуте", в 1882 — третий — "В забытом краю".
С 1884 г. Наумов снова в Сибири и снова в качестве чиновника. Литературная деятельность его постепенно оскудевает. Сказывается постоянная материальная необеспеченность, усталость. В последние годы жизни писатель был разбит параличом и совсем не мог работать.
ЮРОВАЯ
Впервые опубликовано в журнале "Дело", 1872, № 7, 11. Печатается по последнему прижизненному изданию: Н. И. Наумов. Собрание сочинений в двух томах. Т. I, издание О. Н. Поповой, СПб., 1897.
Об этом произведении Наумова сохранился следующий цензорский отзыв: "В этой статье автор рисует в потрясающих душу картинах дерзкую эксплуатацию крестьянина-бедняка и вместе с тем бесчеловечное глумление над ним же капиталиста-купца. Отношение капитала к труду нашего крестьянина выставлено возмутительным… Почему же богатый мог наломаться над нищим и какие разумные отношения между ними могли быть? На эти вопросы есть ответ в рассматриваемой статье, который и придает ей социалистический характер, а именно: крестьяне были настоль глупы, что не поняли необходимости войти между собой в стачку, к чему их побуждал какой-то Иван Николаевич… Имея в виду социалистические тенденции журнала "Дело" и то, что рабочий вопрос со всякого рода стачками в настоящее время особенно силится поколебать коренные основы общественного порядка, цензор полагал бы, что для журнала "Дело" статья, представляющая гнет и глумление капитала над трудом из-за того, что работник не действует скопом, неуместна, и мнение свое имеет честь представить на благоусмотрение комитета" (С. Кожевников. Н. И. Наумов, Новосибирск, 1952, стр. 4–5).
