Дора Штурман - Городу и миру
Солженицын сам неоднократно отстаивал возможность гласного выражения разнообразных мнений. Во множестве выступлений, которые мы цитировали, в том числе - и в "Письме вождям", отстаивается идеологическое, духовное, концептуальное разнообразие против омертвляющей общество моноидеократии. Сейчас он говорит так:
"Да, разнообразие - это краски жизни, и мы их жаждем, и без того не мыслим. Но если разнообразие становится высшим принципом, тогда невозможны никакие общечеловеческие ценности, а применять свои ценности при оценке чужих суждений есть невежество и насилие. Если не существует правоты и неправоты - то какие удерживающие связи остаются на человеке? Если не существует универсальной основы, то не может быть и морали. "Плюрализм" как принцип деградирует к равнодушию, к потере всякой глубины, растекается в релятивизм, в бессмыслицу, в плюрализм заблуждений и лжей. Остается кокетничать мнениями, ничего не высказывая убежденно; и неприлично, когда кто-нибудь слишком уверен в своей правоте. Так люди и запутаются как в лесу. Чем и парализован беззащитно нынешний западный мир: потерею различий между положениями истинными и ложными, между несомненным Добром и несомненным Злом, центробежным разбродом, энтропией мысли - "побольше разных, лишь бы разных!". Но сто мулов, тянущих в разные стороны, не производят никакого движения.
А истина, а правда во всем мировом течении одна - Божья, и все-то мы, кто и неосознанно, жаждем именно к ней приблизиться, прикоснуться. Многоразличие мнений имеет смысл, если прежде всего, сравнением, искать свои ошибки и отказываться от них. Искать истинные взгляды на вещи, приближаться к Божьей истине, а не просто набирать как можно больше "разных" (X, стр. 134-135).
Не размышляет ли здесь Солженицын о том же, над чем он задумывается всегда, когда обращается к проблемам свободы духа и действия, - о системе несомненных нравственных координат ("несомненное Добро и несомненное Зло"), с которыми должна соотносить себя эта свобода? Это долг - внутренний, личный; абсолютные критерии Добра выступают в нем как Цель, как Идеал. Солженицын не хочет отказаться от надежды ими руководствоваться, к ним приблизиться. Мы уже говорили: "искать истинные взгляды на вещи" при всем "многоразличии мнений", по его убеждению, следует, ориентируясь на ту высшую, приоритетную систему координат, максимы которой формулируют великие религии (для Солженицына - христианство).
На мой взгляд, плюрализм как реальное право на выражение и гласное словесное отстаивание своей истины есть "отдельный принцип" и притом "среди высших". Подчеркиваю: словесное, в том числе, разумеется, и печатное, но не делом: не преступая законов, которые, в свою очередь, должны подлежать свободному и гласному обсуждению. Солженицын, который в своем "Письме вождям" идет на многие уступки своим адресатам, в отношении этого принципа на компромисс не пошел и потребовал свободного соревнования мнений. Правда, неполитических, что является уязвимым местом его письма, ибо философская, экономическая и социальная полемика, свободы которой он требует, не может не касаться проблем, имеющих и политическое значение. Но этот отдельный и высший принцип (свобода выражения и соревнования разных мнений) служит благу общества только тогда, когда общество делает правильный выбор и приоритет обретают мнения, объективно наиболее ценные, нравственно и практически, что, по глубокому убеждению Солженицына, в конечном счете всегда совпадает. Итак, нужен выбор. Для того же, чтобы сделать выбор, надо иметь, из чего выбирать. Ни одно лицо, ни одна инстанция в современном обществе, с присущим ему бесконечным количеством непрерывно меняющихся внутренних, внешних и экологических параметров, связей и взаимозависимостей, не может монопольно определить траекторию общества в направлении как истинно прагматических, так и высших нравственных ценностей. Приближение к ним может возникнуть лишь в диалоге, устремленном к их постижению. Для Солженицына в этом соревновании мнений существуют безотносительные отправные точки, которых он ищет в любой полемике, в любых своих констатациях. Тот же, кого Солженицын (с явно иронической интонацией) называет плюралистом, есть абсолютный релятивист. У него понятий блага для человека и общества столько, сколько имеется на свете голов, об этом размышляющих. Им абсолютизированы только свобода мнений и деяний и связанное с ними разнообразие. Это очень популярное сегодня миропонимание. Порой оно самым странным образом сочетается в одних и тех же людях с благосклонностью к лицам, движениям и режимам, потенциально или осуществленно уничтожающим право на свободу и разнообразие. Те, кто рекомендуют себя безупречными либералами, а своих оппонентов - чаще всего авторитаристами, парадоксально тяготеют к оправданию тираний, выросших из "левых" идеологий, - это не раз отмечено Солженицыным. Сам он нерасторжимо сопрягает благо и свободу человека и общества с их нравственным здоровьем и духовным потенциалом, ориентируясь, как мы уже не раз говорили, на христианское понимание этих ценностей. Но он никогда, ни в одном вопросе не объявлял себя монопольным обладателем конечной истины, ибо и в нем самом присутствует разноголосица - хотя бы в понимании путей самозащиты Запада от коммунизма и в поисках путей внутреннего спасения от него. Даже по такому сравнительно частному вопросу, как эмиграция, в одной только "Образованщине" представлены два различных взгляда. Мы о них говорили.
