Алексей Писемский - Мещане
- Я супруга вашего еще в рубашечке знал... У дедушки своего сибиряка он воспитывался, - говорил Хмурин.
- А вы и дедушку, значит, знаете? - спросила довольно стремительно Домна Осиповна.
- Господи, приятели исстари... старик знатный... самодуроват только больно!
- Это есть немножко! - подхватила Домна Осиповна.
- Какое немножко!.. В Сибири-то живет - привык, словно медведь в лесу, по пословице: "Гнет дуги - не парит, сломает - не тужит..." Вашему, должно быть, супругу от него все наследство пойдет? - спросил Хмурин.
- Вероятно ему, он самый ближайший наследник его... Впрочем, ему и этого состояния ненадолго хватит.
- Чтой-то этакой-то уймы... Вам уж надобно его попридержать!
- Как же я могу попридержать его, когда я не живу с ним, - возразила с грустною улыбкою Домна Осиповна.
- Сойдетесь! Мало ли люди сходятся и расходятся. Вы, как я имею честь вас видеть, дама умная этакая, расчетливая, вам грех даже против старика будет; он наживал-наживал, а тут все прахом пройдет.
- Ничего я теперь не могу сделать! - сказала Домна Осиповна решительным тоном.
- И что же, дедушка теперь знает, что вы в разводе?
- Не думаю! По крайней мере я к нему не писала, а муж... не знаю.
- Тот не напишет, побоится; а то бы старик давно его к себе призвал и палкой отдул.
В это время обед кончился. Лакеи подали кофе и на столе оставили только ликеры и вина.
- Mesdames! - воскликнул Янсутский. - Угодно вам, как делают это английские дамы, удалиться в другую комнату или остаться с нами?
- Я желаю остаться здесь! - отозвалась первая Домна Осиповна. - Вы остаетесь, ma chere? - спросила она Мерову.
- Мне все равно! - отвечала та.
Янсутский затем принялся неотступно угощать своих гостей ликерами и вином. Сам он, по случаю хлопот своих и беспокойства, ничего почти не ел, но только пил, и поэтому заметно охмелел; в этом виде он был еще отвратительнее и все лез к Тюменеву и подлизывался к нему.
- Очень вам благодарен, ваше превосходительство, за ваше посещение, говорил он, беря стул и садясь между ним и Меровой.
Тюменев молча ему на это поклонился.
- Я, знаете... вот и она вам скажет... - продолжал Янсутский, указывая на Мерову, - черт знает, сколько бы там ни было дела, но люблю повеселиться; между всеми нами, то есть людьми одного дела, кто этакой хорошенький обедец затеет и даст?.. - Я! Кто любим и владеет хорошенькой женщиной?.. - Я! По-моему, скупость есть величайшая глупость! Жизнь дана человеку, чтобы он пользовался ею, а не деньги наживал.
- Правду это говорит он про себя? - спросил Тюменев Мерову с несколько ядовитой улыбкой.
- Нет, неправду: прескупой, напротив! - отвечала та.
- Ну, где же скупой? - возразил, немного покраснев, Янсутский.
- Конечно, скупой! - повторила Мерова.
- Вовсе не скупой!.. Вон Офонькин действительно скуп: вообразите, ваше превосходительство, ему раз в Петербурге, для небольших этих чиновничков, но людей весьма ему нужных, надо было дать обедец, и он их в летний, жаркий день позвал, - как вы думаете, куда?.. К Палкину в трактир, рядом с кухней почти, и сверх того еще накормил гнилой соленой рыбой в ботвинье; с теми со всеми после того сделалась холера... Они, разумеется, рассердились на него и напакостили ему в деле. По-моему, это мало что свинство, но это даже не расчет коммерческий: сделай он обед у Дюссо, пусть он ему стоит полторы две тысячи, но устрой самое дело, которое, может быть, впоследствии будет приносить ему сотни тысяч.
- Каким же образом маленькие чиновники могут повредить или устроить какое бы ни было дело? - спросил Тюменев, по-видимому несколько обидевшись на такой рассказ.
- Ге!.. Маленькие чиновники!.. Маленькие чиновники - дело великое! воскликнул Янсутский (будь он в более нормальном состоянии, то, конечно, не стал бы так откровенничать перед Тюменевым). - Маленькие чиновники и обеды управляют всей Россией!..
- Может быть, вы и меня угощаете обедом, чтобы подкупить на что-нибудь? - заметил ядовито Тюменев.
- О, ваше превосходительство, мог ли бы я когда-нибудь вообразить себе это! - произнес Янсутский, даже испугавшись такого предположения Тюменева.
- И не советую вам, - продолжал тот, - потому что пообедать - я пообедаю, но буду еще строже после того.
- О, совершенно верю! - продолжал восклицать Янсутский. - А я вот пойду позубоскалю немного над Офонькиным, - проговорил он, сочтя за лучшее перевести разговор на другой предмет, и затем, подойдя к Офонькину и садясь около него, отнесся к тому: - Василий Иванович, когда же вы дадите нам обед?
- Чего-с? - отозвался тот, как бы не поняв даже того, о чем его спрашивали. Его очень заговорил граф Хвостиков, который с самого начала обеда вцепился в него и все толковал ему выгоду предприятия, на которое он не мог поймать Янсутского. Сын Израиля делал страшное усилие над своим мозгом, чтобы понять, где тут выгода, и ничего, однако, не мог уразуметь из слов графа.
- Когда ж вы нам обед дадите? - крикнул ему на ухо во все горло Янсутский.
- Не дам никогда! - крикнул и с своей стороны громко Офонькин и немедля же повернулся слушать графа Хвостикова.
- Господин Офонькин разговора даже об этом не любит, - заметил Тюменев.
- О, у меня есть его тысяча рублей! - произнес Янсутский. - Послезавтра же затеваю обед от его имени и издерживаю всю эту тысячу.
- А я все-таки ее с вас взыщу, - возразил ему, смеясь, Офонькин.
- Как же вы ее взыщете, когда у вас никакого документа на нее нет?
- А это будет неблагородно с вашей стороны, - сказал, по-прежнему смеясь, Офонькин.
- Неблагородно, но вкусно!.. Не правда ли, граф? - отнесся Янсутский к Хвостикову, который на этот раз и сострить ничего не мог, до того был занят разговором о своем предприятии.
Домна Осиповна обратила, наконец, внимание на то, что Бегушев мало что все молчал, сидел насупившись, но у него даже какое-то страдание было написано на лице. Она встала и подошла к нему.
- Отчего вы сегодня такой сердитый и недовольный? - спросила она его ласково.
- Не всем же быть таким счастливым и довольным, как вы, - отвечал он ей.
Домна Осиповна посмотрела при этом на него довольно пристально.
- Но и печалиться, кажется, особенно нечему, - проговорила она.
В ответ на это Бегушев ничего ей не сказал и, встав, обратился к Тюменеву.
- Ты хочешь ехать со мной? - спросил он его.
- Да, мне пора!.. - отвечал тот, вставая.
Домна Осиповна при такой выходке Бегушева изменилась несколько в лице.
- А как же я-то? - спросила она его.
- Вы, вероятно, долго еще здесь пробудете, но мне вас дожидаться некогда; а экипаж я за вами пришлю, - проговорил Бегушев скороговоркой, ища свою шляпу.
Домна Осиповна видела, что он взбешен на нее до последней степени, но за что именно, она понять не могла. Неужели он приревновал ее к Хмурину?.. Это было бы просто глупо с его стороны... Она, конечно, могла настоять, чтобы Бегушев взял ее с собою, и дорогою сейчас же бы его успокоила; но для Домны Осиповны, по ее характеру, дела были прежде всего, а она находила нужным заставить Хмурина повторить еще раз свое обещание дать ей акций по номинальной цене, и потому, как кошки ни скребли у ней на сердце, она выдержала себя и ни слова больше не сказала Бегушеву.
Янсутский, услыхав о намерении двух своих гостей уехать, принялся их останавливать.
- Будет, будет уж, достаточно вы подкупили нас вашим обедом, подтрунивал над ним Тюменев.
Янсутский окончательно струсил.
- Ваше превосходительство, неужели вы могли подумать? - говорил он, прижимая руку к сердцу.
Тюменев начал раскланиваться с m-me Меровой и при этом явно сделал чувствительные глаза.
- Вы, если я не ошибаюсь, постоянная жительница Москвы? - говорил он, крепко-крепко пожимая ей руку.
- Нет, вовсе... конечно, когда мои знакомые... то есть, пока живет здесь папа мой... - отвечала m-me Мерова, совершенно смутившись и при этом чуть не проговорившись: "Пока Янсутский здесь живет"... - Летом, впрочем, я, вероятно, буду жить в Петергофе...
- Надеюсь, что вы тогда дадите мне знать о себе, - продолжал Тюменев, все еще не выпуская ее руки.
- Непременно, непременно! - отвечала m-me Мерова; ей, кажется, был немножко смешон этот старикашка.
Домне Осиповне Тюменев поклонился довольно сухо; в действительности он нашел ее гораздо хуже, чем она была на портрете; в своем зеленом платье она просто показалась ему какой-то птицей расписной. Домна Осиповна, в свою очередь, тоже едва пошевелила головой. Сановник петербургский очень ей не понравился своим важничаньем. Бегушев ушел за Тюменевым, едва поклонившись остальному обществу. Янсутский проводил их до самых сеней отеля и, возвратившись, расстегнул свой мундир и проговорил довольным голосом:
- Черт с ними!.. Очень рад, что убрались! Сейчас тапер явится: попоем, потанцуем? Дам только мало! А что если бы пригласить ваших знакомых: Эмму и Терезию? - присовокупил он, взглянув вопросительно на Хмурина и Офонькина.
