Марк Колосов - Товарищ генерал
Брагин уже несколько дней трудился, работа подходила к концу.
После обеда бойцам было объявлено,/что проверять качество оборонительных работ будет сам командующий армией.
Иван Брагин весь просиял, когда в траншее появился невысокий моложавый генерал в кавказской бурке, тот, который остановил колонну на марше.
— Ну, как устроились? — спросил Харитонов.
— Хорошо устроились, товарищ генерал! — отвечал Брагин, с восхищением глядя на своего давнишнего знакомого.
Харитонов тоже вспомнил бойца и улыбнулся своей обычной резкой и мгновенной улыбкой. Было что-то задорное в этой улыбке, как и во всей его манере держаться. Выпятив вперед грудь и чуть приподняв голову, он был похож в эту минуту на деревенского озорного парня.
— Не устоит! Осыплется! — отрывисто сказал Харитонов, как бы вызывая на спор Брагина.
Брагину передался этот задор, и он, смело глядя в глаза Харитонову, тихо ответил:
— Выдержит, товарищ генерал!
— Ой ли? — недоверчиво сказал Харитонов и, взяв у Брагина кайло, ударил им по стенке окопа. — Осыплется!
— Не осыплется, товарищ генерал, мороз прихватит, будет как железо!
— На погоду надеетесь? А если подведет?
— Не должно быть. Дело к зиме идет, а не к лету! — не сдавался Брагин.
Бойцы весело поглядывали на спорящих.
— Твоя как фамилия? — спросил генерал, продолжая разговор с Брагиным.
— Брагин Иван!
— Ну ладно, Брагин, увидим, кто прав! — сказал Харитонов и что-то шепнул своему адъютанту. Тот незаметно исчез. — А как с учением? — спросил Харитонов.
— Обучены, товарищ генерал. Пусть только сунется. У нас тут кое-что для него имеется! — намекая на бутылки с горючей жидкостью, сказал Брагин. Есть чем угостить!
— Настроение боевое! Посмотрим, каково умение. А ну, метни по той цели! — указывая на куст, кивнул головой Харитонов.
Брагин метнул бутылку.
Бутылка, сверкнув в воздухе, точно попала в цель.
— В самую маковку угодил!
— Здорово!
— Молодец, Брагин! — послышались голоса.
Вдруг лица бойцов изменились. Из-за кустов показался танк.
Руки потянулись к бутылкам. Брагин тоже занес руку, но Харитонов остановил его:
— Протри глаза! Чей танк? Не видишь — свой!
Брагин опустил руку.
Танк, глухо ворча, обогнул куст и шел прямо на окоп. Это был тяжелый танк «KB». Бойцы еще не видели таких танков. С гордостью и с любопытством разглядывали они эту зеленую крепость, с металлическим лязгом катившуюся на них.
— Стой! Куда прешь? — воскликнул Брагин, когда танк подошел к окопу и занес пушку над головой бойца.
Он крикнул это таким резким и в то же время ласковым тоном, каким останавливают зарвавшегося коня. Но танк, не обращая внимания на этот окрик, со страшным грохотом занес гусеницы над окопом, и, едва успел Брагин отскочить, танк всей своей многопудовой массой перевалил через окоп, разворотив стену.
— Ну что? Кто прав? — с той же задорной усмешкой воскликнул Харитонов.
— Да если бы он был фашистский, я бы его…
— Ты бы его!.. А о чем спор был? Голова! Стена-то обвалилась!
— Проспорил, товарищ генерал! — признался Брагин.
— То-то! Не задавайся! — весело сказал Харитонов.
Все рассмеялись.
— Учту, товарищ генерал! — вытирая вспотевший лоб, сказал Брагин.
— А песни петь научился? — неожиданно спросил Харитонов.
— Не выучился, товарищ генерал. На это у нас есть Алиев!
Харитонов обвел глазами бойцов и остановил взгляд на высоком красивом бойце, по выражению лица которого он догадался, что это и есть Алиев. Боец вздрогнул при упоминании его фамилии, повел черными глазами и, опустив голову, затаил дыхание.
Харитонов подошел к нему.
— Стушевался? Не люблю робких. Экая стать, а застенчив, как девица!
— Это он вас стесняется! — вступился за бойца Брагин. — А без вас он тут… Палец в рот не клади!
При этих словах Брагина Алиев приподнял голову и, справившись с волнением, прямо посмотрел на Харитонова.
— Ну вот что, горьковчане! Я в этой дивизии служил до войны.