Насколько я могу судить, и Божья истина, которой зовет руководствоваться Солженицын, антиномична, как антиномичен созданный Богом мир. Достаточно коснуться одного, но основополагающего вопроса - о непротивлении злу насилием, чтобы увидеть, что во многих конкретных случаях абсолютизация этого принципа для посюсторонней жизни самоубийственна. Тайна теодицеи (оправдания наличия зла в мире, еще и в до человеческом, а не только в людях) тоже не имеет (на мой, возможно, ошибочный взгляд) исчерпывающего непротиворечивого обоснования.
Даже при наличии самого четкого ощущения "различий между положениями истинными и ложными, между несомненным Добром и несомненным Злом", при самой искренней жажде "приблизиться, прикоснуться" к Истине, каждый шаг в ее сторону чреват напряженнейшей (конкретизирующей) работой мысли и совести и требует диалога с единомышленниками и с оппонентами, требует выбора, то есть ситуации плюрализма. Не Солженицыным ли (повторим) было сказано: "...но Бог не вмешивается так просто в человеческую историю. Он действует через нас и предлагает нам самим найти выход?" Искать же можно лишь сообща, исследуя не только свою точку зрения, но и чужие. Но преимущества в этом поиске остаются за тем, кто, подобно Солженицыну, руководствуется как идеалом системой абсолютных нравственных координат. Я говорю не о сиюминутных прагматических преимуществах выигрыша в борьбе, который в данных конкретных обстоятельствах может достаться и беспринципности, и злу, но о преимуществе правоты. Если бы только знать, что правоте обеспечена в конечном счете победа и земная, а не только, как в то, несомненно, верует Солженицын, в жизни вечной. Каждый раз, когда мы сталкиваемся с проблемами систем отсчета добра и зла, истинности и ложности, победы и поражения, мы видим, какими преимуществами в их решении располагают люди религиозные. Но куда деть разноверных хомейни, террористов и камикадзе?..
Чрезвычайно важный вопрос, которого мы уже касались в главе о Солженицыне и демократии: подлежит ли законодательному ограничению плюрализм высказываний? Об ограничении уголовным кодексом плюрализма действий при их посягательстве на свободу и благо окружающих, да и самих субъектов действия спорят лишь по отдельным поводам (проституция, половые извращения, наркомания, алкоголизм и пр.). Порнография, мазохизм и садизм на экранах и на печатных страницах - это высказывания или действия духовное членовредительство, от которого один шаг до применения увиденного и вычитанного на практике? Может ли общество, оставаясь удовлетворительно свободным, посредством демократической правовой процедуры (законно) запрещать в каждом конкретном случае подобную кино- и телепродукцию и прессу, оставляя за оппонентами право спорить с таким запретом? Это очень сложный вопрос. Идеальным было бы такое воспитание детей и юношества, чтобы люди сами отказывались от подобных товаров, убивая предложение отсутствием спроса. Но в людях есть струны, которым эти извращения импонируют. И запрещена же (пока что!) торговля наркотиками. Так, может быть, приемлема и цензура нравов с правом обжалования и демократическим контролем?
Самые крайние релятивисты в области нравственности соглашаются же зачастую с тем, что пропаганда расизма должна быть запрещена. И кое-где запрещают ее (хотя бы посредством карательной цензуры). Но попробуйте заикнуться об ограничениях против коммунистической пропаганды - и "плюралисты" (Солженицын, впрочем, не настаивает на этом определении, предлагая его лишь как рабочий термин) подвергнут вас остракизму. Расизм откровенен во зле - коммунизм прикровенен: его декларации соблазнительны и некоторые постулаты красивы. Те, кого Солженицын имеет в виду как своих оппонентов, особо нетерпимы к спектру высказываний, расположенных, как им представляется, справа от их воззрений. Когда посягают на их воззрения, как им видится, справа (слева они снисходительно терпят, хотя сколько уж раз их оппоненты слева, добившись полновластия, их первыми же и уничтожают), куда девается их терпимость (их плюрализм)? Здесь возникает особенность солженицынских "плюралистов", позволяющая все время слышать вокруг этого определения не поставленные автором кавычки. На самом деле "плюралисты" скорее мономаны, чем действительные поборники многообразия, ибо варьируют в массе своих работ несколько излюбленных ими тезисов. И в основе этого набора мнений в данном конкретном случае лежит мысль, с которой Солженицын, буквально мгновение за мгновением перебравший, рассмотревший, изучивший российскую историю конца XIX и особенно начала XX века, согласиться никак не может. Он пишет:
