Иван Панькин - Начало одной жизни
Однажды Строганов его спросил:
- Зачем вы так много стреляете?
- Хо! - воскликнул немец. - Попробуйте вы зайти к тиграм и не стрелять.
Строганов зашел. Только он успел открыть клетку, как тигр, словно мячик, отлетел от тумбы и бросился на него. Строганов успел выскочить и закрыть за собой двери, однако, как ни быстро он выскочил, тигр когтями рассадил его плечо.
Я очень испугался тогда и закричал:
- Дядя Саша, не надо, не заходите больше туда!
Укротитель сделал сочувственную гримасу и воскликнул:
- О! Дорогой друг, вы ранены, как мне шаль вас! Скорее же перевяшите плечо и принесите бутылку шампанского, я очень хочу выпить за начало вашей карьеры.
Строганов прижал меня к себе и ничего не ответил ему.
Однажды на репетиции укротитель, увидев меня, спросил Строганова:
- Это ваш воспитанник? Ого, какой бравый! Наверное, тоже, как и вы, будет укротителем?
Строганов, не сказав ни слова, схватил у него рогатку, резким движением, как кочегар открывает топку, открыл дверцы и не зашел, а влетел к тиграм. Немец от удивления разинул рот.
Строганов уверенным голосом скомандовал тиграм сойти с тумб, потом снова посадил их и проделал с ними все трюки, которые только что проделывал немецкий укротитель. Выйдя из клетки, он сказал немцу:
- Вот и все. Обошлось без единого выстрела.
Когда узнали, что Строганов зашел в клетку, прибежали артисты, рабочие цирковой конюшни, униформисты, уборщицы. Прибежал и директор с каким-то человеком. Немецкий укротитель, справившись с волнением от неожиданного сюрприза, подошел к директору, угостил его золоченой сигаретой и сказал:
- Как думает директор? Контракту приходит конец. - Его улыбка уже была не надменной, как прежде, а кислой: - Я могу, ради вашей прелестной публики, немного уступить. Мне жалко вашу публику: если я уеду,, она никогда больше этих тигров не увидит на арене.
- О выступлениях тигров вы не беспокойтесь, - сказал неожиданно появившийся незнакомец, - у нас тоже растут неплохие укротители, - и кивнул в сторону Строганова.
- Ну хорошо, я, наконец, согласен работать на равных правах с вашими артистами, - прокричал немец.
- Вот видишь, - сказал мне Строганов, - как народный комиссар его сразу утихомирил.
- Где народный комиссар? - спросил я, ища глазами человека, опоясанного ремнями и обвешанного оружием.
- А вот он, стоит рядом с директором, - показал Строганов.
Присмотревшись к народному комиссару, я разочаровался. Он был одет в обыкновенный костюм. У него было простое, добродушное лицо, усы такие же, как у нашего дяди Васяни, висячие, бородка клинышком, похожая на козлиную, Ничего в нем не было комиссарского. Разве только очки со шнурком, но и директор цирка носит такие.
- Почему же он без нагана и сабли? - спросил я у Строганова.
- Он же не военный комиссар, а комиссар просвещения, ответил мне Строганов.
Народный комиссар попрощался со всеми, пожелал всем удачи в работе, а директору цирка сказал:
- Надо создавать советский цирк. - Взглянув на Строганова, произнес: - У нас очень много талантливых людей.
В один из осенних дней Строганов привел меня в школу, я стал учиться. В связи с нашей кочевой жизнью я учился в разных городах и в разных школах. Азы арифметики я хорошо изучил с Мухой на арене и поэтому, когда в классе решали задачи, я чувствовал себя героем. Но зато с письмом и чтением у меня дело обстоя.ло плохо. Я всегда путал мужской и женский род. А путал потому, что на моем родном языке как о мужчине, так и о женщине говорят "он". Сколько мне ни долбили, что мужчина относится к мужскому роду, а женщина - к женскому, я продолжал говорить об учительнице - он, об учителе - она, а в тетради писал: "дом стояла", "девочка шел".
Ну разве за такую грамматику могла похвалить меня учительница?
Я быстро выучил буквы, но никак не мог складывать слова. Со мной очень много занимались и Строганов и Семен Иванович. Они десятки раз заставляли меня переписывать одно и то же слово, например "дом".
Я читал: ды-о-мы.
- Какое слово получилось? - спрашивали меня домашние учителя.
- Какое слово? - я сосредоточенно думал и потом выпаливал: - Дым.
Семен Иванович и Строганов сокрушенно говорили:
- Ну что с тобой делать! Дыма-то в книжке нет, выходит, он в твоей голове. Прочитай опять это слово.
И я терпеливо прочитывал.
