Лев Овалов - Двадцатые годы
Как счастье медленно приходит,
Как скоро прочь от нас летит!
Блажен, за ним кто не бежит,
Но сам в себе его находит!
33
Ознобишин оглядел говорливую толпу делегатов перед зданием укомпарта, как полководец осматривает перед боем свои когорты. Да он и был полководцем! Пятьдесят человек! Чем не армия? И к тому же Ознобишин и его армия находились в достаточно воинственном настроении. Было о чем поспорить на губернском съезде!
Выбирали делегатов по норме, и оказалось, что это будет самая представительная делегация. В Малоархангельской организации комсомольцев насчитывалось столько, сколько во всех других, вместе взятых, уездах Орловской губернии.
Ехали все - Ознобишин, Железнов, Ушаков, руководители всех волостных организаций, и в их числе Сосняков, возглавлявший молодежь Успенской волости, Даша Чевырева, и, увы, Франя Вержбловская, ей бы и незачем ехать, но девушек маловато, и пришлось посылать Франю. Для ведения текущих дел в Малоархангельске остался Коля Иванов.
Предстояло добраться до полустанка, отстоявшего от города в десяти верстах, погрузиться в поезд и к утру прибыть в Орел.
Когда Железнов обратился к заведующему конным двором с просьбой доставить делегатов на станцию, заведующий, грузный, рыхлый, страдающий одышкой мужчина, только засмеялся:
- Вас сколько - пятьдесят? Да у меня и лошадей на всех не найдется! Ничего, дотопаете до станции пешком.
После долгих споров заведующий уступил:
- Ладно, даю экипаж для ответственных товарищей, Ознобишина и вас отвезем, а остальные пусть топают.
Ознобишин кинулся к Шабунину:
- Представляете, Афанасий Петрович? Ознобишин в пролетке, а делегаты догоняют его на своих двоих. В таких обстоятельствах я могу быть лишь замыкающим!
Шабунин, не дослушав, снял телефонную трубку и приказал:
- Отвезти на станцию всех до одного, все экипажи забрать вместе с моим, а нет лошадей, вези сам.
Лошади сразу нашлись, и все средства передвижения мобилизованы - и пролетки, и тарантасы, и дрожки, и даже допотопная линейка, оказавшаяся на конном дворе.
Шума, смеха, криков!
Вечерком, по холодку, доехали до станции, дождались поезда, билеты делегатам начальник полустанка не выдал, хоть и было написано требование, столько билетов просто на нашлось, в вагоны их пускать не хотели, тем более что все ломились в один вагон, разместились с грехом пополам, и
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Сброшен в море белый враг,
Вейся, вейся, красный флаг!
Так, с прибаутками, песнями, частушками, кто сидя, а кто и стоя, допыхтели до Орла.
Вышли на привокзальную площадь.
Приземистые домишки тонули в предутреннем тумане, воздух наполнен густой, вязкой, промозглой сыростью.
Ребята точно птичья стая, прибитая ветром к земле, невесело поглядывали на грязный и хмурый вокзал. Хотелось вернуться под крышу, на скамейки и хоть чуть подремать...
- Товарищи, пошли, пошли! Доберемся до города, напьемся чаю...
Вот и губкомол!
На лестнице мрак и тишина, двери не заперты, но в серых, неподметенных комнатах тоже тишина и пустота.
- Эй, кто есть?
Сонная безлюдная канцелярия.
"Неужто придется спать на столах, как два года назад? - подумал Слава. - Не может того быть!"
В политпросветотделе кто-то спал на столе, закутанный в солдатскую шинель.
- Проснись, проснись, товарищ, пора идти на бой!..
Шинель сползла медленно на пол, и перед малоархангельцами предстал худой носатый юноша, влажные темные глаза сердито смотрели на делегатов.
Слава узнал Каплуновского, два года назад он назывался завхозом, а теперь - шутки в сторону! - начальник административно-хозяйственного отдела!
- Принимай гостей!
Каплуновский, кажется, еще не совсем проснулся.
- Откуда вы?
- С вокзала!
- Ну и надо было там дожидаться.
- Чего?
- Когда все проснутся.
- А ты что здесь делаешь?
- Я ответственный дежурный.
- Вот и устраивай нас.
- Придется подождать.
Неприветливо встречал их Орел!
Даша и Франя пристроились возле подоконника, сдвинули стулья и, положив головы друг другу на плечи, пытались задремать.
- Где общежитие?
- Общежитие отведено, но я не могу покинуть губкомол.
- Куда ж нам деваться?
- Подождите здесь...
- А селедки ты будешь раздавать? - спросил Слава, вспоминая свое первое посещение губкомола.
- Какие селедки? - высокомерно переспросил Каплуновский. - На этот раз вы будете питаться в столовой.
