Николай Лейкин - Подход
— Открываю сходъ… произнесъ онъ.
Писарь полѣзъ въ папку, вынулъ бумагу и принялся читать предложеніе кабатчика Аверьяна Пантелеича міру объ открытіи трактира и постоялаго двора въ Колдовинѣ.
— Не надо! Не надо читать! Знаемъ! — кричали мужики.
— Нельзя, господа, не читавши… Долженъ же я для порядка…
Писарь продолжалъ читать. Мужики не слушали и разговаривали. Наконецъ чтеніе кончилось и заговорилъ староста.
— Такъ и такъ, православные. Бумагу мы слышали. Означенный крестьянинъ Ярославской губерніи, Любимовскаго уѣзда Аверьянъ Пантелеичъ кланяется міру и проситъ…
— Проситъ деревню продать? А ты ужъ продалъ! Ты Бога прежде побойся! послышалось изъ партіи Антипа Яковлева.
— Я Бога боюсь чудесно, отвѣчалъ староста и продолжалъ:- И означенный крестьянинъ проситъ двѣсти саженъ земли на выстройку дома, чтобы открыть заведеніе… И чтобъ на десять лѣтъ. А по окончаніи домъ нашъ и можемъ школу открыть… И пять ведеръ вина отъ него на поклонъ и двѣсти рублевъ денегъ кажинный годъ.
— Мало пять ведеръ… Семь желаемъ!.. раздались голоса изъ большой партіи мужиковъ. — Семь, а то не согласны! Пусть семь выставляетъ! Семь ведеръ и триста рублей арендательскихъ! Триста, а не двѣсти!
— Ничего не надо! Не надо намъ кабака! загалдѣлъ Антипъ Яковлевъ. — Православные! Не забывайте Бога! Не продавайте деревню! Э-эхъ, вѣдь есть же у людей совѣсть! Не согласны! Ни за что не согласны!
— Чего ты, Антипъ Яковличъ, орешь-то? Вѣдь тутъ какъ міръ, а не ты… Я міръ спрашиваю… оборвалъ его староста.
— Триста и пять ведеръ вина! Тогда согласны и будемъ молиться… Пять ведеръ достаточно… кричалъ изъ большой партіи рыжебородый Емельянъ Сидоровъ по прозванью Мясникъ. — А лучше мы такъ постановимъ и порѣшимъ, чтобъ Аверьянъ Пантелеевъ намъ каждый годъ объ эту пору два ведра вина выставлялъ. Вотъ ежели онъ на это согласенъ, то и пусть доброму дѣлу быть.
— Двѣсти рублей, ребята, довольно! Чего тутъ? Вѣдь домъ будетъ потомъ нашъ! слышалось возраженіе. — Двѣсти рублей, а вина семь ведеръ.
— Куда тебѣ семь ведеръ, лѣшему! И съ пяти облопаемся. Лучше же триста рублевъ на общество.
— Православные! Побойтесь Бога! Неужто же продавать деревню! снова гремѣлъ возгласъ Антипа Яковлева. — И такъ вѣдь у насъ пьяницъ-то достаточно… Вонъ двое еле на ногахъ стоятъ… кивалъ онъ на сына Буялихи и на старосту.
— А ты мнѣ подносилъ? Нешто подносилъ? подскочилъ къ нему староста. — Какую такую ты имѣешь собственную праву начальство корить! Я тутъ начальство, я тутъ набольшій, а ты…
— Не про тебя рѣчь… Чего ты лѣзешь-то? Я про другихъ говорю… увильнулъ Антипъ Яковлевъ и продолжалъ:- Не продавайте, православные, деревни, наплюйте вы на дьявола-искусителя, а ежели кто отъ него впередъ за это дѣло брюхомъ и подаркомъ вынесъ, то нечего его жалѣть. Мало нешто вы ему каждый годъ денегъ-то въ Быково перетаскаете — вотъ пусть это и будетъ изъ барышей.
— Триста рублей и семь ведеръ! ревѣлъ чей-то хриплый голосъ.
— Пять ведеръ достаточно… возражалъ тенористый голосъ.
— Пять ведеръ… Семь ведеръ… повторяли на всѣ лады ребятишки, какъ зрители, влѣзшіе еще далеко до начала схода на двѣ облетѣвшія отъ листа березы, помѣщавшіяся около пожарнаго сарая.
Кто-то изъ мужиковъ погрозилъ имъ кулакомъ, кто-то пустилъ въ нихъ камнемъ.
— Въ такомъ разѣ, господа почтенные мужички, надо будетъ у самого Аверьяна Пантелеева спросить, что онъ на это скажетъ — согласенъ или не согласенъ, проговорилъ староста и сталъ манить кабатчика, стоявшаго черезъ улицу у воротъ дома Буялихи.
Кабатчикъ перешелъ улицу и подошелъ къ сходу.
XV
Прежде чѣмъ заговорить, кабатчикъ Аверьянъ Пантелеевъ снялъ шайку и началъ креститься, потомъ поклонился міру впередъ, направо и налѣво, и началъ:
— Православные христіане! Мужички Божіи! Я радѣю деревнѣ, хочу выстроить зданіе на пользу общества, чтобы при немъ благообразіе въ видѣ украшенія… Къ примѣру, постоялый дворъ на манеръ гостинницы и лавочку… чтобы, значитъ, все подъ рукой… а вы тѣсните торговца во всемъ его составѣ… Я ли не дѣлалъ учтивости колдовинскимъ мужикамъ? Каждый, который, къ примѣру, приходилъ въ Быково, угощался съ полнымъ русскимъ гостепріимствомъ и уходилъ сытъ и пьянъ. Женское сословіе тоже получило свою учтивость отъ меня. А вы тѣсните. Я слышу крики: триста рублей… Я слышу словесность, чтобъ семь ведеръ вмѣсто пяти. Но, ей-ей, даже вотъ хоть сейчасъ побожиться, двѣсти рублей очень достаточно, коли ежели цѣлое оное зданіе черезъ десять лѣтъ въ вашу пользу… А что до семи ведеръ, то и далъ бы, православные, семь, не постоялъ бы изъ-за двухъ ведеръ, но по моей головной меланхоліи, только пять ведеръ и захватилъ. Желаете оныя получить полностію, прикажите выслать депутатовъ на дворъ къ Буялихѣ.
— Ты деньгами за два ведра въ придачу къ пяти додай! Мы деньгами возьмемъ… послышались голоса изъ группы мужиковъ, стоявшихъ около старосты.
Кабатчикъ развелъ руками.
— Не желаете помирволить торговцу — извольте… Красненькую накину. Гдѣ наше не пропадало! Ой-ой-ой, господа, какъ нынче трудно для комерціи! вздохнулъ онъ и полѣзъ въ карманъ за деньгами.
— Ничего намъ не надо! Ничего! Мы не пустимъ кабака въ деревню! Кабакъ впустить — надо себя загубить! кричали изъ группы, тѣснившейся около Антипа Яковлева.
— Милые мои собратья, господа мужички почтенные, славянскія вы души! Да нешто это кабакъ? Трактиръ во всемъ своемъ благолѣпіи, чтобы скромно и тихо по рюмочкѣ и чайку напиться. А то: кабакъ! Мысленность моя, чтобы по всей цивилизаціи завести… Пожалуйте десять рублей…
Кабатчикъ помахивалъ красненькой бумажкой, но ее никто не бралъ. Изъ группы мужиковъ около старосты кричали:
— Триста! Триста арендательскихъ! Не дозволимъ.
— Обижаете, православные… Вѣдь въ десять годовъ это тысяча лишняго. За что же, спрашивается, я вамъ всякую учтивость дѣлалъ, коли вы хотите меня зарѣзать! вопилъ кабатчикъ.
— Староста! Отбирай голоса и считай, кто за кабакъ и кто противъ! говорилъ Антипъ Яковлевъ. — Мы противъ, всѣ противъ… Братцы, становитесь ко мнѣ, кто противъ кабака.
— За триста пожалуй… а за двѣсти я не согласенъ… проговорилъ какой-то мужикъ въ группѣ старосты и перешелъ на сторону Антипа Яковлева.
Кабатчикъ испугался.
— Извольте… Пятерочку къ красненькой на угощеніе прибавлю!
Кабатчикъ опять полѣзъ за деньгами.
— Да что намъ въ пятеркѣ! Ты говори прямо: даешь арендательскихъ триста или не даешь? раздавались голоса за старостой. — Вѣдь и намъ тоже стоило бы вязаться! Триста, а нѣтъ, такъ и я супротивъ питейнаго. Въ самомъ дѣлѣ, ужъ коли ежели Бога забываемъ…
Второй мужикъ отдѣлился отъ группы старосты и двинулся къ группѣ Антипа Яковлева.
— Я и на вашу часовню пятьдесятъ рублевъ жертвую! Получайте! вскричалъ кабатчикъ.
— Въ годъ?
— Зачѣмъ же въ годъ? Пусть это будетъ единовременное происшествіе отъ щедротъ нашихъ.
— Староста! Дѣли народъ на согласныхъ и не согласныхъ… требовалъ Антипъ Яковлевъ.
Староста утерся рукавомъ и сказалъ, обращаясь къ своей группѣ:
— Православные! Что жъ давить-то человѣка? Вѣдь такой же христіанинъ. На часовню онъ полсотни жертвуетъ, такъ помирволимъ и мы ему. Ну, грѣхъ пополамъ… Возьмемъ съ него арендательскихъ двѣсти пятьдесятъ въ годъ, а на часовню особо.
— Пусть на часовню пятьдесятъ рублей въ годъ даетъ, тогда согласны.
— Православные, помилосердуйте!
Кабатчикъ воздѣлъ руки къ верху и сдѣлалъ умоляющую позу.
— Кто за двѣсти, кто за двѣсти пятьдесятъ? Выходи! кричалъ староста.
— Да мы ни за двѣсти, ни за триста не желаемъ кабака… стоялъ на своемъ Антипъ Яковлевъ. — Чего ты? Считай голоса, считай народъ.
Группа Антипа Яковлева увеличилась еще двумя мужиками. Староста медлилъ ставить вопросъ и считать голоса.
— Аверьянъ Пантелеичъ! Согласенъ ты на двѣсти пятьдесятъ или не согласенъ? задалъ онъ вопросъ кабатчику.
Кабатчикъ испуганно махнулъ рукой.
— Будь что будетъ. Пейте мою кровь… сказалъ онъ. — Пусть двѣсти пятьдесятъ.
Потъ съ него лилъ градомъ.
— И на часовню пятьдесятъ? послышалось изъ группы Антипа Яковлева.
— Пятьдесятъ, пятьдесятъ, но только въ нынѣшнемъ году. Что сказалъ, отъ того не отопрусь, отвѣчалъ кабатчикъ. — А пятнадцать рублевъ въ прибавку на угощеніе вотъ извольте получить.
Три мужика вышли изъ группы Антипа Яковлева и перешли къ группѣ старосты.
— Антропъ! Егоръ! Что жъ вы это дѣлаете! Бога вы не боитесь! укоризненно крикнулъ имъ Антипъ Яковлевъ.
— Чудакъ-человѣкъ! Да вѣдь онъ пятьдесятъ рублевъ на часовню жертвуетъ, отвѣчали мужики.
— Братцы! Не поддавайтесь ему. Самъ я вмѣсто евонныхъ денегъ пятьдесятъ рублевъ на часовню пожертвую! Его деньги грѣшныя, Богу не угодныя. Берите мои, но не поддавайтесь только.
