Андрей Зарин - Кровавый пир
Стоило приблизиться врагу, и мосты поднимались кверху, ворота закрывались, из бойниц и из башенок стрельцы наводили ружья, а со стен грозили пушки.
Перед городом, обыкновенно со стороны главных ворот еще, в виде подъезда, был раскинут посад, в котором в мирное время жили посадские люди, занимавшиеся торговлею и промыслами. Посад был тоже обведен рвом, а иногда и двумя, с честиком, огорожен частоколом, да еще ко всему, чтобы въехать в спускные ворота, надо было проехать надолбы.
Тесными рядами, близко друг к другу, вбивались в землю бревна, составляя собою извилистые, пересекающиеся коридоры. Ко всему их еще сверху покрывали досками. Чтобы добраться до посада, надо было пройти эти узкие коридоры, и в военное время берущим город приходилось буквально каждый шаг добывать ценою крови и жизни.
Василий проехал надолбы, въехал в спускные ворота и очутился в богатом посаде. Дома перемешивались с лавками, низенькая курная изба стояла рядом с двухэтажным домом; кругом была мертвая тишина, потому что в это послеобеденное время каждый русский считал долгом своим спать; то и дело встречались по дороге столбы, на которых висели иконы, и Василий каждый раз сходил с коня и набожно молился на них.
«Мати Пресвятая Богородица, – молился он жарко, – помоги покарать мне обидчиков, найти защиту и силу! Помоги в чистой любви моей, потому что без Натальи нет мне жизни и радости».
При въезде в городские ворота он тоже помолился на образ Спаса и наконец очутился в городе. В городе царила такая же невозмутимая тишина. Спали даже собаки, свернувшись калачиками где попало.
Василий въехал в первую улицу, всю застроенную домами, в одних из которых жили служилые люди, а другие были так называемые осадные и принадлежали окрестным помещикам, которые выстроили их на случай спасения от врагов. В обыкновенное время в них жили дворники, а то и просто стояли они пустыми в ожидании хозяев.
У Василия был небольшой двор, построенный еще его отцом. На дворе этом жил Аким с женою, кабальные Чуксанова. Василий свернул к нему и постучал в калитку. Ему долго не отворяли. Наконец лениво забрехала собака, застучали щеколдой и заспанный мужик в пестрядинных портах и неопоясанной рубахе, босоногий и простоволосый открыл калитку.
– Кой леший о такую пору… – начал он, но, увидя своего господина, засуетился, торопливо распахнул ворота и с низкими поклонами встретил коня и всадника.
– Милостивец ты мой! – заговорил Аким. – Каким случаем? Вот удивление‑то?
– Проводи коня, да оботри его, да овса засыпь! – сурово перебил его Василий и шагнул в избу. Справа от сеней храпела жена Акима и виднелась огромная печь, слева стояла холодная пустая горница.
Василий вошел в нее и задумчиво опустился на лавку. Скоро в сенях послышалось шлепанье босых ног и тревожный шепот Акима:
– Матрешка, а Матрешка! Государь сам приехал. Вставай, што ли! Ну! Приготовь поснедать што…
Потом он вошел в горницу и, низко поклонившись Василию, осторожно поцеловал его в плечо.
– Проголодался, чай, государь – батюшка, с дороги? Поснедай, не побрезгуй, милостивец!
– Хлеба дай да квасу, коли есть, а то я спать хочу. Устал!
– Сейчас! – И Аким метнулся, как испуганный заяц.
Вскоре перед Василием стояла миска с квасом и краюха хлеба.
Василий наскоро поел, расстелил на лавке кафтан с епанчою, положил в изголовье войлочную свою шапку и вытянулся, с наслаждением давая отдых своим измученным членам. Все равно в эту пору воеводы уже не увидать, а ежели и увидишь, то без всякого толку, и Василий решил отдохнуть с дороги.
Аким с Матреной сидели смущенные и испуганные.
Что, ежели хозяин их прогнать решил и домой на тягло послать? То‑то худо! Здесь им масленица. Живут они, никаких господ не знаючи, что в своей избе. Она ходит на базар блины продавать, он сбрую ременную делает – и горя им мало!
– Позавидовал, смотри, кто счастью нашему, – вздохнув, сказал Аким.
– Не кто другой, как Немчин! Он, стервец! – со злобою сказала Матрена – Приезжал это тогды за солью. Говорит, вот мне с Аленкою…
– Я тогда в бега уйду. Бают, идет Степан Тимофеевич. Я к нему!
– Тсс! Ты, проклятый! – зашипела на него Матрена. – Али хочешь, чтобы за такие речи тебя в приказ забрали. Что пристав сказывал?..
– А мне плевать!
– Дурень ты, дурень! Так бы тебя ухватом по башке твоей дурьей и съездила!
– Тсс! Шевелится!
Аким испуганно вскочил с лавки и заглянул через сени.