У Каплуновского все было предусмотрено: когда делегатам появляться, у кого регистрироваться, где обедать и ночевать, не предусмотрено было только, что поезда редко ходили по расписанию и люди были мало расположены ждать...
- Ну вот что, Каплуновский, веди нас в общежитие, - сказал Слава. - Мы устали.
- И не подумаю, - твердо заявил Каплуновский. - Я тоже устал, однако не покидаю свой пост.
- Ну и черт с тобой, - сказал Слава. - Скажи-ка тогда адрес Шульмана.
- Зачем тебе Шульман?
- Не ты, так Шульман отведет нас в общежитие.
- Секретарь губкома поведет вас в общежитие?
- А что он за персона?
- Не дам я вам адреса, не для чего его беспокоить!
Но тут Слава призвал на помощь Тужилина, механика малоархангельской типографии и лучшего организатора занятий по Всевобучу.
- Семен, помоги!
Слава и сам не знал, как Тужилин может помочь, но сила у Тужилина такая, что с ним не справиться никому.
Тужилин не раздумывал:
- Скажешь?
- Нет.
Схватил Каплуновского за руку, завел за спину и слегка выкрутил.
- Что за шутки? Брось, больно!
- Скажешь?
- Я уже сказал... Брось руку! Хулиганы...
Тужилин нажал покрепче.
- Я буду жаловаться!
- Это я буду жаловаться, - сказал Слава. - Говори адрес...
Простейший способ борьбы с бюрократизмом.
- Бро... Бросьте! Ой! Вы мне руку сломаете!
- Нажми, Сеня...
- Свиньи! Два... Дворянская, Третья Дворянская...
- Какая еще там Дворянская?
- Ну, Гражданская. Гражданская теперь.
- А номер?
- Не знаю номера. Мать у него зубной врач. Там вывеска...
Тужилин разжал руку.
- Вы ответите! - завопил Каплуновский. - Я этого так не оставлю... Мужики проклятые!
Но Слава уже манил за собой Ушакова.
- Ребята, мы сейчас. К Шульману и обратно. Не расходитесь...
Кинулись искать Третью Дворянскую.
На их счастье, зубной врач Шульман - "удаление без боли, коронки из золота", - догадалась повесить вывеску на углу улицы.
Неприветлива она, эта улица. Все дома неприязненно отодвинулись друг от друга, а кусты в палисадниках подернуты однообразной блеклой пеленой.
Но вот и вывеска на двери: "Зубной врач Р.А.Шульман".
Ушаков постучал.
- Ты же видишь - звонок!
Звонок тоненько продребезжал за дверью, в доме еще спали, долго никто не открывал, и лишь после второго звонка раздались шлепающие шаги.
Защелкали замки, дверь распахнулась, должно быть, здесь привыкли к неожиданным посетителям.
- Вы не могли прийти раньше?
В дверях пожилая женщина в домашнем халате из розовой фланели.
- Нам Зяму, - неуверенно сказал Слава. - Товарища Шульмана.
- Я понимаю, если бы у вас болели зубы, - заспанным голосом произнесла женщина. - Но к товарищу Шульману вы могли бы прийти попозже.
- Мы по делу, - объяснил Ушаков.
- Все по делу, - сказала женщина. - К нему только и ходят по делу и никогда не дают мальчику выспаться.
Наступая на нее, Ознобишин и Ушаков очутились в передней, на вешалке висело множество пальто и кофточек, а из многочисленных дверей выглядывали непричесанные женские головы.
- Он спит, спит, спит, - шептали они, и это "шпит, шпит, шпит" звучало как заклинание.
- Так что же вам нужно? - спросила женщина в халате.
- Зяму, - виновато повторил Слава. - Понимаете, мы только что приехали и нам просто некуда деваться, а товарищ Каплуновский...
- Вечно этот Каплуновский! Босяк, а не завхоз, никогда ничего не может обеспечить!
- Вы лучше скажите, - спросил он, - Зяма дома?
И снова изо всех дверей понеслось "шпит-шпит-шпит".
- Зямка! - закричал Слава. - Где ты там?!
- Можно в этом доме выспаться или нет? - услышал Слава из-за двери недовольный Зямкин голос. - Мама!
Но маме, увы, не дано было уберечь свое детище - Ознобишин и Ушаков протиснулись в комнату.
По-видимому, это была столовая, потому что широченную тахту, на которой возлежал товарищ Шульман, загораживал обеденный стол, на котором валялась разбросанная Зямина одежда.
Но больше всего Славу поразило голубое атласное одеяло, под которым изволил почивать товарищ Шульман!
Множество мыслей пронеслось у Славы в голове, и хотя Зямка закутался в одеяло по самую шею, оно обнажало истинную природу Шульмана. Революционер не имеет права спать под таким одеялом! Чего стоили речи Шульмана о классовой непримиримости в сравнении с атласным одеялом! Когда тысячи беспризорников ночуют в котлах...