Не за горами бой. Смотрите же! Глупая смерть не нужна. А так надо: Клейсту гроб, а сам живой! Ясно?
Простившись с бойцами, Харитонов пошел по траншее, но в группе бойцов долго еще слышались восклицания и добродушный смех.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из всех видов неприятельской активности всего более раздражала Харитонова бомбежка. Она не только наносила урон его войскам, но, разрушая связь, ставила его самого в зависимость от случайности, обрекала на бездействие, уравнивала с теми, кто еще никогда не был на войне.
Лицо Харитонова, молодое, когда он был в хорошем расположении духа, старело, когда он пребывал в дурном'настроении. Так выглядел он теперь на узле связи. Он знал, что обращает на себя внимание связисток, и недовольно хмурился.
Но в то время, как он стеснялся молодых связисток, боясь выказать перед ними свое душевное состояние, он не подозревал, что девушки любили его как раз в эти минуты, когда им казалось, что он нуждался в сочувствии. Харитонов был здесь домашний и по-особенному родной.
Чувство, которое испытывали к нему все девушки, разделяла и Зина. Она была направлена сюда отделом связи армии.
То выражение прилежности, которое так красит лица молодых девушек, когда они заняты серьезным делом, — было заметно и в ней. Она то хмурила свои густые брови, то удивленно поднимала их, когда в лежащей перед ней телеграфной ленте что-то казалось не совсем ясным, настойчиво разглаживала кончиками пальцев злополучную строку, будто этим движением можно было прояснить фразу.
Нечаянно взглянув на Харитонова, она перехватила его тяжелый, беспокойный взгляд, и ей сделалось еще более неловко за свою медлительность.
Вдруг ей показалось, что под ее взглядом лицо командующего посветлело.
— Надо уточнить на месте! — решительно сказал он подошедшему адъютанту. — Едем к Гущину!
Узнать настроение солдат легко. Труднее узнать настроение командира дивизии.
Командир дивизии, в которую приехал Харитонов, полковник Гущин, был богатырского сложения. Это был командир, более вникавший в хозяйственные" дела, нежели в тактические. Материальному обеспечению боя он придавал решающее значение.
В тактических вопросах Гущин полагался на своего начальника штаба. Комиссар дивизии Ельников, постоянно находясь в частях (лично он был храбрый человек), нередко действовал вразрез гибкой тактике начальника штаба, которого по-своему ценил, но не считал свободным от предрассудков, свойственных, по его мнению, всем специалистам.
— Всякую попытку более или менее трезво разобраться в обстановке Ельников, не охватывавший всей сложности военного дела, отождествлял с упадком боевого духа. Всякая работа мысли, ищущей и беспокойной, казалась ему непростительным пережитком старой интеллигентщины, о которой он имел смутное понятие.
Не получив законченного образования, Ельников некоторое время работал на заводе и быстро выдвинулся по общественной линии. Но в то время как другие выдвиженцы, его сверстники, упорно учились. Ельников не учился, полагая, что в общественной работе главное-активность и умение выступать на собраниях.
Со временем он стал испытывать недостаток знаний, недовольство собой, но постоянная, непрерывная занятость решением самых разнообразных и зачастую неясных для него вопросов постепенно приучила его не придавать значения этому своему чувству.
Он свыкся с мыслью, что это верхоглядство неизбежно, потом и вовсе перестал ощущать это как недостаток. Возникла уверенность, что все, что он делает, идет от широты взглядов, а те, кто называют это верхоглядством, узкие и ограниченные люди.
Недовольство собой он начал переносить на других и чрезвычайно преуспел в этом.
Гущин, полагаясь на своих помощников в оперативных и политических вопросах, видел свою задачу в том, чтобы мирить их, когда они спорили, и обеспечить своему хозяйству все необходимое для успеха боя.
Гущину порой казалось, что на войне нельзя, предвидеть ни действий противника, ни планов своего высшего командования.
Еще больше неожиданностей таил сам ход боя. Вот почему во время боя он предоставлял инициативу своим помощникам. Пора его хлопотливых действий начиналась после боя. Он быстро принимал меры, чтобы привести дивизию в порядок, пополнить ее людской состав и материальную часть.
Психологический контакт с командирами дивизий был для Харитонова законом. Харитонов всего более боялся механического — исполнения его приказов. Никогда не оскорблял он подчиненных.
Особенно претило ему выставлять их недостатки как мишень для насмешек. Харитонов сознавал, что с этими людьми он должен добиваться успеха. Он всегда старался определить, кто на что способен, кому какую можно ставить задачу.