Освеженный крепким сном, Василий уже встал и обряжался в дорогу.
– Куда, милостивец, сбираться изволишь? – заискивающе спросил Аким, становясь на пороге горницы и кланяясь.
– А так походить!.. Да, вишь, ножны хочу купить к сабле. Обронил!
– На базаре, государь – батюшка, на базаре купишь!
– Я и сам так смекаю. Ввечеру буду! Сена на лавку принеси! – сказал Василий и вышел со двора.
По улицам сновал народ. Василий прошел на площадь. На ней стоял собор, против собора тянулось деревянное строение – приказная изба, позади которой помещался врытый в землю погреб с государевым зельем. Рядом с нею, обнесенный частоколом, с тесовыми воротами – обширный воеводский двор с красивым домом. А сбоку стоял гостиный двор, торговые ряды и шла торговля.
Василий за пять алтын купил себе подходящие к сабле ножны, крытые зеленым сафьяном.
Потом пошел искать грамотея для написания челобитной, так как сам был неграмотный. Для этого он прошел в кружало. В большой горнице шел дым коромыслом. Пьяные мещане и посадские ярыжки стояли толпою и гоготали, вскрикивая:
– Так его! Жги! Ой, уморушка!
Василий протолкался вперед и увидел скоморохов. На них были надеты безобразные хари с мочальными бородами. Они ломались и давали представление.
Все смотрели на них и тешились, хотя присутствие их и было недозволено. В силу указа Алексея Михайловича, скоморохов люто преследовали, маски их, гудки, сопели и прочее отнимали и жгли, а их плетьми били.
Но, с одной стороны, пьяный кабачный люд не мог обойтись без скомороха, с другой – скомороху тоже есть хотелось, и вот, по взаимному соглашению, они давали свои представления якобы тайно.
Вот один из скоморохов важно сел на пустой бочонок и сказал:
– Я воевода – всем невзгода! Сужу неправедно, деньгу берегу скаредно. Кого хошь плетью забью. Идите на суд ко мне!
Тут к нему подошел другой скоморох, неся в одной руке лукошко с битыми черепками, а в другой свернутый лист лопуха на манер челобитной, рядом с ним шел еще якобы челобитчик.
– Милостивец! – завыли они. – Не побрезгуй нашим добром. Рассуди неправедно!
– Кажите, что в лукошках, а тогда и суд будет! – сказал скоморох – воевода. В это время ему на плечи вскочил еще скоморох и начал тузить его, приговаривая:
– Ох, боярин! Ох, воевода! Любо тебе кочевряжиться, любо людей забижать, с нищего поминки брать! Повози‑ка теперь нас, голытьбу, на своих плечах!
– Бей, колоти! В воду его! – закричали остальные скоморохи и бросились тузить мнимого воеводу.
– Го – го – го! – загоготала толпа. – Так его, толстопузого! В воду!
Василий понял смысл представления и только покачал головою. В это время скоморохи начали новое; они прутьями стали гонять из стороны в сторону толстяка с непомерной величины уродливым брюхом и кричали:
– Поглядите, добрые люди, как холопы из своих господ жир вытряхивают!
Толпа хохотала до слез, а потом скоморохи все заплясали и, хлопая в ладоши, стали выкрикивать: Ребятушки, праздник! Праздник! У батюшки праздник! Праздник! На матушке – Волге праздник! Сходися, голытьба, на праздник! Готовьтесь, бояре, на праздник!
Вдруг со стороны раздались крики: – Пристав идет!
Скоморохи вмиг подобрали свои хари, инструменты и скрылись.
В горницу действительно вошел пристав в зеленом кафтане со шнурами, с толстой палкою в сопровождении трех стрельцов.
– Что за действа? – закричал он на целовальника, который спокойно стоял у бочки. – Опять скоморохи были? Где воры? Лови их!
– Какие воры? Очнись! Приходили люди в царев кабак, честные люди, а ты – воры! – ответил спокойно целовальник.
– Воры‑то по приказам сидят! – крикнул кто‑то из толпы. Пристав обернулся. Толстое лицо его налилось кровью. Он застучал палкою и заорал:
– Кто крикнул? Схватить его!
– Кого схватить‑то? – сказал равнодушно один из стрельцов.
– А тебе за скоморохов ужо будет! – погрозил пристав целовальнику. Тот передернул плечами.
– Мне за что? Скомороха не будет, народ из кабака уйдет, царской казне недобор будет!
– Знаешь, что в указе сказано?
– Это вам про то ведать. Мое дело водкой торговать…
– Верно, Ермилыч! – раздались одобрительные голоса.
Пристав грозно оглянулся и постучал палкою.
– Ужо вам, ослушники! – сказал он и вышел из кружала. Вслед ему раздался хохот.
Когда прошли шум и волнение, Василий оглянулся вокруг и, увидев дьячка, прямо подошел к нему.