Как-то раз, возвращаясь из школы, я увидел на цирковом щите новую афишу, на которой был нарисован со взбитым чубом клоун в красно-синем костюме, а внизу этой афиши столбцом было написано какое-то стихотворение. Я ни разу не видел цирковых афиш со стихотворениями, и мне захотелось ее прочитать. Я вплотную подошел к афише и, как поп, затрубил во весь голос:
- Ды-а-вы-ны-о.
К моему удивлению, буквы в моей голове сразу сложились рядочком и получилось слово "давно".
Прочитал! А ну-ка, следующее слово! Прочитал следующее и понял, что оно означает.
Когда я добрался до самых нижних строчек стихотворения, то слова у меня складывались сами по себе, И я их выпаливал, как из ружья.
На афише было написано следующее:
Давно я в Астрахани не был,
Ведь я - прыгун, не домосед.
Привет заводам, Волге, небу,
И рыбным промыслам привет!
Желаю счастья и успеха.
Надеюсь в цирке видеть вас,
Везу с собой вагоны смеха
И шуток месячный запас,
Виталий Лазаренко
Когда я пришел в цирк, тут же Строганову сообщил, что едет Виталий Лазаренко.
- Да ну-у? - притворно удивился он. - Кто же тебе сказал?
- Сам прочитал на афише, - похвастался я.
Строганов не поверил. Он взял меня за рукав и потянул в артистическую уборную. Там он вытащил из моей сумки книгу и положил на стол.
- Читай, - сказал он.
Я начал, правда, с запинками, а потом как разошелся, целую страницу без отдыха выпалил и вторую мог бы, да Строганов схватил меня за руку и потащил в буфет.
- Торты есть у вас? - спросил он у буфетчицы.
- Есть.
- Дайте этому мальчику самый большой торт.
- Александр Васильевич, вы не обкормить ли хотите мальчика? - раздался хриповатый голос от одного из столиков.
Мы со Строгановым обернулись и увидели небольшого роста, очень подвижного человека с трубкой в зубах.
Строганов тут же рассказал ему о моей учебе и истории с афишей.
- Если мальчик по моей афише научился читать, дайте ему еще такой же торт, - сказал человек буфетчице.
Этот человек был сам Виталий Лазаренко, и через несколько дней я его увидел на арене. Как раз был последний день зимних каникул в институтах. Амфитеатр был заполнен молодыми людьми. Как сейчас помню, я вывел на арену нашего слона Макса, до смерти перепугавшего меня в первый день моего прихода в цирк. Я поставил слона неподалеку от ковра, на котором была нарисована большая книга с надписью "Наука". Под веселый марш вышел в двухцветном клоунском костюме Виталий Лазаренко и продекламировал:
Эй, молодежь, садись за книгу!
Бери науку за бока.
И по-советски к знанью прыгай,
Освоив технику прыжка.
Разбежался и через слона перемахнул к "Науке".
Шли месяцы. К цирку я уже привык и полюбил его, а Строганов и Семен Иванович стали казаться мне такими близкими, как бабушка и тетя Дуняша.
На арене я пропадал не только днем, но и вечером во время представления. Ассистировал Строганову, участвовал в репризах с клоуном на ковре, выбегал с акробатами исполнять шари-вари.
Шари-вари - это массовый прыжковый номер. Участники его выбегают на манеж, один за другим делают различные комбинации из партерных прыжков, все усложняя их и убыстряя темп. Самый интересный момент в этом номере - финал. В финале вся арена покрывается взлетающими в воздух и кувыркающимися фигурами. Во время этого номера, как говорят акробаты, можно показать публике свою душу, то есть показать все, на что только ты способен.
При исполнении шари-вари я частенько зарабатывал аплодисменты. Прыжки мне удавались легко, и в последнее время я мечтал о таких прыжках, какие делает Виталий Лазаренко. И однажды я совершил такой прыжок, что обо мне заговорил весь город.
В то время, когда я попал в цирк, у нас работало очень много иностранных артистов. Афиши пестрели немецкими, французскими и реже английскими именами.
С нами работали иностранные артисты, исполняющие "смертный номер".
Он состоял в том, что один из артистов на маленьком автомобиле, напоминающем ракету, мчался вниз по отвесному скату. Верхняя часть ската уходила под купол цирка, а нижняя обрывалась над барьером манежа, артист перелетал через манеж и приземлялся на специальный матрац.
Когда униформисты заканчивали работу по сооружению ската, выходил шталмейстер и обращался к публике с просьбой соблюдать тишину. Затем ассистенты проверяли аппараты, вымеряли дистанции. Они обменивались прочувствованными рукопожатиями и зловещей перекличкой давали знак о готовности аппаратов к полету.
